Full text

 

Несмотря на то что само понятие «деривация» было введено сравнительно недавно, проблема образования и изменения словарного состава языка насчитывает многотысячелетнюю историю. Еще в Древней Греции и Риме труды великих философов в той или иной степени касаются лингвистических проблем, и в частности проблемы изменений в языке.

Так, Демокрит утверждал, что все имена формируются по определенным фактам. Во-первых, словам присуща одноименность, или гомонимия, и многоименность, то есть автор подчеркивал существование в языке как синонимии, так и полисемии значения. Во-вторых, Демокрит отмечал отсутствие соответствия в образовании глаголов от субстантивов (мысль → мыслить, но справедливость → *справедливить и т. д.). Из этого Демокрит делает вывод о том, что слова формируются хаотично и случайно. И наконец, следующий факт сопряжен с социальной природой языка, а не с естественной. Если первый вышеназванный факт принадлежит скорее к устоявшимся словам, то последние два, можно сказать, являются первыми попытками объяснить природу изменений в языке.

Такие же выводы можно найти и в «Кратилах» неоплатоника Прокла, который выделяет классы слов, возникшие из многозначных полисемов, синонимов, переименований и безымянных понятий [1].

Не менее значимый вклад в развитие филологии в целом и словообразования в частности был сделан школой стоиков. Прежде всего, философов интересовала этимология слов. Этимология занимала господствующее положение в их логико-философских изысканиях, а ее методология была применена не только в филологии, но и в исследованиях по физике, этике и теологии [2]. Также стоики различали два типа слов с точки зрения их происхождения: первые слова и слова позднейшие. Так называемые позднейшие слова образовались, по мнению представителей стоической школы, в результате изменения значения, звуковой формы или при помощи словосложения.

Еще одним крупным представителем, в поле зрения которого попали языковые изменения, был Плиний Старший. Являясь творцом энциклопедического труда, Плиний Старший написал не менее интересный трактат «О сомнительных формах языка» (Dubii sermonis libri), который дошел до наших дней в виде нескольких страниц. Главная мысль Плиния Старшего в данном трактате заключается в том, что в естественном языке содержатся так называемые сомнительные языковые формы, под которыми он понимал морфолого-фонетические варианты одного и того же слова. И главной целью, которую преследовал Плиний Старший, являлся отбор лучших вариантов слов. Данный отбор определялся аналогией (analogia, ratio, regula), аномалистским критерием (consuetudo), величием старины (vetus dignitas), благозвучием (suavitas aurium). Интересно отметить утверждение Плиния Старшего об особом критерии при словообразовании, а именно об авторитете автора нового слова [3].

Будущим фундаментом для средневековой европейской теории языка стали лингвистические труды Дионисия, принадлежавшего к известной Александрийской школе. Именно Дионисий различил части речи, огромный вклад был сделан в понимание категории артикля. Что касается словообразования, то ученый различал три категории имен существительных при словопроизводстве: простую, сложную и форму, образованную от сложной [4].

Еще один выдающийся грамматист М. Варрон в своем труде «О латинском языке» прежде всего выделял морфологию в отдельную область философии языка. Несмотря на то что ученый не исследовал глубоко процессы словообразования и словоизменения, М. Варрон задавался вопросами склонения и падежной системы в латинском языке, выделяя естественное и произвольное, называя последнее аномальным [5].

В период средневековой Европы господствующее положение в умах европейских теоретиков занимал латинский язык. Под давлением мысли о «неправильности» новых языков многие исследователи придерживались мнения об «адекватности грамматического правила, если оно не совпадало с правилами латинского языка» [6]. Соответственно, деривационные процессы в новых языках рассматривались как огрубение и порча латинского языка, причем стоит отметить, что понимание правильности грамматических категорий имело сильную привязку к философско-логическим категориям сначала аристотелевских, а потом и богословских теоретиков.

Эпохальными для теории языка представляются логико-философские труды теолога Абеляра (XI в.). Именно с этим именем связывают последовательное проникновение логики в грамматику латинского языка. Подходя к вопросам словообразования и словоизменения ситуационно и опосредованно, теолог описал содержание языка через модусы мыслительных отражений окружающего мира, мыслительную сферу, деятельность, ум и рождение представлений [7]. Также в Средневековье началось выделение суффиксов и внутренней флексии, а арабская лингвистическая традиция помимо суффиксов выделила в отдельный класс внутреннюю флексию, хотя до сих пор не была четко проведена граница между морфологией и синтаксисом [8].

