Полный текст статьи
Печать

Гражданская война развернулась в России сразу же после взятия власти большевиками в Петрограде. Она способствовала разделению русского общества на «красных», которые выступали за власть Советов, и «белых», которые ратовали за созыв Учредительного собрания и всенародное решение дальнейшей судьбы России. При изучении такого спорного явления российской истории представляется необходимым обращение к взгляду современников данных событий, причем не только отечественных, но и зарубежных. Совершенно разные по своему социальному статусу, образованию, профессиональной принадлежности и убеждениям иностранцы, которые волей судьбы оказались в России в это время или, сражаясь на фронтах Первой мировой войны, слышали об этих событиях, оставили обширный мемуарный материал для изучения. Этот взгляд «со стороны» на великие потрясения в России начала XX в. особенно важен в наши дни спустя практически столетие с момента окончания Великой российской революции и начала Гражданской войны.

Для многих представителей зарубежных стран разгоревшаяся Великая российская революция 1917 г. положила начало активной деятельности в России. В числе таких людей, несомненно, выделяется Д. Рид – американский журналист - который вместе с А.В. Вильямсом в середине 1917 г. отправился в Россию для изучения и фиксации происходивших событий. Д. Рид искренне сочувствовал революционным событиям в России и поддерживал социалистическое правительство, по своим убеждениям также являясь социалистом. Описывая события первых дней после свершения Октябрьской революции 1917 г. в Петрограде, он отмечал, что в это время не могло обойтись без контрреволюции в различных лицах: Керенского, Каледина, Корнилова и других. При этом уверенный в победе советской власти журналист, рассматривая события 31 октября 1917 г. уже помещает их в главу под названием «Победа» [1], начиная отсчет победы пролетарской революции с осознания того, что необученная, разрозненная, лишенная продовольствия и артиллерии новообразованная армия смогла противостоять юнкерам, казакам, дворянам, помещикам, немцам [2].

Крайне противоположное мнение мы встречаем в воспоминаниях у приближенного к царской семье - П. Жильяра, преподавателя французского языка, гувернера. Он, последовавший за императорской фамилией в Тобольск, применительно к развернувшейся Гражданской войне задавался тремя важными вопросами, на которые не мог найти ответа: «Неужели возможно, чтобы никто не сделал ни малейшей попытки спасти Царскую семью? Где же наконец те, которые остались верными Государю? Зачем они медлят» [3]. Проблема заключалась в том, что не было сил, которые готовы были пойти на такой риск – поспособствовать спасению династии Романовых. Покинутые практически всеми, Романовы были вынуждены ожидать принятия окончательного решения по поводу их судеб, отчаявшись рассчитывать на чью-либо помощь Николай Александрович еще после отречения от престола в марте 1917 г. так лаконично и печально описал в своем дневнике чувства, покинутого своим народом императора: «Кругом измена и трусость и обман!» [4]

Достаточно интересным представляется взгляд Э.Э. Двингера на рассматриваемые события. Он был немецким военным, попавшим в русский плен в ходе Первой мировой войны в 1915 г.  Пробыв в плену около трех лет, на уровне 1918 г. он увидел, как «сыновья одной страны» готовы растерзать друг друга, и усвоил понятия «красные» и «белые», которые запечатлелись в его памяти с печальным добавлением: «Первое соприкосновение с трагедией, что разразилась в России…» [5]. Отношение непосредственно к враждующим сторонам автор рассматривает через призму жизни в плену и возможность скорейшего заключения мира с целью возвращения на родину, поэтому оценка деятельности большевиков для него сводится к следующему: «Нет, мы не рассматриваем их как врагов. Нам подходит то, что мы от них слышим, их духовные устремления, эстетическая идеология, безграничная жестокость, слишком странные и непостижимые фигуры, но вот в остальном… Они предоставили нам кусочек свободы, чтобы добиться нашего нейтралитета» [6]. Судьба предоставила возможность немецкому солдату оценить не только красноармейский режим, находясь в плену, но и белогвардейский, который был намного тяжелее прежнего: «Теперь мы живем при белой власти. От царской она ничем не отличается. Только теперь нам уже нечего есть, вот и все отличия. В результате боев и разрушений в отдельных областях даже разразился голод. На ком экономят в первую очередь? На военнопленных…» [7]. Какого же было отчаяние Э.Э. Двингера и его товарищей, когда пришла весть о подписании Брест-Литовского мира. Этот долгожданный всеми мир не мог помочь пленным в освобождении и возвращении на родину – они находились на территории белогвардейцев, которые не приняли мирного договора [8].

