Блатная и репрессированная лексика в поэтических текстах В. Высоцкого

Библиографическое описание статьи для цитирования:
Крячко В. Б., Дацковская М. А. Блатная и репрессированная лексика в поэтических текстах В. Высоцкого // Научно-методический электронный журнал «Концепт». – 2014. – Т. 20. – С. 676–680. – URL: http://e-koncept.ru/2014/54399.htm.
Аннотация. Статья посвящена анализу блатной и репрессированной лексики в поэтических текстах В. Высоцкого. Тексты и лексика рассматриваются как результат работы языкового сознания, находящегося в состоянии языковой репрессии. Анализируется фактор сходства и различия блатной и репрессированной лексики как метаязыка культуры.
Комментарии
Нет комментариев
Оставить комментарий
Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы комментировать.
Текст статьи
Дацковская Марина Александровна,студентка,Волжскийполитехническийинститут (филиал) ФГБОУ ВПО «Волгоградский государственный технический университет», г. Волжский

Крячко Владимир Борисович,кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков,Волжский политехнический институт (филиал) ФГБОУ ВПО «Волгоградский государственный технический университет», г. Волжскийya.usto@yandex.ru

Блатная и репрессированная лексика в поэтических текстах В. Высоцкого

Аннотация.Статья посвящена анализу блатной и репрессированной лексики в поэтических текстах В. Высоцкого. Тексты и лексика рассматриваются как результатработы языкового сознания, находящегося в состоянии языковой репрессии. Анализируетсяфактор сходства и различия блатной и репрессированной лексики, как метаязыка культуры.

Ключевые слова: концепт, метаязык культуры, языковая репрессия, репрессированная лексика, блатная лексика, семантическое поле, знак

