Полный текст статьи
Печать

И.В. Сталин, озабоченный после победы над Германией подготовкой к решающему столкновению со странами Запада, решил пойти по пути формирования и внедрения в массовое сознание идеи нового внутреннего врага. Для этого ему требовалось провести очередной громкий процесс, сродни тем, что прокатились по стране в 30-е годы. С этой целью вождь инициирует к 1953 г. объединение прошедшего в 1949-1950 гг. и скрытого от широкой публики «ленинградского дела» с набирающим обороты «делом врачей». Одним из главных фигурантов «преступной группы», которую собирались обвинить в работе на иностранные спецслужбы, должен был стать казненный 1 октября 1950 г. бывший секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов.  

Раскручивание «дела врачей» началось в июле 1951 г. с подготовленного при активном участии Г.М. Маленкова письма-постановления ЦК «О неблагополучном положении в МГБ» [1], в котором отразилось стремление Сталина спаять в одном универсальном и резонансном процессе несколько «разномастных» следственных линий. Уже 11 июля постановлением Политбюро В.С. Абакумов был снят с должности министра государственной безопасности и исключен из рядов ВКП (б), а 12 июля арестован. Кроме того, Политбюро потребовало от представителя ЦК в министерстве госбезопасности С.Д. Игнатьева «вскрыть существующую среди врачей группу, проводящую вредительскую работу против руководителей партии и государства» [2], не забыв зафиксировать как данность и то, что упомянутая законспирированная группа медиков выполняла задания иностранных агентов.

Результаты не заставили себя долго ждать. 1 сентября 1952 г. начальник Лечсанупра Кремля П.И. Егоров был снят с должности, а 18 октября арестован. Аресту также подверглись врачи В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко, Б.Б. Коган, М.С. Вовси (всего 37 человек). Только с 25 октября по 17 ноября 1952 г. Егорова допрашивали восемь раз, пытаясь установить его «преступную связь» с главой «ленинградской антипартийной группы» Алексеем Кузнецовым. Подтверждением этому служит опись документов, находящихся в следственном деле его супруги, в котором содержится восемь выписок из показаний Егорова, касающихся четы Кузнецовых [3] .

По информации Г.В. Костырченко, наряду с признаниями во врачебном вредительстве, из П.И. Егорова выбивали сведения «о шпионских связях с бывшим его покровителем – секретарем ЦК А.А. Кузнецовым». После истязаний и угрозы следователя Рюмина пытать Егорова «одновременно на двух кострах»  бывший глава Лечсанупра Кремля перестал сопротивляться и «признался» в несовершенных преступлениях [4]. Вскоре в газете «Правда» Егоров был назван «давнишним» агентом английской разведки. Так, уже после физической расправы над основными представителями ждановской команды в «ленинградском деле» возникает шпионский след.

Первоначально, во время так называемого следствия 1949-1950 гг., Сталин не решился обвинить Кузнецова и других «ленинградцев» в связях с западными разведками, несмотря на то, что дознавателям из МГБ удалось выбить признания у второго секретаря Ленинградского горкома Я.Ф. Капустина о его работе на англичан. Уж очень неубедительно, если не сказать абсурдно, выглядела бы данная версия: герои обороны Ленинграда, на протяжении длительного времени действовавшие в чрезвычайно тяжелых условиях практически автономно, выстояли и не сдали город врагу, будучи наемными иностранными агентами. Поэтому в обвинительном заключении от 26 сентября 1950 г. ограничились следующим выводом: «Обвиняемый КАПУСТИН, находясь в 1935-1936 г.г. в служебной командировке в Англии, вел себя за границей недостойно: вступил в сожительство с англичанкой, слонялся по кабакам и пьянствовал с англичанами, которым выболтал некоторые секретные сведения о советской промышленности» [5].

Кроме того, во время следствия по «ленинградскому делу» Сталин и его подручные не дерзнули раскрутить до масштабов сотрудничества с иностранной разведкой пропажу в Госплане значительного числа документов, составлявших государственную тайну. Н.А. Вознесенского обвинили в «преступном нарушении» установленного правительством порядка хранения секретных материалов». Протоколы допросов А.А. Кузнецова также свидетельствуют, что в ходе расследования 1949-1950 гг. тема его возможного шпионажа в пользу западных спецслужб ни разу не возникала.

Но, как показало время, вождь не отказался, а всего лишь придержал до нужного момента раскрутку этой версии. Шпионскую деятельность «ленинградцев» стали отрабатывать вскоре после физической расправы над ними. Так, например, один из сыновей бывшего управделами Ленинградского горкома ВКП (б) Ф.Е. Михеева, осужденного «за участие во враждебной группе, возглавлявшейся изменником Родине Кузнецовым», был лишен свободы на восемь лет. Уже в ноябре 1950 г. во время рекордно короткого следствия от десятиклассника Валерия Михеева потребовали признаться «в преступной связи с отцом, поскольку он оказался шпионом и диверсантом» [6].  