Английский посол Дж. Бьюкенен, покинувший Россию в начале 1918 г., у себя на родине принимал всяческие попытки популяризации русского вопроса и помощи россиянам [9]. Он стал президентом англо-русского клуба, в котором принимали участие люди, имевшие свои интересы в России и пытавшиеся «спасти хоть что-нибудь от кораблекрушения» [10].  И, если сначала бывший посол высказывался за сохранение британского представительства в большевистской России, то позднее выступал за разрыв всех дипломатических связей с ней и предлагать помочь антибольшевистским силам, в частности, армии генерала Деникина как денежными средствами, так и путем интервенции [11]. В дальнейшем мемуарист сам критикует такую политику, называя ее неудачной и достойной всеобщего осуждения именно из-за ее полумер: «Союзные правительства, не имея ясно определенной политики и боясь себя скомпрометировать, прибегли к полумерам, неудача которых была предрешена. Одной рукой они поддерживали Деникина, а другую протягивали большевика» [12]. И, анализируя события Гражданской войны и интервенции в целом, мемуарист писал, что их итоги могли быть совершенно иными, если бы был выбран верный курс действий, и если бы само российское общество сумело правильно понять действия стран, которые не собирались ни расчленять Россию, ни возвращать на престол то, что осталось от династии Романовых.

Из сочувствующих большевистскому правительству выделяется также Г. Уэллс - английский писатель и публицист – который в 1920 г. во второй раз посетил Россию, которая на тот момент еще пылала в огне Гражданской войны. Несмотря на присущую его записям противоречивость, автор достаточно последовательно выражает свое отрицательное отношение к представителям белого движения, которые, по мнению Уэллса, наносят России еще больший вред: «Сомнительные авантюристы, которые при поддержке западных держав до сих пор причиняют России немало вреда, - Деникин, Колчак, Врангель и им подобные – не руководствуются никакими принципами и не в состоянии предложить твердой основы для сплочения народа. В сущности, это самые обыкновенные бандиты» [13]. Также, размышляя о красном терроре, автор отмечает: «Это кровопролитие невозможно сравнить с дикой и бессмысленной резней, учиняемой Деникиным, который, как я слышал, не признает даже большевистского Красного Креста» [14]. Писатель не может ни каким образом отказаться от мысли, что белогвардейцы представляют для страны самую большую опасность, отождествляясь в сознании Г. Уэллса с неминуемой гибелью России: «Если бы по воле рокового случая кто-либо из военных авантюристов, вроде Юденича или Деникина, захватил власть в России, он, в своем торжестве, лишь усугубил бы и без того немалые трудности беспробудным пьянством, хищениями, тратами на развратных содержанок» [15]. И здесь же автор противопоставляет «жутких» белогвардейцев «пуританам-большевикам»: «А между тем, как бы ни старались мы опорочить большевиков, невозможно отрицать, что все они, за редчайшими исключениями, не только беззаветные труженики, но и подлинные пуритане» [16]. Относясь, несомненно, с уважением и симпатией к большевикам, Г. Уэллс старается быть объективным и обрисовывает тот террор, который была вынуждена проводить и Советская власть: «Было время, когда расстреливали всякого, кто, не имея на то права, носил оружие. Это была крутая и кровавая мера, но она возымела действие. Чтобы удержать власть, коммунистическое правительство учредило чрезвычайные комиссии с неограниченными, по сути дела, полномочиями и путем красного террора подавило всяческое сопротивление. Красный террор привел ко многим ужасающим жестокостям, его осуществляли большей частью люди недальновидные, нередко одержимые классовой ненавистью и страхом перед контрреволюцией, но при всем своем фанатизме, они всегда оставались честными» [17].

Как известно, как красные, так и белые использовали в своей политике террор. Красный террор начал реализоваться ранее белого с самосудов октября 1917 г. и применялся на практике как путём реализации законодательных актов, так и вне рамок какого-либо законодательства. Служил средством устрашения как антибольшевистских сил, так и не принимавшего участия в Гражданской войне населения. Террор и насилие большевики широко использовали против «классовых врагов» раньше, еще до официального провозглашения декрета от 5 сентября 1918 «О красном терроре» [18].  Белый террор отличался от красного тем, что белые не прибегали к созданию организаций, нацеленных на массовых террор, которые имелись у красных -  Чрезвычайные комиссии и революционные трибуналы. Существенное отличие заключалось также в том, что лидеры Белого движения никогда не призывали к массовому террору, к расстрелам по социальному признаку, ко взятию и расстрелу заложников, если враги не исполняли тех или иных требований. Участники Белого движения не видели в проведении массового террора никакой необходимости — ни идеологической, ни практической, поскольку основная их цель была в победе над небольшой группой людей, фактически узурпировавших власть [19].

А.Р. Вильямс, американский журналист, прибывший в Россию вместе с Д. Ридом, описывая тот подъем боевого духа после победы революции, отмечал, что это также было временем расцвета различных иллюзий, в частности, насчет гражданской войны, возможность начала которой в тот момент была явна недооценена [20]. Говоря о разворачивании Гражданской войны, А.Р. Вильямс писал, что и с той и с другой стороны хватало неуверенных в исходе борьбы: «Там не хватало офицеров, а здесь, в войсках Керенского, их было полно, но не было солдат, которыми они могли бы командовать. И ни один офицер не был уверен в победе!» [21]. Также журналист был твердо убежден в том, что террор красных последовал непосредственно в ответ на белый: «Только после убийства Володарского начались репрессии, и только в ответ на белый террор был объявлен красный террор» [22].