За свою историю человечество не раз пыталось править язык, детерминируя его согласно неким идеологическим канонам. Неважно, каков был мотив:борьба за чистоту языка против мата, за культуру речипротив вульгаризмов, за родные напевы против иноязычных заимствований. Важно, что результат вмешательства был ничтожным, если он не затрагивал социальную сторону языка. По словам М.А. Кронгауза, «мотивом изменений оказывается не научная, а политическая или социальная идея» [1]. В основе этой связи взаимодействие языка с социальными феноменами и концептами: «власть», «история», «идеология» [там же]. В этом случае социальный аспект языка преобладает над личностным настолько, что даже индивидуальное сознание понимается как сознание, «совместное знание; это в значительной части продукт социализации человека, усвоения им хранимого языком общественного опыта» [2]. Известно, например, что затухание языковых процессов в обществе, рост небрежения к языку, знаковая редукция слова и смена языковых парадигм означает суть духовного кризиса и культуры. «Единообразие и однозначность, “выравнивание по ширине” –суть следы языковой энтропии –пустыня, где ни ухо насладить, ни глазом задержаться. Стоило объявить слово знаком, результат не заставил себя ждать: серые будни –машинный язык, “язык как средство”, в лучшем случае доставкинекоего умозаключения. Октябрьская революция –рубеж, устанавливающий новые отношения во всем, но прежде всего в языке и к языку»[3]. Об особенностях этих отношений самым основательным образом рассказывает известная книга А.М. Селищева «Язык революционной эпохи». Главное событие, произошедшее в языке и с языком можно назвать семиотическим взрывом или «взрывом культуры»(Ю.М. Лотман), что привело к изменению речевых понятий и искажению культурных смыслов. «Понимание слова как символа сменилось в середине нашего (XX) века (курсив наш. –В.К.) представлением о слове как знаке» [4]. К этому можно добавить, что Октябрьская революция не единственное явлениев истории русской лингвокультуры. Ряд можно продолжить эпохой Ренессанса, Реформации (в западноевропейскойкультуре) или эпохой Петра, [5]. Нечто радикальное с точки зрения языка и культуры происходит в России и в наши дни. Подобные энтропийные явления в языке и культурехарактеризуются появлением некоего метаязыка культуры или новояза (newspeak по выражению Дж. Оруэлла), который является своего рода индикатором «языковой ситуации в тоталитарных государствах» [1]. Иными словами, сам новояз есть индикатор тоталитарного мышления в государстве и обществе, а его явление есть повод для анализасознания, находящегося в состоянии языковой репрессии. С другой стороны, процесс вытеснения из языка индивидуальной составляющей под натиском «социализации» не может быть беспредельным, поскольку ни одна из сторон языкового сознания не может абсолютно заменить другую. Появление новояза, как метаязыка культуры, является своего рода ответомчеловеческого сознания, реакциейна силовое воздействие со стороны «идеологии», инструментом которой является социальная составляющая языка. Иными словами,новояз –это проявление личностногоначала в человеке, «вписанного в природу и в ней не умещающегося» [6]. Прежде всего, это ответ личности, который может быть осознанным и неосознанным (эмоциональным). Для первой категории характерен класс лексики, которую мы называем репрессированной. Длявторой –класс лексики, называемой блатной. «Репрессированные слова представляют собой лексические единицы, актуализирующие запрет на формализацию определенных смыслов. Таким образом, мы можем говорить не только о репрессиях физических, но и, прежде всего, о языковых, выразившихся в формализации запрещенных смыслов, т.е. выходе за идеологические рамки в виде определенных слов и выражений» [7]. Блатная лексика, или воровской жаргон (арго), или феня представляет собой класс слов и выражений, имеющих свою историю и асоциальное происхождение. Являясь ненормативной, блатная лексика, тем не менее,имеет все основания для того, чтобы считаться профессиональным воровскимжаргоном (общие условия проживания, интересы, род деятельности). В начале своей истории главным назначением фени было «сокрытие смысла сказанного или написанного» [8]. Однако, как считает В. Лозовский, сегодня эта роль фени ушла в тень, а главное назначение фени сегодня –отличать «своих» [8]. Об этом пишет Д.С. Лихачев в своей работе "Черты первобытного примитивизма воровской речи": «Воровская речь должна изобличать в воре "своего", доказывать его полную принадлежность воровскому миру наряду с другими признаками, которыми вор всячески старается выделиться в окружающей его среде, подчеркнуть свое воровское достоинство: манера носить кепку, надвигая ее на глаза, модная в воровской среде одежда, походка, жестикуляция, наконец, татуировка, от которой не отказываются воры, даже несмотря на явный вред, который она им приносит, выдавая их агентам уголовного розыска. Не понять какоголибо воровского выражения или употребить его неправильно позорно..."[8].

