Сотворение «подобия Божия» из хлипкой души
М.
М. ГлазковаБиблиографическое описание статьи для цитирования:
Глазкова
М.
М. Сотворение «подобия Божия» из хлипкой души // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2015. – Т. 13. – С.
2851–2855. – URL:
http://e-koncept.ru/2015/85571.htm.
Аннотация. В романе В. Максимова «Семь дней творения» звучит тема творения человеческой души, духовного воскрешения личности. Любой человек способен увидеть в своём существовании высший смысл Бытия. Открытие вертикали в Вечность случается в экзистенциальной ситуации.
Ключевые слова:
творение души, духовное воскрешение, путь к вечному, подобие божье, религиозное самоопределение
Текст статьи
Глазкова Марина Михайловна, кандидат филологических наук, доцент кафедры «Русская филология» ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный технический университет», г. Тамбов rusfilol37@mail.ru
Сотворение«подобия Божия» изхлипкойдуши
Аннотация. В романе В.Максимова «Семь дней творения» звучит тема творения человеческой души, духовного воскрешения личности. Любой человек способен увидеть в своём существовании высший смысл Бытия. Открытие вертикали в Вечность случается в экзистенциальной ситуации.Ключевые слова и фразы:творение души, духовное воскрешение, путь к Вечному, подобие Божье, религиозное самоопределение.
Владимир Максимов наряду с другими выдающимися писателями: Достоевским, Толстым, Булгаковым показал разрез души человеческой, её глубины, боль, муки, страдания, поиски Истины, постижение Бога. В его произведениях звучит тема творения человеческой души, духовного воскрешения личности.Именно русская классика, и прежде всего Ф.М.Достоевский, который своими «горними исканиями»был так созвучен писателю XX столетия, убедилaВ.Максимова в спасительности для человечества «истинной веры».Возрождение и бессмертие понятия, связанные с религиозномифологическим сознанием. «Если нет бессмертия, нет и христианства», писал православный богослов Д.Фаворский [1, с.69]. Философ В.Соловьёв утверждал, что «два близкие между собой желания, как два невидимые крыла, подымают душу человеческую над остальною природою: желание бессмертия и желание правды»[2, с.153]. Близок к этим выводам Ф.Достоевский: без идеи бессмертия нет нравственности, а есть только человеконенавистничество и преступление. Писатель был глубоко убеждён в том, что только под углом зрения бессмертия возможно существование культуры и морали, но и возрождение, и бессмертие возможны, считал он, лишь при условии принятия идеи Христа. Эти же принципы утверждает и Владимир Максимов.ВБиблии говорится: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог...»(Быт. 1:27). Будучи подобием Божьим, абсолютно любой человек способен увидеть в своём существовании высший смысл Бытия, возродить в себе человека духовного, поверитьв Христа и принять его заповеди, являющиеся принципами добра.В.Е. Максимов считал Ф.М. Достоевского наставником, духовником целого поколения, который глубоко заглянул в бездну человеческой души, постиг божественную силудаже самой немощной, открыл для себя действительность Бога и Христа во внутренней силе любви и всепрощения.Испытав влияние этой яркой религиозной натуры, мучающейся мыслью о Боге в решении центральной проблемы его творчества проблемы человека,Максимов признавался, что для него и других поклонникови последователей Достоевского реальностьпретерпела метаморфозу. В глубоко социальном, примитивном и жестоком мире вдруг появилось «четвёртое измерение» [3], в котором для каждого индивидуума определилась совсем отличная от прежней шкала нравственных ценностей и оценок. Писатель вступает в противоречие с логикой литературы критического реализма, указывая на необходимость изменения приоритетов между человеком и социальными реформами. По мнению В. Максимова, преображение действительности может быть только следствием преображения человека. Писатель формулирует здесь, по сути, свою нравственную программу, противопоставляя свое кредо идеалистам социального прогресса. Он настойчиво утверждает, что путь к гармониилежит через нравственный прогресс.Поэтому не только в художественном творчестве, но и в повседневной жизни писатель Владимир Максимов, говоря о себе, о своем сокровенном, отвечал словами героев Ф.М.Достоевского. В одной из своих публицистических работ он повествует о том шоке, который последовал у журналиста «современного язычника с пухлой чековой книжкой в кармане и уклоном в социализм», когда на вопрос: «Вы верите в Бога?»
писатель ответил ему словами Шатова из романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Я буду веровать»[4, с.207].В романе «Семь дней творения»живет целый художественный мир Достоевского: одновременно присутствуют реминисценции из его «Преступления и наказания», «Села Степанчиково и его обитателей», «Бесов»и «Братьев Карамазовых».В «пьяной речи»Льва Храмова содержится интерпретация образа «сладострастного насекомого»Достоевского, приложенного к «советской семье, любви и браку»: «И родись еще миллион Шекспиров, правы будут не те, кто пишет стихи, а те, кто пишет законы. А пишут их люди мелкие и ничтожные, у которых... не любовь, а семейная ячейка... Тьфу, словото какое выдумали, как у клопов...»[5, с.213].В этом же романе появляется образ РеволюцияРаскольников, убивший «старушку Россию», а народ «справляет панихиду по России», образ «святой проститутки»Симы «с личиком ангельским», которую «отдают на заклание»мать и братья, Смердяковы, разжигающие в толпе самые низменные страсти.Уже в первом романе Владимира Максимова определились основные мотивы творчества Ф.М. Достоевского, которые станут особенно значимыми для всего его творческого наследия: проблема веры безверия полуверия, осознание «детскости»человечества, особая роль женственного в современном мире, темы «богооставленности»и «вселенскости», человекобожества, своеволия и другие [6, с. 100101].Владимир Максимов, следуя за Достоевским, как тонкий психолог изображает людей разных типов, их нелёгкий путь к Вечному. Достоевский, цель писательской деятельности которого состоялав постижении тайны человека, его природы,сущности, в обнаружении источников единства и неисчерпаемого многообразия людей, разделял людей на разряды. Главный признак, исходя из которого писатель относит ту или другую личность к определённому разряду людей, это её отношение к окружающему миру, социальному строю жизни.Достоевский Ф.М.,рассуждая о людях, «нищих от природы», подчёркивает их безынициативность, марионеточную сущность, безволие. Природное раболепие таких людей обрекает их на беспрекословное подчинение чужой волеи в итоге на одиночество. Несмотря на то что они смирные нравом и трудолюбивые, «нищиеот природы» остаются жалкими, «какимито забитыми и чемто удрученными и вечно состоят у когонибудь на помычке» [7, с.54]. Ничто не может обогатить подобные натуры.Достоевский подчеркивал, что особенность этого рода людей в стремлении «уничтожить свою личность всегда, везде и чуть не перед всеми, а в общих делах разыгрывать даже не второстепенную, а третьестепенную роль. Все это у них уж так по природе»[Там же, с.64].Прямую противоположность «нищим» представляют «коноводы». Это люди горячие, жаждущиесправедливости,уверенныев еёнепременной возможности.