Другой иностранец, К.Г. Маннергейм, финский военный и государственный деятель, служивший в России и покинувший ее во время революционного взрыва 1917 г., рассуждал о Гражданской войне в России с мыслями о родной Финляндии, по своей пути являясь больше патриотом Финляндии, чем России.  Свое отрицательное отношение к большевикам и проводимой ими политики мемуарист выражает следующим образом: «Я был твердо убежден, что до тех пор, пока правительство большевиков остается у власти, ситуация в России чревата опасными последствиями для всего мира, в первую очередь для Финляндии: чума, идущая с востока, могла оказаться заразительной. Нельзя было терять ни минуты. Я уже достаточно насмотрелся на то, какие методы применялись в России. Неудержимый террор вкупе с обещаниями лучшего будущего мог окончательно сломить сопротивление народа России — это было лишь вопросом времени» [23]. Правда, в дальнейшем никакой действительной помощи белым частям не было оказано со стороны барона. В своих мемуарах он попытался охарактеризовать причину поражения белых в Гражданской войне: в первую очередь барон винил генерала Деникина и его «советников», которые не смогли разработать правильную военную тактику и действовали разобщенно, на втором месте стоит политика Антанты, которая не выступила «третейской судьей» и лишь привела антибольшевистские силы к еще большим разногласиям [24]. 

Пробыв около трех недель в России в качестве атташе при французской военной миссии в Петрограде, Ж. Садуль - французский офицер, деятель международного коммунистического движения - четко сформулировал для себя несколько пунктов, в верности которых он убедился в России, общаясь с непосредственными представителями партии и нового правительства. Один из пунктов, в котором он был уверен, гласил, что «…большевистское движение победит и просуществует по меньшей мере несколько месяцев, что с ним армия и что ей нельзя противопоставить ни одну организованную силу» [25].

По общему описанию событий жизни уроженца Литвы, проходившего службу в России, А. Кейзерлинга, читатель может увидеть, как автор отрицательно относится к советской власти, Красной Армии и большевикам, и как отмечает продвижения адмирала Колчака во время Гражданской войны: «Между тем и адмирал Колчак дошел до Омска и там образовал всероссийское правительство. Ему удалось отбить первое наступление собравшихся в Сибири красных банд на западе далеко за Урал, а на востоке – за Байкал» [26]. А. Кейзерлинг выступает одним из немногих, кто называет «бесчеловечным» совершенное в это же время убийство царской семьи в Екатеринбурге и сочувствует трагической судьбе А.В. Колчака, выражая свое почтение адмиралу, он писал: «В Иркутске Колчака расстреляли; он погиб как герой, испросив разрешения командовать собственной казнью» [27].

Анализ отношения иностранцев к Гражданской войне в России, позволяет судить о том, чьей стороны придерживались в этой борьбе рассматриваемые авторы и чем были обусловлены причины их сочувствия или поддержки одной из сторон. Так мы видим, что А. Кейзерлинг и П. Жильяр осуждали действия большевиков, но, если первый выражал при этом свое положительное отношение к белому движению, то последнего приводила в негодовании позиция бывших императорских офицеров, которые не стали выступать в защиту царской власти либо медлили с оказанием помощи. Стоит отметить, что авторы, поддерживавшие позиции красных – Д. Рид, Г. Уэллс, А.Р. Вильямс, Ж. Садуль стремились к минимизированию всех жестоких способов подавления последними очагов сопротивления и оставили в своих воспоминаниях «пророческие» надежды на полную победу большевиков в Гражданской войне. Они иногда незаслуженно очерняли действия белого движения, которое в частности Г. Уэллс именовал не иначе как «бандитами». Что касается тех иностранцев, которые к моменту разворачивания Гражданской войны покинули Россию - Дж. Бьюкенен и К.Г. Маннергейм, то они критиковали деятельность большевиков, но в то же время рассматривали Гражданскую войну как возможность извлечения выгоды в пользу своих родных стран. Несомненно, никто из рассматриваемых авторов не рассматривал саму проблему красно-белой войны как свою личную, поскольку иностранцы уже изначально по своему происхождению не могли воспринимать судьбу России как собственную, тем самым ощутив всю трагедию развернувшегося противостояния. Воспоминания, оставленные мемуаристами, подтверждают особенности отношения стран Европы и Америки к России, иллюстрируя тот факт, что последнюю время от времени желают видеть либо в сильных союзниках, либо в слабых противниках, не допуская истинных действий в интересах России.