Свой расцвет современная блатная лексика приобрела«во времена сталинских лагерей и более поздних советских тюрем» [8].Можно говорить об общем основании, позволяющем выделить класс репрессированной и класс блатной лексики –это явление языковой репрессии, осуществляемой тоталитарной советской идеологией в отношении собственного народа. Однако способы выражения своего «я» были различными: осознанными и неосознанными, интеллектуальными и эмоциональными, индивидуальными и социальными. Самым простым способом было присоединиться к большинству, стать как все, слить свое «я» с общим «мы». Тем более, что страна была объединена тотальным «промыванием мозгов». Обэтом пишет в своих стихах В.Высоцкий: «Дети бывших старшин да майоровДо ледовых широт поднялись, Потому что из тех коридоровВниз сподручней им было, чем ввысь» («Баллада о детстве») [10, c. 240].Cвою известность Владимир Высоцкий обрел как авторисполнитель блатных песен, что было отмечено многими критиками и специалистами этого жанра, который до этого времени еще не сформировался, как жанр. Не будет преувеличением сказать, что он сформировался и обрел окончательное свое выражение благодаря текстам и голосу В. Высоцкого. Иными словами, мы можем говорить о языковом феномене, лежащем в основе известности В. Высоцкого. На наш взгляд у этого феномена есть две особенности. С одной стороны, мы имеем личность, воплотившую в себе время. С другой, –время, выбравшее себе голос и язык, не отмеченный филологической или исполнительской завершенностью, интеллигентностью или мягкостью звучания. Напротив, искусство, покорившее миллионы слушателей, отличается простотой и нарочитой грубостью формы, примитивностью исполнения (так называемые «три блатных аккорда») и в то же время яркой фактурностью персонажей, высокой текстовой достоверностью.Важно заметить, что в советском обществе к началу 60х годов сложилась потребность в блатной метафоре, имманентной советскому языковому сознанию. «Уголовная мораль, захватившая все слои общества, скапливалась на дне, как в отстойнике, поднималась выше, пока не достигла критической отметки и стала перехлестывать через край» [9, с. 277]. Мыслить и выражаться «поблатному» было не то, чтобы модно, но обыденно и естественно, поскольку «уголовный мир был зеркальным отражением мира властей» [9, c. 281]. К тому же это была исключительная возможность противостоять официозу. «Блатные песни были популярны в интеллигентской среде (“интеллигенция поет блатные песни” –Евтушенко), –своего рода противоядие узаконенному насилию» [9, с. 283].Недостаток социальных и личных свобод язык отражал посвоему –через уход в маргинальные сферы. Слово, утрачивая привычные коннотации, переставало быть символом,знак знаком, а текст текстом. Сложились предпосылки к созданию паранормального языка или метаязыка культуры. Воровскому жаргону была посвященапервая научная публикация Д.С. Лихачева –на злобу дня. Очевидно советский менталитет, чувствовавший недостаток свободы, но не осознававший его, так же неосознанно выражал его в стиле блатной лирики, оставаясь на деле адептом «культа личности». Можно сказать, что язык свидетельствует о времени, даже если оно не объективируется сознанием. Первая песня В. Высоцкого «Татуировка», написанная в 1961 году, не несла какихто особых коннотаций. Ее привлекательность в социальном вызове,неком задорном протесте противязыкового официоза –протесте, который так свойствен молодости. Из данного текста можно выделить слова и фразы, которые относятся не к литературному жанру, а к просторечию: «выколол твой образ», «догроба помнить», «душа исколота снутри». Язык просторечия является запретной темой, «отклонением» от нормы. Но Высоцкий придал этому несерьезному жанру этическую и философскую значимость. В недрах жанра стала зреть тема репрессий.В одной из самых известных песен Высоцкого «Банька побелому», написанной в 1968 году в центре –судьба бывшего лагерника, безымянного представителя миллионов российских заключенных. В. Высоцкий сумел показать веру советского человека, его идеалы. Ролевой герой, «клейменный» Сталиным, является представителем народа, выразителем его характера.Автор намеренно не указывает реальной причины его ареста, а просто отображает все в самом общем виде:«Вспоминаю, как утречком раненькоБрату крикнуть успел: "Пособи" –И меня два красивых охранникаПовезли из Сибири в Сибирь»[10, с. 49].В. Высоцкий через метафору «банька побелому» передает ассоциации и чувства, которые она вызывает, при этом автор выходит далеко за рамки судьбы лирического героя, вбирает в себя многие судьбы той трагической эпохи. Показывает идею нормальной ("белой") жизни человека, к которой еще предстоит возвращаться и привыкать.И, как это довольно часто происходит у Высоцкого, содержание метафор вызывает определенные ассоциации и чувства у читателя. Очевидно, это связано с определенными, т.е. ключевыми словами эпохи, которые находят понимание у читателя:–«угореть» значит расслабиться, опьянеть, то есть выйти из состояния внутреннего самоконтроля;–«время культа личности» –исторически «четко» обозначенное время правления вождя;–«отдыхать в раю» –авторский прием, обозначающий некий код лагерного срока, время, вычеркнутое из жизни, безвременье.Значительная часть лексики относится к семантическому полю «религиозное»: «рай», «вера», «культ личности».