Под давлением мысли о «неправильности» новых романских языков многие исследователи придерживались грамматической парадигмы латинского языка. Деривационные же процессы новых языков в большинстве случаев рассматривались как огрубение и порча латинского языка и его грамматических категорий. Такое понимание будет существовать вплоть до эпохи раннего Ренессанса и картезианского рационализма.

В понимании того, что необходимо писать, разговаривать на родном языке и, соответственно, изучать его, в период Средневековья дальше всех продвинулся Данте Алигьери. В своем трактате «О народном красноречии», восхваляя красоту и гибкость народного – италийского – языка, поэт писал, что италийская речь «приличествует столько же прозаическим, сколько и стихотворным произведениям», и указывал на идентичность процессов изменения и в структурах народных языков, и в классической латыни [9].

На территории современной Франции одним из пионеров в исследовании живого французского языка был Г. Молинье, под руководством которого консистория создала «Законник любви» (начало XIV в.) – пособие для начинающих поэтов, содержащее грамматические правила окситанского языка. Немаловажны исследования Молинье и в области словообразования. Первая и третья части «Законника» – это полномасштабное изучение не только частей речи, но и деривационных процессов словосложения, а в разделе “Species” перечислены различные способы и виды деривации [10].

Осознание того, что большинство населения Европы не говорило на латинском языке, побудило многих философов пристальнее посмотреть на процессы, происходящие в формировавшихся национальных языках. Однако о написании полноценного лингвистического труда не было и речи. Так, например, схоласт Петр Гелийский говорил лишь о возможности написания грамматики французского языка [11]. «Комментарии» Петра Гелийского содержат полный регистр сведений по грамматике, который представлял из себя свод правил, как правильно писать, избегая солецизмов и варваризмов. Петр Гелийский не уделял должного внимания таким вопросам, как фонетика и орфография, но делал акцент на проблеме словообразования и словоизменения.

Выдающимися учеными, разрабатывающими универсальную грамматику в XIII–XIV вв., были модисты, которые не выделяли морфологию в отдельный раздел. Их научные труды «Этимология» и «Синтаксис» заслуживают отдельного внимания, так как в них был введен термин «модус обозначения» (modi significandi, то есть способ обозначения). Через призму данного понятия модисты пытаются объяснить взаимосвязь языковых единиц с явлениями реальной действительности [12]. Они попытались доказать, что разные слова могут иметь одну и ту же предметную соотнесенность, и говорили о том, что в слове содержится два крупных компонента – предметное и грамматическое значения. В соответствии с данными наблюдениями, по их мнению, все слова подразделяются на части речи: pars orationis. Поэтому модисты ставят перед собой задачу выяснить причины модусов обозначения и вскрыть основу их происхождения. Однако, возведя в главный статус модус обозначения, философы отодвинули на второй план не только словоизменительные, но и синтаксические проблемы языка в соответствующих частях речи [13].

Также большой заслугой модистов является разграничение модуса на абсолютный и относительный. Абсолютный модус, то есть абсолютное значение, определялся модистами как факт разграничения словообразовательного характера между первичными и производными словами в сфере разграничения обозначения и значения. Поэтому модисты сделали решающий шаг в сторону разделения понятий «словоизменение» и «словообразование». Также, несмотря на скудный материал о синтаксисе, модисты сделали вывод о влиянии контекста на значение слова [14].

Эпоха Возрождения также позволила в рамках лингвистики по-новому взглянуть на саму онтологическую языковую сущность. Происходит постепенный уход от теологических основ языка в сторону рационалистических установок. Этому способствовало антропоцентрическое и гносеологическое отношение к языковым явлениям, а в центре лингвистического учения становятся такие онтологические понятия, как речь, мысли, чувства и их взаимоотношения [15].

Практически все вышеобозначенные работы с точки зрения философии словоизменения и словообразования базировались на теологии, поэтому ранние лингвистические изыскания и грамматики были строго подчинены комментариям жрецов. Магический взгляд на происхождение слов выражался в создании ритуальных и мифологических трактатов. Одновременно с этим язык жречества, имеющий в сознании древнего человека божественное происхождение, дифференцируется и противопоставляется языкам вульгарным, присущим простолюдинам. Поэтому многие исследователи древности придерживались мнения, что все отклонения от жреческого языка, данного богом, в равной степени являются порчей.

