Full text
В социально-гуманитарных науках последних десятилетий справедливость одну из центральных позиций занимает понятие справедливости. Почему множественность справедливости (или лучше сказать: справедливостей) является проблемой? Суть проблемы заключается в интуитивно ощущаемой опасности неуниверсальности и релятивности важнейших морально-политических категорий. Это ощущение опасности дополняется осознанием философской неудовлетворительности множественности справедливости, которое сопровождало всю историю попыток осмысления справедливости, начиная с Платона, который в «Государстве» вывел несколько аргументационных линий о справедливости – фиксация на сущем (Фрасимах) и фиксация на должном (Сократ). Опасность релятивизации справедливости ярко выразил Паскаль в своей известной фразе: «Истина по сю сторону Пиренеев становится заблуждением по ту» [1]. Впоследствии, российский правовед Василий Данилович Катков в начале XX века осуществлял свою критику универсальной справедливости, ссылаясь на яркий афоризм Анри Дагана: «Il n’y a pas de Justice… il y’a seulement des justices». Нет Справедливости… есть только справедливости» [2]. Действительно, множество и гетерогенность представляют собой черты привычной, хорошо знакомой повседневной реальности и окружающего мира, тогда как единое, тотальность, целостность суть признаки состояния, не обязательно присущего реальности актуального повседневного опыта, но образующие собой характеристики модели должного порядка вещей. Подобное диалектическое различение единого и многого, сущего и должного появилось на заре европейской мысли и свое первоначальное выражение получило в философии Парменида и в работах Платона [3]. Что касается современных концептуальных академических дискуссий о справедливости, то они также могут быть рассмотрены через призму проблемы множественности. Когда мы начинаем анализировать проблему справедливости, то основная теоретическая опасность видится в выводе примерно из такого типа рассуждения: 1) Если нет одной справедливости, а 2) есть несколько справедливостей, то 3) следовательно справедливости нет. Согласимся с тем, что это безусловно странный и ложный вывод. Если беспристрастно посмотреть на фактическую множественность справедливости (или множественности в справедливости; или множественность справедливостей?), то что это нам дает? Далее я перечислю несколько таких проблемных линий или моментов. Во-первых, множественность какого рода имеется в виду? - Лингвистическая. Есть множество слов естественного языка, означающих справедливость. При этом в некоторых языках используется разное количество слов: от одного (в русском языке: справедливость) до двух и даже более (в английском: justice, fairness, equity) - Логическая. В философии и социогуманитарных науках нет единого определения понятия справедливости. В истории мысли мы встречаем целый ряд определений, зачастую плохо совместимых друг с другом. Каждая из этих форм множественности уже по отдельности ставит серьезный вопрос, который явно утяжеляется при объединении этих двух форм: говорим ли мы и думаем ли мы об одном и том же, когда произносим dikaiosyne, iustitia, justice, Gerechtigkeit, справедливость или думаем о «совершенной добродетели», но не «простой», а «направленной на других» (Aristot. Nic. Eth. 1129b.25: αὕτη μὲν οὖν ἡ δικαιοσύνη ἀρετὴ μέν ἐστι τελεία, ἀλλ᾽ οὐχ ἁπλῶς ἀλλὰ πρὸς ἕτερον); мыслим о справедливости как «первой добродетели социальных институтов» («Justice is the first virtue of social institutions, as truth is of systems of thought» [4]. В контексте философии позднего Людвига Витгенштейна абсолютных и вневременных значений, понятий с совершенно закрепленным и универсальным смыслом не существует. Соответственно и справедливость представляет собой понятие, целиком вписанное в опыт, формы жизни и многообразные языковые игры конкретных человеческих сообществ, которые невозможно обобщить. В контексте видения этики как дискретного исторического явления, отраженного А. Макинтайром, можно доказывать, что Платон писал не о справедливости, но о греческих понятиях δίκη и δικαιοσύνη, которые соотносились с особыми греческими «формам жизни» и которые скорее нужно переводить как «праведность» или «моральность». И точно так же в англоязычной интеллектуальной традиции речь идет о justice [5]. Таким образом, языковые игры агрегируют и формируют потенциальную возможность любых суждений о справедливости, аккумулируя множественный опыт справедливости, накопленного сообществами. Помимо этого лингво-понятийного ракурса мы сталкиваемся и с другими сложностями. Даже если каким-то образом преодолеть множественность слов и