В выражении «Сколько веры и леса повалено»[там же] автор допускает очевидную речевую ошибку, нарушая правила сочетаемостных ограничений. Сочетание «вера»и «лес» представляют пример аллотопии, поскольку имеют несовместимый родовой признак /человек/ vs/природа/, точнее /деревья/, которые можно «валить». Вотношении семемы «вера» такое представление выглядит явной натяжкой. Тем не менее, автор использует его, а затем дублирует повторной аллотопией: «Сколь изведано горя и трасс» [там же]. «Горе», да можно изведатьв значении«узнать», «познать». В отношении же «трасс» такое вряд ли возможно, правильнее –«строить», «прокладывать», «тянуть». Иными словами, перед нами пример умышленной речевой ошибки, которая на самом деле ошибкой не является, а представляет собой семантическийсдвиг, используемый автором для сокрытия за грубой просторечной формой чегото более важного: вера опосредуется человеком, а человек уподобляется дереву. Сколько их (деревьев?) нужно повалить, чтобы проложить трассу (построить дорогу, завод, комбинат)? Смысл подобной «ошибки» заключается в том, что автор выстраивает в один семантический ряд «человеческое» (импликация «идеальное» / «духовное») и «производственное» (экспликация «материальное»). Речевая «ошибка» в данном случае выполняет роль маркера: верамаркируется как нечто избыточное, неопределенное среди материально определенного и завершенного. Тем не менее, выражение «культ личности», за которым угадывается «профиль Сталина», вполне определенно указывает на предмет веры (коммунистическую идеологию) и ее объект (образ и имя вождя) –таким образом,язык свидетельствует. На самом деле перед нами некий суррогат веры: сотворение кумира и подмена веры знанием. На языковом уровне подобная подмена означает перераспределение полномочий между «означаемым» и «означающим» и смещение смысловых акцентов в сторону знака. Иными словами, это время сакрализации знака: «А на левой груди профиль Сталина»[там же]. Десакрализация знака сопоставима с крушением кумиров:«А на правой –Маринка, анфас» [там же]. И то и другое сопровождается вбросом в текст оценочной лексики: «жизнь беспросветная», «глупость несусветная», «рассказ дотошный», «наследие мрачныхвремен».Замечательна последняя строка, как самая емкая и неопределенная во всем стихотворении:«Протопи!.. Не топи!.. Протопи!..» [там же]. В. Высоцкий часто прибегает к многоточию, как знаку неопределенности, недосказанности. Явственно выступают сомнения, метания героя, отрекшегося от старой веры и не пришедшего к новой. "Протопи!.." –явный призыв как попытка отринуть прошлое, забыть и смыть его и тем самым вернуться к нормальной, обычной человеческой жизни. «Не топи!» –просьба, мольба памяти о невозможности избавиться от пережитого, с чем сложно и практически невозможно распрощаться и позабыть. Несколько иные смысловые коннотации мы видим в «Баньке почерному». Здесь безудержное «Топи!» также контрастирует с необоримым прошлым, однако, при этом выявляются импликации с совестью. «Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь!Но сомневаюсь, что отмоюсь!..»[11]. Лагерная тема впеснях В. Высоцкого со временем приобретает расширительный философский характер: «А мы живем в мертвящей пустоте,

Попробуй надави так брызнет гноем,И страх мертвящий заглушаем воем И те, что первые, и люди, что в хвосте.И обязательные жертвоприношенья,Отцами нашими воспетые не раз,Печать поставили на наше поколенье Лишили разума и памяти и глаз»[11].Все отчетливее начинает звучать трагическое начало, которое заставило критиков говорить о драматичном характере лирического героя автора.«Вы –тоже пострадавшие, А значит, обрусевшие:Мои –без вести павшие, Твои –безвинно севшие»(«Баллада о детстве») [10, с.238].Это и есть тот самый интервал –от самоиронии до трагедии в лирическом герое В. Высоцкого, что является его характерной чертой.Показательна в этом стихотворении лагерная метафора, примененная к такому позитивному событию, как рождение ребенка. «Я рождался не в муке, не в злобе –