«Через горячку свою они проигрывают, но через горячку же и влияние имеют на массу. За ними, наконец, охотно идут. Их жар и честное негодование действуют на всех, и под конец самые нерешительные к ним примыкают. В обыкновенной жизни этот народ желчный, брюзгливый, раздражительный и нетерпимый. Чаще же всего ужасно ограниченный, что, впрочем, отчасти и составляетих силу. Досаднее же всего в них то, что, вместо прямой цели, они часто бросаются вкось, вместо главного дела на мелочи. Этото их и губит. Но они понятны массам; в этом их сила»[Там же, с. 219].Люди решительные составляют еще один тип. Они могут иногда неожиданно проявить себя и обозначиться в какихлибо экстремальных ситуациях, требующих массового активного действия. Однако эти люди не лидеры и не ораторы, поэтому они не могут быть «зачинщиками и главными предводителями дела; но они главные исполнители его и первые начинают» [Там же, с. 94]. Их миссия быть главными исполнителями.На каторге Достоевский увидел и тип людей равнодушных. Это грубые, мелкомещанские души.В человеке подпольном Достоевский раскрывает несостоятельность абсолютного противопоставления человека миру, стремление умозрительно преодолеть необходимость природы, которую он абсолютно противопоставляет и свободе, и случайностям, во власти которых всецело находится его герой. «Человек из подполья»тип конкретноисторический, рождаемый условиями переходной эпохи, именно отсюда его лихорадочные метания, сомнения (в них, конечно, выражаются природа человека, его родовые свойства, но искаженно), раздвоенность сознания, желание лучшего и неверие в его возможность, чувство горечи,унижения человеческого достоинства, трагической безысходности. Именно последними переживаниями он прямо, непосредственно связан с людьми, которым идти больше некуда. Подполье это последнее убежище, единственный исход для подобного человека того времени.Люди, которым идти некуда, в творчестве Достоевского занимают исключительно важное место; этот особый разряд людей олицетворяет определенные свойства не столько человека, его природы, сколько общества, в котором не находят себе места, условий для скольконибудь человеческой жизни. Особую разновидность людей, которым идти некуда, представляет человектряпка, ветошка, жалкий, трусливый раб любых обстоятельств.Достоевский описал еще один весьма характерный для переходного времени разряд людей приживальщиков. Их олицетворяют Фома Фомич Опискин с целой оравой бездельников, окопавшихся в доме Ростанева, Степан Трофимович Верховенский, помещик Максимов, да и сам Федор Павлович одно время пребывал в этом звании.Можно наблюдать полюсность в отношении людей разных типов к действительности: с одной стороны личности,готовые к радикальным действиям, готовые чтото изменить, разрушить или учредить, с другой стороны люди, смирившиеся со своим положением, не помышляющие о переустройстве жизни, пассивные. Перед нами известная антитеза:Средь мира дольнего Для сердца вольного Есть два пути, [8]которую Владимир Максимов развивает в новую эпоху и на новой социальной почве. Активны максимовские «приживальщики»(Никишкин, Аванесян, Воробушкин и др.); Андрей иПётр (их можно отнести к «коноводам»и людям «решительным») также определяют свою судьбу через действия, решения, поступки; пытаются противостоять обстоятельствам и герои, которые не находят себе местав обществе, люди, «которым идти некуда»(Лёвушкин, Штабель, Храмов). К числу последних принадлежит и Василий Лашков, но в отличие от них он бездейственен, это скорее человектряпка, со слабой, хлипкой душой. Судьба Василия определяется через его инертность, пассивность. Состояние внешней неподвижности не что иное, как отражение внутренней статики. Наблюдается душевная деградация: от проявления активности в молодые годы до совершенного окостенения души в старости. События из жизни страны, люди, родные и чужие, близкие и далёкие для Василия Лашкова, не вызывают в его душе резонанса, не выводят из состояния внутреннего оцепенения. Глава «Двор посреди неба» самая мрачная, беспросветная, драматичная часть романа,где превалируют мотивы деградации, угасания, распада целостности души.
Композиционное решение автора также способствует усилению минорности. Главахарактеризуется коллажностьюмногочисленныхмикросюжетов, вставных эпизодов, которые связаны между собой лишь ассоциативно, на идейном уровне.Дворник сетует на свою судьбу: «Кругом я оказался всем должен: и Богу, и кесарю, и младшему слесарю»[5, с.71]). В его жизни не было даже пьянящего самообмана, которым так долго держался «партейный»Петр:Василий,здоровый, сильный, умный мужик, призванный быть хозяином, всю жизнь продрожал, пробоялся, проходил с оглядочкой на наган, которым поигрывала власть. А властью был брат Петр. Или участковый Калинин. Они были своими и чужими, невольно утверждавшими главное правило: своих не бывает вовсе. Поэтому пришлось Василию отказаться от любви к Груше (родственник арестован), терпеть все выходки тюремщикапридурка Никишкина, сносить участь вечного понятого даже при арестах друзей. Василий клянет брата именно потому, что осознает свою вечную ему подчиненность.Роль пассивного наблюдателя была для Василия постоянной. Ему свойственнавечная отстранённость, самые драматичные события в жизни двора Василий только наблюдает, не пытаясь вмешиваться.Безусловно, Василий Лашков не является типом из разряда «нищих от природы». Изначально это человек, полный энергии, любви к жизни, оптимизма: «Слесарил. За инструмент брался сердце пело. В армию шёл, будто на именины»[Там же, с.229]. Готовый самостоятельно проторять свою собственную дорогу в жизни, самолюбивый, отчаянный и гордый, Василий не стремился помещански устроиться, пользуясь авторитетом и поддержкой брата: «Плыл ли он хоть раз в жизни против течения? Один раз в юности, когда ушёл из дома на шахту. Всё бросил: тёплый угол, братенино высокое покровительство и жены его тихой Марии вершковые сапоги»[Там же, стр.229]. Василий в разговоре с Петром вспоминает о себе: «Помню, пришёл я сюда из армии, живи не хочу! Считал, вся доля впереди: лета самый возраст, анкета одни заслуги, девки на выбор»[Там же, с.71].Постепенно облик Василия меняется: перед читателем предстаёт жалкий, безвольный пьяница. После сорокалетней разлуки перед Петром Лашковым «в проёме двери определилось заспанное, в сивой щетине лицо»[Там же, с.69]. Вглядываясь в черты лица брата, Пётр Васильевич с сожалением отмечает их«преждевременную пепельность и желтизну»[Там же, с.71].Средством характеристики Василия является описание его жилья. Пройдя в комнату брата, Пётр от увиденного впадает в растерянность: «Захламлённую, похожую скорее на логово, чем на жилье, конуру брата скупо освещало забранное со двора частой решеткой тусклое окошко. Стены, оклеенные старыми газетами, немо кричали довоенными еще заголовками: «Пламенный привет героямчелюскинцам!», «Раздавим гадину!», «Руки прочь от Мадрида!»На колченогом столе, в окружении порожней, разных калибров посуды, простуженно отсчитывал время обшарпанный будильник»[Там же, с.70]. Захламлённость, скорбная заброшенность, сравнение квартиры с логовом подчёркивают опустошённость души Василия, её постепенную деградацию, угасание.