В португальской средневековой лингвистической мысли интерес представляют труды Рободеру «Грамматический метод для всех языков» и «Врата языков», в которых некоторые исследователи усматривают методологический мостик между средневековой лингвистической традицией и универсальной грамматикой Пор-Рояля. Во «Вратах языков» исследуются проблемы понимания текста, состоящего, по мнению Рободеру, из трех элементов: значения слов, конструкции и фразы. Рассмотрение словообразовательных процессов в португальском языке носит, скорее всего, несистемный и факультативный характер [16]. Интересна также грамматика португальца Эштевана, исследующего синтаксис и структуру предложения в целом. Главная заслуга Эштевана, чьи труды затрагивают в основном проблемы словообразования глагольных форм, не просто автономное изучение языковых явлений, а в совокупности с другими в предложении. Отводя центральное место глаголу, автор выделяет в структуре предложения категории «субъект», «объект», «предикат», а также типы синтаксической связи частей сложного предложения [17]. Эштеван изучал и словообразовательные модели в португальском языке, при помощи которых формируется значение «обстоятельства образа действия» [18].

В большинстве случаев рационализм развился на основе идей П. Рамуса (П. де ля Раме). Стараясь популяризировать научную мысль, П. Рамус писал на национальном французском языке, а не на латыни. Так, первый труд в области лингвистического учения П. Рамуса вышел в 1562 г. под названием на французском языке “Gramerȩ”, который характеризуется как предтеча структурализма [19].

В период позднего Возрождения особое место стала занимать английская школа теории языка. За два столетия, с 1500 по 1800 г., в Англии сильно возросло число опубликованных грамматических трудов. По мнению В. А. Гуреева, большинство английских грамматик посвящено словообразованию. Так, автор отмечает, что уже в первых английских грамматиках освещаются проблемы функционирования вторичных единиц, а также рассматриваются проблемы аффиксации и конверсии (безаффиксальный способ образования). Дж. Гринвуд в своих выводах усматривал тот факт, что прилагательные, употребленные в роли предиката, становятся глаголами, и делал вывод о синтаксической роли при формировании дериватов [20].

Четкой структурностью отличается и первая полноценная грамматика русского языка Г. Лудольфа (1696). Главной заслугой английского ученого является описание не церковнославянского, а разговорного русского языка, исключившее такие архаические грамматические формы, как аорист. В работе автора четко определяются части речи и их грамматические категории, различные синтаксические конструкции; интересен параграф, посвященный фразеологизмам русского языка. Г. Лудольф подробно изучает категорию русского глагола при формировании совершенного вида. Автор различает два типа глаголов: простые (например, обмануть) и производные (*обманывать) [21]. Отдельно автором описываются и сопоставляются с немецкими приставки русских сложных глаголов, которые, по его словам, уточняют глагольное значение. Например, снести/принести/понеси; проҌди/повҌди; пришли/пошли. Грамматист также выделяет следующие префиксы: вы-, воз-, вз-, про-, при которых происходят изменения в глагольной семантике [22].

Завершающим этапом формирования европейской лингвистической науки стало опубликование в XVII в. рациональной грамматики Пор-Рояля, в которой авторы, аббаты Арно и Лансло, дали теоретическое обоснование связи мышления с языковыми процессами, прослеживая логические отношения формирования семантических значений слов в различных частях речи. Особое место занимают вопросы наименования, основы которого связаны, по мнению авторов, с такими мыслительными процессами, как «созерцание, умозаключение и суждение», и происхождением слов [23]. Стимулом для развития отечественной языковедческой науки стала деятельность М. В. Ломоносова. На основе эмпирического подхода философ всесторонне изучал строй русского языка. В его поле зрения попали структурообразующие языковые области: фонетика, морфология, синтаксис, а также словообразование. Глубокий анализ языкового строя отражен в «Российской грамматике» (1755), впервые написанной на русском языке. В целом грамматика М. В. Ломоносова носит ярко выраженный нормативный характер, что способствовало становлению упорядоченной лексико-морфологической парадигмы русского языка.

Таким образом, европейская лингвистическая наука о словоизменении и образовании прошла длинный путь. Авторы первых грамматик в процессе анализа словарного состава латинского и греческого языков усматривали различные процессы в структуре языка, способствующие ее изменению. Также их интересовала этимология, которую они пытались вывести при помощи логического анализа. Данная традиция была продолжена и в средневековой Европе.