Девять месяцев, это не лет…Первый срок отбываля в утробе, Ничего там хорошего нет» [там же].Подобным образом поэт используетв тексте тотособый метаязык, для декодирования которого не требуетсяособых знаний, поскольку с ним знакомы, по сути, все слушатели В. Высоцкого.«Отбывать срок»–находиться в утробе;«Получить свободу / По указу от тридцать восьмого»[там же] –родиться, появиться на свет;«Кумовья» –милиция;

«Черный воронок» –машина для перевозки арестованных; «Зек» –заключенный;«КПЗ» –камера предварительного заключения;«на стреме» = на шухере –караулить, охранять;«скок» –квартирная кража со взломом;«легавый», «мусор», «мент» –милиционер;«понт»–гонор, пафос, высокомерие.«лечь на дно»

затаиться, вести незаметную жизнь.В стихотворении «Баллада о детстве» временаназванные«укромными», срока (не сроки) «огромными», этапы«длинными», очевидно, не требуют разъяснений, по понятным причинам. Хотя В. Высоцкому не нравилось, когда о его ранних песнях говорили, как о блатных, лично он предпочитал связывать их с традицией городского романса. Выбор этого жанра представляется не случайным, а совершенно естественным и осмысленным. Таким образом, блатная и репрессированная лексика В. Высоцкого есть результат взаимодействия языкового сознания с социальными феноменами и концептами «идеология», «власть». Общим основанием, позволяющим выделить класс репрессированной и класс блатной лексики,является феномен языковой репрессии, являющейся деструктивной инструментальной функцией государства в отношении языковой личности. Можно утверждать, что блатная песня была освоена В. Высоцким наряду с классической литературой как неотъемлемая часть культурного контекста. Так же, как воровской закон и лагерный быт стали неотъемлемой частью жизни советского и постсоветского общества.

Ссылки на источники1. Кронгауз М.А. Семантика. –М.: Издательский центр «Академия», 2005. –С. 93.2. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. –М.: «Индрик», 2005. –С. 313. Крячко В.Б. Имя и именуемое // Вопросы филологических наук. 2011. № 6. С. 57.4. Колесов В.В. Философия русского слова. –СПб.: ЮНА, 2002. –С. 16.

5. Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. –СПб.: Академический проект, 2002. –С. 237262.6. Лотман Ю.М. Семиосфера. –СПетербург: «ИскусствоСПБ», 2001. –С. 31.7. Инкин А.Н., Крячко В.Б. Репрессированные слова в поэтических текстах О. Мандельштама // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2013. № 5 (72). С. 8586.8. Лозовский В. Блатной жаргон (арго) –феня. http://www.tyurem.net/mytext/how/024.htm(дата обращения 9. 02.14г.).9. Зорин А.И. Выход из лабиринта. –М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2005. –С. 428.10. Высоцкий В.С. Клич. –Красноярск: Кн. издво, 1988. –279 с.11. Высоцкий В.С. Стихи. http://rupoem.ru/vysotskiy/all.aspx#kopiladnomyslisvoiдата обращения 21. 01. 2014.

Datskovskaya Marinaa student of Volzhsky Polytechnic Institute (a branch) of Volgograd State Technique University, VolzhskyKryachkoVladimir Candidate of Philological Sciences, associate professor at the chair of foreign languagesVolzhsky Polytechnic Institute, Volzhsky Thieves and repressed vocabulary in Vladimir Vysotsky poetic texts

Abstract. The paper is devoted to analysis of thieves and repressed lexis in Vladimir Vysotsky poetic texts. Texts and vocabulary are considered as the result of linguistic consciousness in the state of linguistic repression. The authors analyze the distinctive features and similarities of thieves and repressed lexisas metalanguage (“newspeak”) of culture. Keywords:concept, metalanguage (“newspeak”) of culture, linguistic repression, repressed lexis, thieves lexis, semantic field, sign.