определений, например, использовать ресурсы своего естественного языка и вывести после некоторой инвентаризации существующих определений своё определение (хотя бы в статусе «рабочего» определения), например «мера должного распределения социальных благ и тягот», то мы остаемся в той же проблематичной зоне: отсутствие единства и определенности в том, что касается содержательного раскрытия каждого термина, включенного в дефиницию. Прежде всего, какая именно мера, вариант, способ может считаться соответствующим для того чтобы быть справедливостью? На какие принципы следует опираться, чтобы порядок распределительных и циркуляционных процессов мог считаться справедливым? На каком основании именно эта мера будет справедливой? Таким образом, когда кто-либо называет что-либо или кого-либо справедливым или несправедливым, еще не понятно, что имеется в виду и подразумевается в данном высказывании. Нет одного критерия и стандарта того, какими должны быть предметы или явления, чтобы быть справедливыми. Разные субъекты и объекты могут характеризоваться как справедливые и / или несправедливые по самым разным основаниям. Тем самым мы выходим на множественность принципов, или ценностей, лежащих в основе справедливости. Это подводит нас к новому ракурсу: - ценностная, аксиологическая множественность. Любой вариант концептуализации справедливости осуществляется через определение вида «меры». Будет ли это свобода, честность, равенство, неравенство, заслуга, воля коллектива или права индивида, каждый раз мы получаем разные ценностные аксиоматические основания для конкретной оценки справедливости, включающей субъект, предмет, характер, основание. Эти основания задают мировоззренческую рамку для понятия (и реже чувства) справедливости. По этой причине, например, имеются религиозная и светская справедливости; разные «идеологические» виды справедливости: коммунистическая, либеральная, анархическая, феминистская, экологическая. Так, А. Брехт [6] выделяет несколько «чистых типов» восприятия ценностей (для всех при этом свойственны нюансы и особенности). К примеру, эгалитарист на первое место поставит равенство, либертист будет измерять всё с помощью критерия свободы, а авторитарист будет считать начальство наивысшей ценностью. В результате то, что соответствует наивысшей ценности, то справедливо, а что ей противоречит, то несправедливо. Поскольку же справедливость как чистая оценка без всякого интереса к своему воплощению и реализации не может считаться своим предельным выражением, то имеется еще: - нормативная, деонтологическая множественность. Какие конкретно нормы и правила мы должны использовать для того, чтобы справедливость как абстрактная идея, как универсалистский или локалистский аксиологический проект, реализовалась в общественной жизни, в общественной реальности, в социальной практике и деятельности? Н. В. Печерская указывает на следующий существенный аспект: «В каждой практике справедливость выступает как соответствие должному, но в каждой практике должное понимается по-разному, с другой стороны, конвенциональность правил ограничивает возможность существования бесконечного многообразия справедливостей» [7]. Если развивать эту мысль, то можно обоснованно утверждать, что общее правило справедливости будет существовать только тогда, когда будет существовать единая и общечеловеческая практика. Однако в существовании последней можно только усомниться. К уже сказанному можно прибавить еще очевидную - множественность областей, контекстов и масштабов, в которых может возникать сама проблема справедливости и несправедливости: от микроситуационных к макроситуационным масштабам; от экономики к праву, политике и религии; от города до государства; от новых информационных технологий до столь же новых биомедицинских технологий; от терроризма до войны. Таким образом, все эти виды множественности встают перед каждым отдельно взятым теоретиком справедливости или по крайней мере налагают отпечаток на тот тип содержательного интеллектуального продукта, который получается у него в итоге. Наиболее яркий вариант осмысления справедливости с плюралистских позиций произвел американский мыслитель-коммунитарист Майкл Уолцер в своей книге «Сферы справедливости» с подзаголовком «Защита плюрализма и равенства» [8]. Но если, по утверждению Уолцера, и не существует одного критерия справедливости, всё же сам автор постулиурует принцип сложного (комплексного) равенства, который нацелен на искоренение доминирования из взаимодействий, чтобы тирания стала невозможной. Из этого принципа следует норма: «различные блага для различных человеческих сообществ по различным основаниям и в