С усиливающимся напряжением холодной войны, инициированной Сталиным чередой разоблачительных процессов в государствах народной демократии и продолжающейся подготовкой к новому столкновению с Западом (в котором глава СССР был абсолютно уверен), шпиономания в стране получила новый импульс и нагнеталась по нарастающей вплоть до самой смерти диктатора. В данном контексте уместно вспомнить, что еще в 1946 г. Сталин инициирует следствие по делу о сотрудничестве приближенных к нему лиц с британской разведкой, которое до начала 1950-х гг. носило вялотекущий характер и стало набирать обороты только после назначения министром госбезопасности С.Д. Игнатьева. По всей видимости, жертвами этого дела, проживи Сталин еще год-другой, должны были стать представители «узкого руководства» В.М. Молотов, А.И. Микоян и К.Е. Ворошилов [7].

Таким образом, после ареста врачей, лечивших А.А. Жданова в последние годы его жизни, путем конвейерных допросов удалось «выяснить», что в Лечсанупре Кремля на протяжении ряда лет орудовала «организованная террористическая группа», стремившаяся «при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь». При этом глава «группы», профессор П.И. Егоров, «враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А.А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова» [8] (из доклада министра МГБ Игнатьева на имя Сталина – М. П.). 

Однако объединением этих двух дел решили не ограничиваться, связав их с набиравшим обороты следствием в Министерстве государственной безопасности. Как справедливо подметил Рудольф Пихоя, «дело о врачах-вредителях» переходило в «дело о террористах» в Министерстве госбезопасности. В свою очередь, оба касались «ленинградского дела» и «дела о Еврейском антифашистском комитете» [9]. Неслучайно, в процессе следствия над Абакумовым, Сталин старается акцентировать особое внимание на том, что бывший министр госбезопасности скрыл от следствия многочисленные факты связи Кузнецова и его «преступной группы» с иностранной разведкой. Наглядное тому подтверждение – редакторская правка вождем обвинительного заключения Абакумова. Вот ее фрагмент: «Действуя как подрывники, Абакумов и его соучастники Леонов и Комаров (выделенное здесь и дальше вычеркнуто при редактировании. – Авт.) игнорировали указания ЦК КПСС о расследовании связей (вписано Сталиным: спрятать от следственных властей неоднократные уловки) с иностранной разведкой врага народа Кузнецова и участников его изменнической группы, орудовавшей в партийном и советском аппарате (вписано Сталиным: в Ленинграде). В преступных целях они (Сталин: он) ориентировали (Сталин: ориентировал) следователей на то, чтобы рассматривать дело Кузнецова и его единомышленников в виде отдельной локальной обособленной группы, не имеющей связей с заграницей» [10].

В результате анализа агентурных данных также «выяснилось», что Абакумов «дружил с Кузнецовым, они общались в неслужебной обстановке, устраивали семейные вечеринки…» [11]. Если бы не смерть вождя, в скором времени советский народ в очередной раз стал бы свидетелем целой серии громких разоблачений «врагов народа», затаившихся на самом верху политической системы страны.

На то, что следствие твердо решило взвалить ответственность за «террористическую группу врачей-вредителей» именно на Кузнецова, указывают и протоколы допросов его жены. Так, из состоявшихся в январе-феврале 1953 г. трех допросов Воиновой-Кузнецовой Зинаиды Дмитриевны, два были полностью посвящены выяснению взаимоотношений, существовавших между секретарем ЦК Кузнецовым и главой Лечсанупра Кремля Егоровым. 

Уже ответы на череду наводящих вопросов: «поддерживал ли связь Егоров с вашим мужем?», «каковы были отношения между Кузнецовым и Егоровым?»,«а что говорили Кузнецов и Егоров о состоянии здоровья руководителей партии и правительства?» – «подтвердили» правильность линии, выбранной следствием. Получив из первых уст информацию о близости Егорова с семьей Кузнецовых, о его неоднократных визитах к ним на квартиру, а также о том, что летом 1948 г. Егоров и Кузнецов обсуждали плохое состояние здоровья Жданова [12], следователи Левшин и Ганин перешли к ключевой проблеме – убийству главного идеолога страны.

Однако при дальнейшем допросе следствию так и не удалось получить какие бы то ни было ценные сведения. Ответы на вопросы: «какие указания давал Кузнецов Егорову по лечению товарища Жданова?», «чем объяснялось, что Кузнецов и вы враждебно относились к товарищу Жданову?», а также размышления-утверждения из серии «вы явно не все показываете о ваших разговорах с Егоровым, связанных с именем товарища Жданова», «вы прекрасно знаете, что Кузнецов недоброжелательно был настроен к товарищу Жданову» – не выявили абсолютно никакой крамолы. Не получив сведений о преступных связях Кузнецова и Егорова, представители госбезопасности были вынуждены свернуть допрос, при этом пообещав вернуться к данной теме позже из-за нежелания заключенной говорить правду.