Поводом для уродливой трансформации личности послужили драматичные события гражданской войны и гнетущая атмосфера в обществе. Василия потрясает опыт гражданской войны, он испытывает жестокий кризис идеалов, отчуждение от общества: «Не знаю,Петёк, может, твоя правда. Только кровь у всех одинаковая, сколько хошь лей, добра не будет. Крик один будет и беда, да такая, что и тыщу лет не расхлебать. Не держи на меня сердца, я сам по себе хочу, чтобы, как у людей: кто как, а я навоевался»[Там же, с.267], «Занянчили нас пугачами своими. Шаг вправо, шаг влево считается побег. Вот и вся ваша погудка. Хочешь не хочешь, иди куда велят. А пришла пора помирать, глядишь, весь как задом вперёд шёл, а вы погоняли»[Там же, с.72]. Василий представляется на месте мухи, бессильно, безрезультатно бьющейся в сетях паука. Так же видится и судьба любого другого человека, стоящего на низкой ступени социальной лестницы, принимающего на себя все удары эпохи. «Или я у кого жизнь свою взаймы взял? Спрашивает Василий брата, и его вопрос может повторить любой из героев «Семи дней творения».В романе несколько зеркальных сцен,запечатлевших разительный контраст в душевном состоянии героев, произошедший за определённый период в их судьбах под влиянием жизненных событий.Дважды мы видим Василия Лашкова и его соседей в момент застолья в гостях у Лёвы и Симы. В первом случае это происходит, когда жильцы молоды, их объединяет веселье, счастье от сознания беспрепятственной возможности творить друг для друга благо. Они танцуют под «Амурские волны», радуются жизни, общаясь друг с другом. Иван Лёвушкин не удержался от речи: «Всегда бы вот такто, братцы. Живём как зверьё. А всё люди»[Там же, с.187]. Во втором случае нет праздничной обстановки, счастливых лиц. Напротив: в дыму, за столом, уставленным батареей бутылок, пьяные, истерзанные жизнью люди. Каждый говорит о своём, о наболевшем. Они даже не понимают друг друга, но тон настроения собеседника передается от одного к другому. Лашков тоже говорит о том, что его терзает, не даёт жить: «Я два года по КараКумам басмачей гонял. А теперь, вроде бы, и дышу по особому распоряжению. Это порядок?»[Там же, с.214]. Нет у Василия прежней лёгкости на сердце:«Василий вливал в себя стакан за стаканом, почти не чувствуя горечи и не пьянея. Только свинцовой тяжестью набухало сердце, и в очугуневшем мозгу лениво ворочалась болезненная мысль: «Что ж, и вправду случилось? Почему плачем?»[Там же, с.215]. А ведь при знакомстве с Лёвушкиным Василию была непонятна сквозившая в Иване тревога, его фраза: «Вот вроде рад, а скусу нет» [Там же, с.172]. Лашков подумал: «Для куражу ломается»[Там же, с.172].Следующая зеркальная сцена. Молодые Лёвушкин и Лашков, познакомившись, сидят во дворе под звёздным ясным небом. Слышатся звуки граммофона, голоса поющих людей. Лашкову приятно слышать воспоминание Ивана о родине, Василию передавалась сладостная Лёвушкинская истома. Сердце Василия исполнено любовью, ощущением слитности с вечным. На исходе жизни Василий сидит во дворе с тем же Лёвушкиным. Они оба «матёро и глухо»[Там же, с.253]пьяны. Друзья между собой не говорят: всё было переговорено, а общаются только знаками: «Плотник, к примеру, откидывал мизинец в сторону и поднимал большой палец вверх и вопросительно смотрел на друга. Тот молча кивал и оба начинали выворачивать карманы. После трёхчетырёх таких сеансов друзья опивались до плотного одурения»[Там же, с.353]. Жизнь дляВасилия приобрела форму безликого однообразия,наполненного тоской.Любовь на время придаёт жизни Лашкова содержание. Василию понравилась работящая, уверенная в себе, крепкая, сильная характером Груша Горева. Под её взглядом Лашков «покраснел и смешался,чтото вдруг оттаяло в его душе»[Там же, с.179]. Василия радовало, волновало присутствие Груши, он был счастлив рядом с нею, прошлое не угнетало оно казалось сном, настоящее воспринималось необычным: «У этой весны был какойто особый запах, особая лёгкость и цвет. Всё вокруг него выглядело необыкновенно трепетным и словно бы лишённым веса. И сам себе он представлялся со стороны как никогда молодым и удивительно лёгким. Если бы нынче ему, Василию Лашкову, час за часом, минута за минутой вспомнили то, что осталось у него позади, он бы не поверил... сон!... Но даже и не будь это сном, он согласен трижды повторить свою судьбу ради такой весны» [Там же, с. 197198].Однако Василию не хватило силы духа противиться обстоятельствам. Жалким, трусливым выглядит Лашков, отказываясь от любимой женщины. Потеряв единственную «спасительную соломинку»в жизни любовь,Лашков впадает в апатию, которая оказывает на него мертвящее, губительное влияние, овладевает всеми силами души, охватывает все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства.Наделённый добрым, отзывчивым сердцем, аналитическим умом, Василий Лашков проникается смятением, отчаянием соседей, которые, согласно закону, должны были «уплотняться», предоставляя определённую площадь своих квартир новым жильцам. У Василия «засосало под ложечкой», «впервые в жизни обожгла простая до жути мысль: «Почему всё так? Зачем?»[Там же, с.191], когда он услышалгрубые оскорбления, угрозы Никишкина в адрес военспеца Козлова, в квартиру к которому как раз и подселялся Никишкин. Лашкову стало не по себе и во время подселения к Храмовым. Старуха Храмова истерически причитала, напоминая о заслугах деда, о способностях своих детей, полными мольбы глазами искала сочувствия и поддержки у присутствующих, она «расставалась с чемто таким, с чем ей невозможно было расстаться ни в коем случае, иначе её жизнь теряла всякий смысли значение» [Там же, с.176].Для Лашкова не осталось незамеченным поведение участкового Калинина и психически больной Ольги Храмовой: один, являясь представителем власти, выглядел решительным, жёстким, хотя и морщился, поигрывая скулами, что выдавало егонеудовольствие; другая же улыбалась, она «существовала там, где ещё можно было улыбаться, тихо и празднично» [Там же, с.177]. При внешнем контрасте Лашков улавливает сходство: «... злость одного и блаженность другой определили недуг ... Так и стояли они, сведённые случаем, друг против друга, оставаясь в то же время каждый в своём мире, со своей правдой» [Там же, с.177]. Осознавая «болезнь»общества, Василий Лашков не ищет пути к «выздоровлению».Дворник очень болезненно переживает аресты соседей (к тому же по воле обстоятельств именно ему уготована роль понятого), но не пытается противостоять, подавляя в себе вспышки ярости и гнева.Лашков жалел военспеца Козлова, дивился выдержке старика; «не человеческая тяжесть навалилась» [Там же, с.192]на плечи дворника при аресте Симы; «кровное касательство»имело к нему судьба Алексея Горева: «Их мозоли имели одинаковый цвет и запах. Они уже успели съесть достаточно соли и выпить четвертинок под пиво с воблой. Ко всему им предстояло породниться» [Там же, с.203].Испытывая внутренние потрясения, герой остаётся пассивным.Протестует против несправедливости Иван Лёвушкин, призывает Лашкова, как партийного, вступиться за Симу, взывает к его совести. Василий, зябко поёживаясь и отводя глаза, лишь бормотал, что ведь итак разберутся.«Разберутся», произносит Лашков, расставаясь с другом Алексеем Горевым, хотя, конечно, не был уверен в этом.Он ощущает невозвратимую потерю и смиряется с ней. Ненавидя Никишкина,Лашков ниразу не отваживается выразить своё отношение к нему: ни в момент ареста Горева (на приглашение Никишкина «покалякать