соответствии с различными процедурами» [9]. Уолцер по критерию специфики блага выделяет и подробно описывает одиннадцать распределительных сфер, задающих границы справедливости: членство, благосостояние, товары и деньги, должности, тяжелая работа, свободное время, образование, любовь и родственные связи, благодать и религиозность, репутация и признание, политическая власть. Каждая названная сфера автономна и самостоятельна. Тем не менее, этот перечень «сфер» справедливости имеет свойство избыточности. Теоретический анализ М. Уолцера обладает большой долей валидности поскольку соотносится с ключевыми положениями модальной логики оценок. Кроме того, он обладает генерализирующим потенциалом, в то время как идеи Дж. Ролза, по его собственному признанию, не могут считаться универсальными, но применимы только к западным сообществам. Своеобразное развитие теории множественности справедливости М. Уолцера содержится в работах французских социологов Люка Болтански и Лорана Тевено, которые выстроили свою классификацию по основанию специфики систем аргументации в отношении оправданности сложившегося порядка вещей. П. Рикёр показывает, что «теме сложного равенства соответствуют продолжительные анализы, посвященные последовательным фигурам критики в ситуациях разногласия, а затем - той конкретной форме возвращения к согласию, которую образует компромисс» [10]. Согласно теории Л. Болтански и Л. Тевено, в рамках обыденных социальных практик индивиды периодически сталкиваются с ситуацией «оправдания», в которой они участвуют в особой дискурсивной процедуре подтверждения соответствия особому социальному порядку. При этом необходимость такой процедуры выражается как ощущение несправедливости происходящего. На основании методик такого «оправдания», их специфических черт, Л. Болтански и Л. Тевено приходят к мнению о существовании в рамках социальной структуры различных пластов социального порядка, для которых свойственна собственная аргументация, собственное представление о порядке как о таковом. Л. Болтански, Л. Тевено говорят о шести самостоятельных моральных мирах: мир рынка, домашний мир, мир вдохновения (харизма, творчество, религия, дети), мир известности и репутации, гражданский мир, индустриальный мир [11]. К этому перечню позже был добавлен еще один – седьмой – проектный мир [12]. Типологии сфер и миров справедливости М. Уолцера, Л. Болтански и Л. Тевено можно попытаться скорректировать. Так, взамен «сфер», «миров» и «градов», плодотворнее было бы задействовать термин «область». Поскольку принятие одного из указанных терминов может привести к ограничениям, связанными с концептуальными рамками породившей их теории. Кроме того, «область» как русскоязычный термин кажется более адекватным для отсылки к нормативной гегемонии той или иной нормы справедливости, поскольку одним из его смысловых значений будет «власть». Вообще эти «властные» ассоциации, касающиеся функционирования областей справедливости можно изучить следуя, например, идеям А. Кожева и П. Бурдье). Исходя из традиции понимания основных социальных институтов в социально-философской литературе, я предложил собственную типологию из шести областей справедливости по специфике циркулирующих благ: «1) область признания или включения, в которой распределяются блага принадлежности и членства в сообществе, симпатии и любви; 2) политическая область, распределяющая прежде всего власть; 3) юридическая область, в которой осуществляется правовая ретрибутивная регуляция общественной жизни на основе распределения наказаний; 4) экономическая область, регулирующая циркуляции денег, товаров, работы и свободного времени, общего благосостояния людей; 5) религиозная область относится к сложным мировоззренческим вопросам доступа, разграничений и распределений божественной благодати, спасения и конечного нравственного воздаяния; 6) образовательная область охватывает все виды дистрибуций в образовании» [13]. Данное число, разумеется, не может считаться окончательным и единственно возможным. Кроме того, есть проблема координации областей и проблема внутренней иерархии принципов и норм внутри отдельно взятой области. Не очевидны и границы между областями. Их устройство и особенности функционирования, тем самым, — предмет особого исследования. Итак, справедливость – это то, что определяет жизнеспособность личностных и общественных структур, это принцип гармонизации неизбежно существующей реальной множественности по принципу единства и целостности. Однако, сама справедливость как понятие и ценностный принцип оказывается неизбежно множественным явлением, что вносит в проблему справедливости известную парадоксальность.