Во время следующего допроса, который состоялся в ночь с 13 на 14 февраля, явно получивший установку сверху полковник госбезопасности К. Дворный стремился выявить контакты Кузнецова и Егорова еще со времен их совместной работы в Ленинграде. Здесь его ждала большая удача. На четко поставленный вопрос «Ваш муж Кузнецов А.А. принимал участие в переводе Егорова из Ленинграда в Москву?»старший следователь следчасти по особо важным делам получил не менее внятный ответ: «Да, принимал. Во всяком случае, об этом мне лично рассказывал сам Егоров. Правда, говоря о том, что пост начальника Лечсанупра Кремля ему, Егорову, предложил мой муж Кузнецов, Егоров тут же добавил, что такое же предложение ему сделал и Жданов» [13]. Державшаяся стойко на протяжении всего следствия и не признавшая обвинений в адрес своего мужа Зинаида Дмитриевна поспешила сделать акцент на том, что Кузнецов ценил Егорова как «знающего свое дело профессора» и «крупного специалиста».        

В ночь с 18 на 19 февраля 1953 г., за две недели до смерти Сталина, состоялся последний допрос Воиновой-Кузнецовой. На намерение следствия продолжить идти «взятым курсом» указывает фраза полковника госбезопасности К. Дворного, которой заканчивается протокол: «По вопросу о враждебном отношении Кузнецова к руководителям партии вы еще будете допрашиваться» [14].

Но даже после скоропостижной кончины вождя, по инерции, старший следователь следчасти МГБ по особо важным делам Дворный продолжал отрабатывать линию о связях Кузнецова с «врачами-вредителями». Так, 24 марта 1953 г. он подготовил справку о количестве посещений Егоровым и другими арестованными врачами квартиры Кузнецова. Вот ее содержание: «Ознакомлением с историей болезни.., составленной Лечебно-санитарным управлением Кремля 6/ХII-1946 года на Кузнецова Алексея Александровича, 1905 г.р. установлено следующее:

Лечащим врачом Кузнецова А.А. в Москве с 9 сентября 1946 года являлся Васильев.

Квартиру Кузнецова А.А. начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Егоров Петр Иванович совместно с другими врачами посещал с целью освидетельствования Кузнецова А.А. 17 марта 1948 года.

Кроме того, имеются записи медицинских заключений от 18 марта, 28 апреля, 14 октября 1948 года и от 24 февраля 1949 года за подписью Егорова П.И. и других врачей» [15].

15 декабря 1952 г. был арестован начальник личной охраны Сталина генерал-лейтенант Н.С. Власик. Согласно материалам МГБ, главным доказательством его причастности к группе «убийц в белых халатах» стала ситуация с письмом Лидии Тимашук. Якобы Власик, находясь в приятельских отношениях с Егоровым, не стал расследовать информацию кардиолога Тимашук о неправильном диагнозе и лечении Жданова, спустив дело на тормозах. Процесс данного расследования, по уже сложившейся традиции, Сталин замкнул на себе. Так, еще за две недели до ареста бывшего начальника своей охраны «хозяин», выступая на расширенном заседании Президиума ЦК, обвинил Власика и Абакумова в целенаправленном сокрытии документа, разоблачавшего заговор по убийству Жданова.

Сталин предпочел позабыть о том, что бывший министр госбезопасности Абакумов ознакомил его с содержанием упомянутой записки еще в августе 1948 г. и он, не придав данному факту никакого значения, лично распорядился направить ее в архив. Такое поведение вождя, по мнению доктора исторических наук В.А. Кутузова, явилось самым серьезным аргументом, свидетельствовавшим об изменении отношения Сталина к Жданову [16]. А иначе чем можно объяснить столь удивительную реакцию обычно сверхподозрительного генсека, оставившего без какого-либо внимания достаточно тревожную информацию, касающуюся смерти второго человека в партийной иерархии, и вспомнившего о ней только через три года, во время подготовки к новой репрессивной кампании.