и поиграть в лото подумал: «Гад» [Там же, с.205]и промолчал), ни вовремя предъявления Никишкинских прав на земельную площадь, в то время как дом Штабеля уже построен, ни в мартовский ненастный день, день смерти Сталина, когда Никишкин угрожает расправой напившимся Василию и Ивану Лёвушкину. Заметим, что Лёвушкин в последних двух названных случаях смело противоречит Никишкину, готовый уничтожить его, а Лашков молчит, понимая, что «смерть и впрямь щекочет его под носом» [Там же, с.255]. Иван Лёвушкин,тяготясь серостью жизни, отправляется в путешествие Василий жаждет тогоже, но это желание лишь мгновенный порыв. От неудовлетворённости действительностью Василий Лашков забывается в пьяном угаре.Но согласно Библии, рука Господа простёрта каждому человеку, Творец звал и зовёт всех. У Василия Лашкова в стихии жестокой жизненной бури сохранилась доброта сердца, оттого и стало возможным возрождение его души, хотя бы в предсмертии он стал способен внять зову Бога. Строки стихотворения Алексея Жемчужникова:Лишь вступит жизнь в такую пору,Когда конец всё ближе к ней, Былое умственному взору, Представши, видится ясней, [9] отражают душевное состояние Василия Лашкова.На склоне жизни, перебирая прошлое в памяти, он пытается выявить какуюто закономерность, ведущее начало в жизни двора, он постигаетмногоеиз того, что было ему непонятным раньше.Первое открытие, озарившее душу вещей догадкой, связано с открытиембожественной духовной сущности: «Нет человека без своей особой струны. Отними у него эту струну, и останется оболочка,немощная и дикая» [5, с.222]. Василию стало понятно то омертвение, ощущение одиночества, отчуждённости, которое опустошало его; стали ясны причины его положения мухи, бессильно бьющейся в сетях паука. Василий чувствует некую губительную силу,которая разъединяет людей.Совершая «путь к себе», Василий возвращается в тот день, когда в песках взглянул в лицо убитого им врага: «И было тому врагу от силы лет семнадцать. И лежал этот враг у его, Василия, ног, простреленный навылет из его, Василия, карабина» [Там же, с.229]. Раздирающий душу вопрос озаряет Василия: «Чего же мы не поделили?Чего?»[Там же, с.230].Глядя в бездонное небо,Василий Васильевич размышляет об общности своей судьбы с судьбами жителей двора, о том, что их двор клеточка России, о необходимости душевного родства, доброго слова: «И разве трудно хоть однажды, сразу всем вместе, посмотреть вверх, чтобы ... пронзающе ощутить тоску по доброму слову и родной душе?»[Там же, с.248]. И ранее не понятая вера Лёвы Храмова в преображающую силу доброго слова стала абсолютно ясна при встречесо случайным прохожим Фёдором Михеевым, которому Василий облегчил душу пониманием и сочувствием.Василий осознаёт бессмысленность размолвки с Петром, и неприязненное отношение к брату сменяется сочувствием. Понимая, как нелегко Петру, Василий искренне печалится за него. В тоже время он понастоящему понял, какой невозвратимой потерей стало для него всё,связанное с родным домом.Василий Васильевич вдруг открыл для себя мир заново. Каждое явление, каждый предмет как бы жили своей жизнью. Старик чувствовал себя первооткрывателем, проникающим во множество тайн: «Раньше до болезни Василий Васильевич не замечал множество самых занятных вещей: вот хотя бы солнце. Оно существовало для него в будничной слитности со всем окружающим, такое же привычное, как дождь, ветер, воздух. Но с недавних пор оно стало жить своей, отдельной от него Лашкова жизнью. ... Как ни странно, но старик с остротой первооткрывателя вновь и вновь осмысливал вроде бы сотни, тысячи раз усвоенные понятия: «забор», «дерево», «мячик». И каждое из них впервые открывало ему свои удивительно простые тайны» [Там же, с.256257].Автором сделан акцент на постижение человеком простых и в то же время таинственных,глубинных звуков жизни. Многоликость явлений жизни усиленно потому, что для героя важны не только таинства, в его душе просыпается любовь к миру, отзывчивость. Потому и становится возможным диалог Лашкова с миром: «Лашков любил ту часть утра, когда солнце ещё не поднялось, но всё уже полно им. Резкие гудки паровозов, перекличка птиц, цоканье копыт о мостовую всё это слышалось и ощущалось дворником в такое время с оголённой отчётливостью: мир словно бы разговаривал с ним наедине ... А потом он садился на лавочку, будто окунался в самую тишину, и обманчивое чувство покоя властно заполняло его. Казалось, ничего никогда не было и ничего никогда не будет, а есть испокон веков только эта вот долгая предсолнечная тишина, и он в ней» [Там же, с.230].В простом пейзаже проступает восхищение героя бесконечностью природы, её покоем, гармонией, его мысль о вечности природы и жизни, мечта о слиянии с миром, с природой, с людьми. Земля вписана в гармонию вселенной. Умиротворение сошло на землю: всё полно солнцем, проникнуто тишиной. Космос смягчён дыханием жизни, а земля озарена его сиянием. В этом слиянном мире красоты всё же есть диссонанс душа Василия Васильевича: многое понято, переосмыслено, однако для Лашкова остаются неразрешёнными вопросы о смысле жизни: «Что мы нашли, придя сюда? Радость? Надежду? Веру? ... Что мы принесли сюда? Добро? Теплоту? Свет? Кому? ... Нет, мы ничего не принесли, но всё потеряли. Себя, душу свою. Всё, всё потеряли. А зачем?» [Там же, с.268269].Последний вздох, последнее слово Василия обращены к Богу. Именно экзистенциальная ситуация существования Лашкова на грани жизни и смерти открыла для него вертикаль в Вечность. Поскольку Бог даётся человеку в ощущениях, его воспринимают сердцем. Поэтому Василий Васильевич физически угасает, но душой воскресает. Путь В.Е.Максимова к христианской вере тоже был трудным. Нравственные искания, религиозное самоопределение отразились в романе «Семь дней творения».Автор вместе с героями ошибается, страдает, ищет ответа на сокровенные вопросы. На этапе работы над созданием «Двора посреди неба» Максимов неокончательно определился в религиозном мировоззрении. Для Василия Лашкова религия не стала жизненной ценностью, его «Господи!» прозвучало лишь на пороге смерти. Никто из героев не думает о Боге в минуты жизненного благополучия. Видимо, он связывается В. Максимовым не с жизнью в физическом смысле, а с запредельным миром, который для писателяясно не обозначен.Владимир Максимов, как подлинный знаток человеческой души, показывает нелёгкую стезю своих героевк сознанию того, в чём заключается спасение. Для автора важно уловить в человеческой судьбе тот миг, когда человек понимает: дальше так жить невозможно, надо спасать свою единственную, Богом данную душу живую.
Ссылки на источники1. Фаворский Д. Христианские догматы о бессмертии души и воскресении мертвых в связи с философским учением о загробной участи человека. 2е изд. СПб., 1900; Евангелие и современное научное миросозерцание // Чт. в ОЛДП. 1893. № 32. Светила русской мысли. Л. Толстой, Ф. Достоевский, В. Соловьёв (Мысли, афоризмы и парадоксы).СПб, 1904.3. Максимов, В.Е. Возрождение ткани жизни (к оценке политических и экономических перемен в России: Беседа с главным редактором журнала “Континент” (Париж) В.Максимовым) / Владимир Максимов // Деловые люди. 1992. № 2. С.5658.4. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 20ит. М.:ТЕРРА,1998. Т.9. 384 с.5. Максимов В.Е. Собрание сочинений в 8и т. М.: ТЕРРА,1991. Т.2.512 c.6. Шахова Л.А. Функции интертекста в романистике Владимира Максимова (на примере романа «Ковчегдля незваных»):дисс. … к. филол. н.Тамбов, 1999. 162 с.7. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 20и т. М.:ТЕРРА, 1998. Т. 3. 384 с.8. Некрасов Н.А.Кому на Руси жить хорошо. М.: Азбука, 2012. 288 с.9. Жемчужников А.Избранное. Тамбов. Тамбовское книжное издательство, 1959. 320 с.
Сотворение«подобия Божия» изхлипкойдуши
Аннотация. В романе В.Максимова «Семь дней творения» звучит тема творения человеческой души, духовного воскрешения личности. Любой человек способен увидеть в своём существовании высший смысл Бытия. Открытие вертикали в Вечность случается в экзистенциальной ситуации.Ключевые слова и фразы:творение души, духовное воскрешение, путь к Вечному, подобие Божье, религиозное самоопределение.
Владимир Максимов наряду с другими выдающимися писателями: Достоевским, Толстым, Булгаковым показал разрез души человеческой, её глубины, боль, муки, страдания, поиски Истины, постижение Бога. В его произведениях звучит тема творения человеческой души, духовного воскрешения личности.Именно русская классика, и прежде всего Ф.М.Достоевский, который своими «горними исканиями»был так созвучен писателю XX столетия, убедилaВ.Максимова в спасительности для человечества «истинной веры».Возрождение и бессмертие понятия, связанные с религиозномифологическим сознанием. «Если нет бессмертия, нет и христианства», писал православный богослов Д.Фаворский [1, с.69]. Философ В.Соловьёв утверждал, что «два близкие между собой желания, как два невидимые крыла, подымают душу человеческую над остальною природою: желание бессмертия и желание правды»[2, с.153]. Близок к этим выводам Ф.Достоевский: без идеи бессмертия нет нравственности, а есть только человеконенавистничество и преступление. Писатель был глубоко убеждён в том, что только под углом зрения бессмертия возможно существование культуры и морали, но и возрождение, и бессмертие возможны, считал он, лишь при условии принятия идеи Христа. Эти же принципы утверждает и Владимир Максимов.ВБиблии говорится: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог...»(Быт. 1:27). Будучи подобием Божьим, абсолютно любой человек способен увидеть в своём существовании высший смысл Бытия, возродить в себе человека духовного, поверитьв Христа и принять его заповеди, являющиеся принципами добра.В.Е. Максимов считал Ф.М. Достоевского наставником, духовником целого поколения, который глубоко заглянул в бездну человеческой души, постиг божественную силудаже самой немощной, открыл для себя действительность Бога и Христа во внутренней силе любви и всепрощения.Испытав влияние этой яркой религиозной натуры, мучающейся мыслью о Боге в решении центральной проблемы его творчества проблемы человека,Максимов признавался, что для него и других поклонникови последователей Достоевского реальностьпретерпела метаморфозу. В глубоко социальном, примитивном и жестоком мире вдруг появилось «четвёртое измерение» [3], в котором для каждого индивидуума определилась совсем отличная от прежней шкала нравственных ценностей и оценок. Писатель вступает в противоречие с логикой литературы критического реализма, указывая на необходимость изменения приоритетов между человеком и социальными реформами. По мнению В. Максимова, преображение действительности может быть только следствием преображения человека. Писатель формулирует здесь, по сути, свою нравственную программу, противопоставляя свое кредо идеалистам социального прогресса. Он настойчиво утверждает, что путь к гармониилежит через нравственный прогресс.Поэтому не только в художественном творчестве, но и в повседневной жизни писатель Владимир Максимов, говоря о себе, о своем сокровенном, отвечал словами героев Ф.М.Достоевского. В одной из своих публицистических работ он повествует о том шоке, который последовал у журналиста «современного язычника с пухлой чековой книжкой в кармане и уклоном в социализм», когда на вопрос: «Вы верите в Бога?»
писатель ответил ему словами Шатова из романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Я буду веровать»[4, с.207].В романе «Семь дней творения»живет целый художественный мир Достоевского: одновременно присутствуют реминисценции из его «Преступления и наказания», «Села Степанчиково и его обитателей», «Бесов»и «Братьев Карамазовых».В «пьяной речи»Льва Храмова содержится интерпретация образа «сладострастного насекомого»Достоевского, приложенного к «советской семье, любви и браку»: «И родись еще миллион Шекспиров, правы будут не те, кто пишет стихи, а те, кто пишет законы. А пишут их люди мелкие и ничтожные, у которых... не любовь, а семейная ячейка... Тьфу, словото какое выдумали, как у клопов...»[5, с.213].В этом же романе появляется образ РеволюцияРаскольников, убивший «старушку Россию», а народ «справляет панихиду по России», образ «святой проститутки»Симы «с личиком ангельским», которую «отдают на заклание»мать и братья, Смердяковы, разжигающие в толпе самые низменные страсти.Уже в первом романе Владимира Максимова определились основные мотивы творчества Ф.М. Достоевского, которые станут особенно значимыми для всего его творческого наследия: проблема веры безверия полуверия, осознание «детскости»человечества, особая роль женственного в современном мире, темы «богооставленности»и «вселенскости», человекобожества, своеволия и другие [6, с. 100101].Владимир Максимов, следуя за Достоевским, как тонкий психолог изображает людей разных типов, их нелёгкий путь к Вечному. Достоевский, цель писательской деятельности которого состоялав постижении тайны человека, его природы,сущности, в обнаружении источников единства и неисчерпаемого многообразия людей, разделял людей на разряды. Главный признак, исходя из которого писатель относит ту или другую личность к определённому разряду людей, это её отношение к окружающему миру, социальному строю жизни.Достоевский Ф.М.,рассуждая о людях, «нищих от природы», подчёркивает их безынициативность, марионеточную сущность, безволие. Природное раболепие таких людей обрекает их на беспрекословное подчинение чужой волеи в итоге на одиночество. Несмотря на то что они смирные нравом и трудолюбивые, «нищиеот природы» остаются жалкими, «какимито забитыми и чемто удрученными и вечно состоят у когонибудь на помычке» [7, с.54]. Ничто не может обогатить подобные натуры.Достоевский подчеркивал, что особенность этого рода людей в стремлении «уничтожить свою личность всегда, везде и чуть не перед всеми, а в общих делах разыгрывать даже не второстепенную, а третьестепенную роль. Все это у них уж так по природе»[Там же, с.64].Прямую противоположность «нищим» представляют «коноводы». Это люди горячие, жаждущиесправедливости,уверенныев еёнепременной возможности.«Через горячку свою они проигрывают, но через горячку же и влияние имеют на массу. За ними, наконец, охотно идут. Их жар и честное негодование действуют на всех, и под конец самые нерешительные к ним примыкают. В обыкновенной жизни этот народ желчный, брюзгливый, раздражительный и нетерпимый. Чаще же всего ужасно ограниченный, что, впрочем, отчасти и составляетих силу. Досаднее же всего в них то, что, вместо прямой цели, они часто бросаются вкось, вместо главного дела на мелочи. Этото их и губит. Но они понятны массам; в этом их сила»[Там же, с. 219].Люди решительные составляют еще один тип. Они могут иногда неожиданно проявить себя и обозначиться в какихлибо экстремальных ситуациях, требующих массового активного действия. Однако эти люди не лидеры и не ораторы, поэтому они не могут быть «зачинщиками и главными предводителями дела; но они главные исполнители его и первые начинают» [Там же, с. 94]. Их миссия быть главными исполнителями.На каторге Достоевский увидел и тип людей равнодушных. Это грубые, мелкомещанские души.В человеке подпольном Достоевский раскрывает несостоятельность абсолютного противопоставления человека миру, стремление умозрительно преодолеть необходимость природы, которую он абсолютно противопоставляет и свободе, и случайностям, во власти которых всецело находится его герой. «Человек из подполья»тип конкретноисторический, рождаемый условиями переходной эпохи, именно отсюда его лихорадочные метания, сомнения (в них, конечно, выражаются природа человека, его родовые свойства, но искаженно), раздвоенность сознания, желание лучшего и неверие в его возможность, чувство горечи,унижения человеческого достоинства, трагической безысходности. Именно последними переживаниями он прямо, непосредственно связан с людьми, которым идти больше некуда. Подполье это последнее убежище, единственный исход для подобного человека того времени.Люди, которым идти некуда, в творчестве Достоевского занимают исключительно важное место; этот особый разряд людей олицетворяет определенные свойства не столько человека, его природы, сколько общества, в котором не находят себе места, условий для скольконибудь человеческой жизни. Особую разновидность людей, которым идти некуда, представляет человектряпка, ветошка, жалкий, трусливый раб любых обстоятельств.Достоевский описал еще один весьма характерный для переходного времени разряд людей приживальщиков. Их олицетворяют Фома Фомич Опискин с целой оравой бездельников, окопавшихся в доме Ростанева, Степан Трофимович Верховенский, помещик Максимов, да и сам Федор Павлович одно время пребывал в этом звании.Можно наблюдать полюсность в отношении людей разных типов к действительности: с одной стороны личности,готовые к радикальным действиям, готовые чтото изменить, разрушить или учредить, с другой стороны люди, смирившиеся со своим положением, не помышляющие о переустройстве жизни, пассивные. Перед нами известная антитеза:Средь мира дольнего Для сердца вольного Есть два пути, [8]которую Владимир Максимов развивает в новую эпоху и на новой социальной почве. Активны максимовские «приживальщики»(Никишкин, Аванесян, Воробушкин и др.); Андрей иПётр (их можно отнести к «коноводам»и людям «решительным») также определяют свою судьбу через действия, решения, поступки; пытаются противостоять обстоятельствам и герои, которые не находят себе местав обществе, люди, «которым идти некуда»(Лёвушкин, Штабель, Храмов). К числу последних принадлежит и Василий Лашков, но в отличие от них он бездейственен, это скорее человектряпка, со слабой, хлипкой душой. Судьба Василия определяется через его инертность, пассивность. Состояние внешней неподвижности не что иное, как отражение внутренней статики. Наблюдается душевная деградация: от проявления активности в молодые годы до совершенного окостенения души в старости. События из жизни страны, люди, родные и чужие, близкие и далёкие для Василия Лашкова, не вызывают в его душе резонанса, не выводят из состояния внутреннего оцепенения. Глава «Двор посреди неба» самая мрачная, беспросветная, драматичная часть романа,где превалируют мотивы деградации, угасания, распада целостности души.
Композиционное решение автора также способствует усилению минорности. Главахарактеризуется коллажностьюмногочисленныхмикросюжетов, вставных эпизодов, которые связаны между собой лишь ассоциативно, на идейном уровне.Дворник сетует на свою судьбу: «Кругом я оказался всем должен: и Богу, и кесарю, и младшему слесарю»[5, с.71]). В его жизни не было даже пьянящего самообмана, которым так долго держался «партейный»Петр:Василий,здоровый, сильный, умный мужик, призванный быть хозяином, всю жизнь продрожал, пробоялся, проходил с оглядочкой на наган, которым поигрывала власть. А властью был брат Петр. Или участковый Калинин. Они были своими и чужими, невольно утверждавшими главное правило: своих не бывает вовсе. Поэтому пришлось Василию отказаться от любви к Груше (родственник арестован), терпеть все выходки тюремщикапридурка Никишкина, сносить участь вечного понятого даже при арестах друзей. Василий клянет брата именно потому, что осознает свою вечную ему подчиненность.Роль пассивного наблюдателя была для Василия постоянной. Ему свойственнавечная отстранённость, самые драматичные события в жизни двора Василий только наблюдает, не пытаясь вмешиваться.Безусловно, Василий Лашков не является типом из разряда «нищих от природы». Изначально это человек, полный энергии, любви к жизни, оптимизма: «Слесарил. За инструмент брался сердце пело. В армию шёл, будто на именины»[Там же, с.229]. Готовый самостоятельно проторять свою собственную дорогу в жизни, самолюбивый, отчаянный и гордый, Василий не стремился помещански устроиться, пользуясь авторитетом и поддержкой брата: «Плыл ли он хоть раз в жизни против течения? Один раз в юности, когда ушёл из дома на шахту. Всё бросил: тёплый угол, братенино высокое покровительство и жены его тихой Марии вершковые сапоги»[Там же, стр.229]. Василий в разговоре с Петром вспоминает о себе: «Помню, пришёл я сюда из армии, живи не хочу! Считал, вся доля впереди: лета самый возраст, анкета одни заслуги, девки на выбор»[Там же, с.71].Постепенно облик Василия меняется: перед читателем предстаёт жалкий, безвольный пьяница. После сорокалетней разлуки перед Петром Лашковым «в проёме двери определилось заспанное, в сивой щетине лицо»[Там же, с.69]. Вглядываясь в черты лица брата, Пётр Васильевич с сожалением отмечает их«преждевременную пепельность и желтизну»[Там же, с.71].Средством характеристики Василия является описание его жилья. Пройдя в комнату брата, Пётр от увиденного впадает в растерянность: «Захламлённую, похожую скорее на логово, чем на жилье, конуру брата скупо освещало забранное со двора частой решеткой тусклое окошко. Стены, оклеенные старыми газетами, немо кричали довоенными еще заголовками: «Пламенный привет героямчелюскинцам!», «Раздавим гадину!», «Руки прочь от Мадрида!»На колченогом столе, в окружении порожней, разных калибров посуды, простуженно отсчитывал время обшарпанный будильник»[Там же, с.70]. Захламлённость, скорбная заброшенность, сравнение квартиры с логовом подчёркивают опустошённость души Василия, её постепенную деградацию, угасание.Поводом для уродливой трансформации личности послужили драматичные события гражданской войны и гнетущая атмосфера в обществе. Василия потрясает опыт гражданской войны, он испытывает жестокий кризис идеалов, отчуждение от общества: «Не знаю,Петёк, может, твоя правда. Только кровь у всех одинаковая, сколько хошь лей, добра не будет. Крик один будет и беда, да такая, что и тыщу лет не расхлебать. Не держи на меня сердца, я сам по себе хочу, чтобы, как у людей: кто как, а я навоевался»[Там же, с.267], «Занянчили нас пугачами своими. Шаг вправо, шаг влево считается побег. Вот и вся ваша погудка. Хочешь не хочешь, иди куда велят. А пришла пора помирать, глядишь, весь как задом вперёд шёл, а вы погоняли»[Там же, с.72]. Василий представляется на месте мухи, бессильно, безрезультатно бьющейся в сетях паука. Так же видится и судьба любого другого человека, стоящего на низкой ступени социальной лестницы, принимающего на себя все удары эпохи. «Или я у кого жизнь свою взаймы взял? Спрашивает Василий брата, и его вопрос может повторить любой из героев «Семи дней творения».В романе несколько зеркальных сцен,запечатлевших разительный контраст в душевном состоянии героев, произошедший за определённый период в их судьбах под влиянием жизненных событий.Дважды мы видим Василия Лашкова и его соседей в момент застолья в гостях у Лёвы и Симы. В первом случае это происходит, когда жильцы молоды, их объединяет веселье, счастье от сознания беспрепятственной возможности творить друг для друга благо. Они танцуют под «Амурские волны», радуются жизни, общаясь друг с другом. Иван Лёвушкин не удержался от речи: «Всегда бы вот такто, братцы. Живём как зверьё. А всё люди»[Там же, с.187]. Во втором случае нет праздничной обстановки, счастливых лиц. Напротив: в дыму, за столом, уставленным батареей бутылок, пьяные, истерзанные жизнью люди. Каждый говорит о своём, о наболевшем. Они даже не понимают друг друга, но тон настроения собеседника передается от одного к другому. Лашков тоже говорит о том, что его терзает, не даёт жить: «Я два года по КараКумам басмачей гонял. А теперь, вроде бы, и дышу по особому распоряжению. Это порядок?»[Там же, с.214]. Нет у Василия прежней лёгкости на сердце:«Василий вливал в себя стакан за стаканом, почти не чувствуя горечи и не пьянея. Только свинцовой тяжестью набухало сердце, и в очугуневшем мозгу лениво ворочалась болезненная мысль: «Что ж, и вправду случилось? Почему плачем?»[Там же, с.215]. А ведь при знакомстве с Лёвушкиным Василию была непонятна сквозившая в Иване тревога, его фраза: «Вот вроде рад, а скусу нет» [Там же, с.172]. Лашков подумал: «Для куражу ломается»[Там же, с.172].Следующая зеркальная сцена. Молодые Лёвушкин и Лашков, познакомившись, сидят во дворе под звёздным ясным небом. Слышатся звуки граммофона, голоса поющих людей. Лашкову приятно слышать воспоминание Ивана о родине, Василию передавалась сладостная Лёвушкинская истома. Сердце Василия исполнено любовью, ощущением слитности с вечным. На исходе жизни Василий сидит во дворе с тем же Лёвушкиным. Они оба «матёро и глухо»[Там же, с.253]пьяны. Друзья между собой не говорят: всё было переговорено, а общаются только знаками: «Плотник, к примеру, откидывал мизинец в сторону и поднимал большой палец вверх и вопросительно смотрел на друга. Тот молча кивал и оба начинали выворачивать карманы. После трёхчетырёх таких сеансов друзья опивались до плотного одурения»[Там же, с.353]. Жизнь дляВасилия приобрела форму безликого однообразия,наполненного тоской.Любовь на время придаёт жизни Лашкова содержание. Василию понравилась работящая, уверенная в себе, крепкая, сильная характером Груша Горева. Под её взглядом Лашков «покраснел и смешался,чтото вдруг оттаяло в его душе»[Там же, с.179]. Василия радовало, волновало присутствие Груши, он был счастлив рядом с нею, прошлое не угнетало оно казалось сном, настоящее воспринималось необычным: «У этой весны был какойто особый запах, особая лёгкость и цвет. Всё вокруг него выглядело необыкновенно трепетным и словно бы лишённым веса. И сам себе он представлялся со стороны как никогда молодым и удивительно лёгким. Если бы нынче ему, Василию Лашкову, час за часом, минута за минутой вспомнили то, что осталось у него позади, он бы не поверил... сон!... Но даже и не будь это сном, он согласен трижды повторить свою судьбу ради такой весны» [Там же, с. 197198].Однако Василию не хватило силы духа противиться обстоятельствам. Жалким, трусливым выглядит Лашков, отказываясь от любимой женщины. Потеряв единственную «спасительную соломинку»в жизни любовь,Лашков впадает в апатию, которая оказывает на него мертвящее, губительное влияние, овладевает всеми силами души, охватывает все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства.Наделённый добрым, отзывчивым сердцем, аналитическим умом, Василий Лашков проникается смятением, отчаянием соседей, которые, согласно закону, должны были «уплотняться», предоставляя определённую площадь своих квартир новым жильцам. У Василия «засосало под ложечкой», «впервые в жизни обожгла простая до жути мысль: «Почему всё так? Зачем?»[Там же, с.191], когда он услышалгрубые оскорбления, угрозы Никишкина в адрес военспеца Козлова, в квартиру к которому как раз и подселялся Никишкин. Лашкову стало не по себе и во время подселения к Храмовым. Старуха Храмова истерически причитала, напоминая о заслугах деда, о способностях своих детей, полными мольбы глазами искала сочувствия и поддержки у присутствующих, она «расставалась с чемто таким, с чем ей невозможно было расстаться ни в коем случае, иначе её жизнь теряла всякий смысли значение» [Там же, с.176].Для Лашкова не осталось незамеченным поведение участкового Калинина и психически больной Ольги Храмовой: один, являясь представителем власти, выглядел решительным, жёстким, хотя и морщился, поигрывая скулами, что выдавало егонеудовольствие; другая же улыбалась, она «существовала там, где ещё можно было улыбаться, тихо и празднично» [Там же, с.177]. При внешнем контрасте Лашков улавливает сходство: «... злость одного и блаженность другой определили недуг ... Так и стояли они, сведённые случаем, друг против друга, оставаясь в то же время каждый в своём мире, со своей правдой» [Там же, с.177]. Осознавая «болезнь»общества, Василий Лашков не ищет пути к «выздоровлению».Дворник очень болезненно переживает аресты соседей (к тому же по воле обстоятельств именно ему уготована роль понятого), но не пытается противостоять, подавляя в себе вспышки ярости и гнева.Лашков жалел военспеца Козлова, дивился выдержке старика; «не человеческая тяжесть навалилась» [Там же, с.192]на плечи дворника при аресте Симы; «кровное касательство»имело к нему судьба Алексея Горева: «Их мозоли имели одинаковый цвет и запах. Они уже успели съесть достаточно соли и выпить четвертинок под пиво с воблой. Ко всему им предстояло породниться» [Там же, с.203].Испытывая внутренние потрясения, герой остаётся пассивным.Протестует против несправедливости Иван Лёвушкин, призывает Лашкова, как партийного, вступиться за Симу, взывает к его совести. Василий, зябко поёживаясь и отводя глаза, лишь бормотал, что ведь итак разберутся.«Разберутся», произносит Лашков, расставаясь с другом Алексеем Горевым, хотя, конечно, не был уверен в этом.Он ощущает невозвратимую потерю и смиряется с ней. Ненавидя Никишкина,Лашков ниразу не отваживается выразить своё отношение к нему: ни в момент ареста Горева (на приглашение Никишкина «покалякать
и поиграть в лото подумал: «Гад» [Там же, с.205]и промолчал), ни вовремя предъявления Никишкинских прав на земельную площадь, в то время как дом Штабеля уже построен, ни в мартовский ненастный день, день смерти Сталина, когда Никишкин угрожает расправой напившимся Василию и Ивану Лёвушкину. Заметим, что Лёвушкин в последних двух названных случаях смело противоречит Никишкину, готовый уничтожить его, а Лашков молчит, понимая, что «смерть и впрямь щекочет его под носом» [Там же, с.255]. Иван Лёвушкин,тяготясь серостью жизни, отправляется в путешествие Василий жаждет тогоже, но это желание лишь мгновенный порыв. От неудовлетворённости действительностью Василий Лашков забывается в пьяном угаре.Но согласно Библии, рука Господа простёрта каждому человеку, Творец звал и зовёт всех. У Василия Лашкова в стихии жестокой жизненной бури сохранилась доброта сердца, оттого и стало возможным возрождение его души, хотя бы в предсмертии он стал способен внять зову Бога. Строки стихотворения Алексея Жемчужникова:Лишь вступит жизнь в такую пору,Когда конец всё ближе к ней, Былое умственному взору, Представши, видится ясней, [9] отражают душевное состояние Василия Лашкова.На склоне жизни, перебирая прошлое в памяти, он пытается выявить какуюто закономерность, ведущее начало в жизни двора, он постигаетмногоеиз того, что было ему непонятным раньше.Первое открытие, озарившее душу вещей догадкой, связано с открытиембожественной духовной сущности: «Нет человека без своей особой струны. Отними у него эту струну, и останется оболочка,немощная и дикая» [5, с.222]. Василию стало понятно то омертвение, ощущение одиночества, отчуждённости, которое опустошало его; стали ясны причины его положения мухи, бессильно бьющейся в сетях паука. Василий чувствует некую губительную силу,которая разъединяет людей.Совершая «путь к себе», Василий возвращается в тот день, когда в песках взглянул в лицо убитого им врага: «И было тому врагу от силы лет семнадцать. И лежал этот враг у его, Василия, ног, простреленный навылет из его, Василия, карабина» [Там же, с.229]. Раздирающий душу вопрос озаряет Василия: «Чего же мы не поделили?Чего?»[Там же, с.230].Глядя в бездонное небо,Василий Васильевич размышляет об общности своей судьбы с судьбами жителей двора, о том, что их двор клеточка России, о необходимости душевного родства, доброго слова: «И разве трудно хоть однажды, сразу всем вместе, посмотреть вверх, чтобы ... пронзающе ощутить тоску по доброму слову и родной душе?»[Там же, с.248]. И ранее не понятая вера Лёвы Храмова в преображающую силу доброго слова стала абсолютно ясна при встречесо случайным прохожим Фёдором Михеевым, которому Василий облегчил душу пониманием и сочувствием.Василий осознаёт бессмысленность размолвки с Петром, и неприязненное отношение к брату сменяется сочувствием. Понимая, как нелегко Петру, Василий искренне печалится за него. В тоже время он понастоящему понял, какой невозвратимой потерей стало для него всё,связанное с родным домом.Василий Васильевич вдруг открыл для себя мир заново. Каждое явление, каждый предмет как бы жили своей жизнью. Старик чувствовал себя первооткрывателем, проникающим во множество тайн: «Раньше до болезни Василий Васильевич не замечал множество самых занятных вещей: вот хотя бы солнце. Оно существовало для него в будничной слитности со всем окружающим, такое же привычное, как дождь, ветер, воздух. Но с недавних пор оно стало жить своей, отдельной от него Лашкова жизнью. ... Как ни странно, но старик с остротой первооткрывателя вновь и вновь осмысливал вроде бы сотни, тысячи раз усвоенные понятия: «забор», «дерево», «мячик». И каждое из них впервые открывало ему свои удивительно простые тайны» [Там же, с.256257].Автором сделан акцент на постижение человеком простых и в то же время таинственных,глубинных звуков жизни. Многоликость явлений жизни усиленно потому, что для героя важны не только таинства, в его душе просыпается любовь к миру, отзывчивость. Потому и становится возможным диалог Лашкова с миром: «Лашков любил ту часть утра, когда солнце ещё не поднялось, но всё уже полно им. Резкие гудки паровозов, перекличка птиц, цоканье копыт о мостовую всё это слышалось и ощущалось дворником в такое время с оголённой отчётливостью: мир словно бы разговаривал с ним наедине ... А потом он садился на лавочку, будто окунался в самую тишину, и обманчивое чувство покоя властно заполняло его. Казалось, ничего никогда не было и ничего никогда не будет, а есть испокон веков только эта вот долгая предсолнечная тишина, и он в ней» [Там же, с.230].В простом пейзаже проступает восхищение героя бесконечностью природы, её покоем, гармонией, его мысль о вечности природы и жизни, мечта о слиянии с миром, с природой, с людьми. Земля вписана в гармонию вселенной. Умиротворение сошло на землю: всё полно солнцем, проникнуто тишиной. Космос смягчён дыханием жизни, а земля озарена его сиянием. В этом слиянном мире красоты всё же есть диссонанс душа Василия Васильевича: многое понято, переосмыслено, однако для Лашкова остаются неразрешёнными вопросы о смысле жизни: «Что мы нашли, придя сюда? Радость? Надежду? Веру? ... Что мы принесли сюда? Добро? Теплоту? Свет? Кому? ... Нет, мы ничего не принесли, но всё потеряли. Себя, душу свою. Всё, всё потеряли. А зачем?» [Там же, с.268269].Последний вздох, последнее слово Василия обращены к Богу. Именно экзистенциальная ситуация существования Лашкова на грани жизни и смерти открыла для него вертикаль в Вечность. Поскольку Бог даётся человеку в ощущениях, его воспринимают сердцем. Поэтому Василий Васильевич физически угасает, но душой воскресает. Путь В.Е.Максимова к христианской вере тоже был трудным. Нравственные искания, религиозное самоопределение отразились в романе «Семь дней творения».Автор вместе с героями ошибается, страдает, ищет ответа на сокровенные вопросы. На этапе работы над созданием «Двора посреди неба» Максимов неокончательно определился в религиозном мировоззрении. Для Василия Лашкова религия не стала жизненной ценностью, его «Господи!» прозвучало лишь на пороге смерти. Никто из героев не думает о Боге в минуты жизненного благополучия. Видимо, он связывается В. Максимовым не с жизнью в физическом смысле, а с запредельным миром, который для писателяясно не обозначен.Владимир Максимов, как подлинный знаток человеческой души, показывает нелёгкую стезю своих героевк сознанию того, в чём заключается спасение. Для автора важно уловить в человеческой судьбе тот миг, когда человек понимает: дальше так жить невозможно, надо спасать свою единственную, Богом данную душу живую.
Ссылки на источники1. Фаворский Д. Христианские догматы о бессмертии души и воскресении мертвых в связи с философским учением о загробной участи человека. 2е изд. СПб., 1900; Евангелие и современное научное миросозерцание // Чт. в ОЛДП. 1893. № 32. Светила русской мысли. Л. Толстой, Ф. Достоевский, В. Соловьёв (Мысли, афоризмы и парадоксы).СПб, 1904.3. Максимов, В.Е. Возрождение ткани жизни (к оценке политических и экономических перемен в России: Беседа с главным редактором журнала “Континент” (Париж) В.Максимовым) / Владимир Максимов // Деловые люди. 1992. № 2. С.5658.4. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 20ит. М.:ТЕРРА,1998. Т.9. 384 с.5. Максимов В.Е. Собрание сочинений в 8и т. М.: ТЕРРА,1991. Т.2.512 c.6. Шахова Л.А. Функции интертекста в романистике Владимира Максимова (на примере романа «Ковчегдля незваных»):дисс. … к. филол. н.Тамбов, 1999. 162 с.7. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 20и т. М.:ТЕРРА, 1998. Т. 3. 384 с.8. Некрасов Н.А.Кому на Руси жить хорошо. М.: Азбука, 2012. 288 с.9. Жемчужников А.Избранное. Тамбов. Тамбовское книжное издательство, 1959. 320 с.