В проекте обвинительного заключения значилось, что Власик, наряду с Абакумовым, зная о письме Тимашук, отдали ее «на расправу... иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Василенко, Майорову». Редактируя обвинительное заключение, Сталин решил внести больше ясности: «Он (Жданов – Р.П.) не просто умер, а был убит Абакумовым» [17]. Так «шпионы-террористы» из Лечсанупра Кремля, «враг народа» Кузнецов и его «антипартийная группа», а также «убийца» Жданова Абакумов оказались связаны в одном процессе. Оставалось только «подвести» доказательную базу, что являлось всего лишь делом времени, которого Сталину и его клевретам Г.М. Маленкову и Л.П. Берии как раз и не хватило (на активное участие Маленкова и Берии в описываемых событиях указывает, например, следующий факт: уже с августа 1951 г. информация о ходе следствия по делу Абакумова поступала наверх в трех экземплярах – Сталину, Маленкову и Берии [18].

В результате к марту 1953 г. большинство из тех, кто приезжал на Валдай к еще живому или уже умершему А.А. Жданову, а также прямо или косвенно был связан с информацией, касающейся его смерти, оказались репрессированы. Это расстрелянные представители так называемой «ленинградской антипартийной группы»  А.А. Кузнецов, Н.А. Вознесенский, П.С. Попков. Арестованные врачи, лечившие Жданова, профессора П.И. Егоров, В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко, врачи Г.И. Майоров и С.Е. Карпай, патологоанатом А.Н. Федоров, обвиненный в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте. Выезжавший вместе с Кузнецовым на Валдай ближайший помощник Сталина, заведующий особым сектором ЦК А.Н. Поскребышев. Начальник личной охраны вождя Н.С. Власик и министр государственной безопасности В.С. Абакумов.  

При всей слабости версии о насильственном устранении Жданова, нельзя не обращать внимания на череду странностей, которыми сопровождалось его валдайское лечение, сама смерть и последующее развитие событий вокруг нее. Наверняка, вопрос о возможном политическом убийстве ближайшего сталинского соратника навсегда останется открытым. Однако достоверно точно можно утверждать лишь одно:  именно смерть главного «ленинградца» Жданова стала отправной точкой к тотальному выдавливанию из руководства страной представителей его команды, оставшейся к началу осени 1948 г. без своего покровителя. Уход основного конкурента оказался крайне выгоден Берии и Маленкову, занявшему освободившееся место второго человека в партийной иерархии.

На первый взгляд вызывает вопросы и реакция Кузнецова, а точнее, ее отсутствие, на письма Тимашук к нему от 7 сентября 1948 г. и 7 января 1949 г., в которых бывший кардиолог Лечсанупра Кремля достаточно подробно рассказывает о ситуации вокруг болезни и смерти Жданова, а также о давлении, оказанном на нее в связи с установленным ею диагнозом «инфаркт миокарда» [19]. Так, Кузнецов входит в состав узкой группы лиц, располагавших информацией об утаенном инфаркте и, соответственно, неправильном лечении Жданова. Зная, какой интерес проявлял бывший руководитель Ленинграда к обстоятельствам убийства С.М. Кирова [20], не трудно догадаться, что оставившая много вопросов смерть Жданова также не могла не притягивать внимания секретаря ЦК Кузнецова.

Подтверждение этому находим у автора первого серьезного труда по истории «ленинградского дела» В.А. Кутузова, который в своей работе «Загадочная смерть А.А. Жданова» приводит воспоминания сына управляющего делами Ленинградского обкома и горкома партии В.Ф. Михеева: «В один из дней 1948 г. домой приехал отец – расстроенный, сильно выпивший, и рассказал маме, что внезапно скончался Жданов. На дачу на Валдай, где находился тогда Жданов, сразу же поехали А..А. Кузнецов из Москвы, и по его мнению, П.С. Попков и Я.Ф. Капустин (по­следнего на Валдае не было – В. К.). Вернулись они очень расстроенные и испуганные. Из разговоров, при которых присутствовал отец, выяснилось, что у них появилась мысль о насильственной смерти, о чем, по их мнению, свидетельствовал внешний вид тела. Лицо было синего цвета и испуганное. И подозрительно долгое неоказание медицинской помо­щи» [21].

Получается, что побывавшие на Валдае представители ждановской команды в кулуарах все же высказывались в пользу версии о возможной насильственной смерти старшего товарища. При этом Кузнецов оставляет без внимания сведения, предоставленные Тимашук, а также не реагирует на ее просьбу о личной встрече. Уже «битый» за свою излишнюю самостоятельность (чего только стоит постановление Политбюро от 15 марта 1948 г., осудившее Кузнецова за «единоличное согласие на организацию суда чести» над работниками МГБ [22]), он не решился вновь проявить инициативу в столь щекотливом вопросе. Необходимо было заручиться поддержкой Сталина, также знавшего о содержании информации, предоставленной Тимашук, и не придавшего ей значения.  

Исходя из имеющихся фактов, можно предположить – именно расстрелянного 1 октября 1950 г. Кузнецова планировали официально обвинить в умерщвлении Жданова, а также в подготовке совместно с «кремлевскими врачами» ликвидации Сталина и некоторых других членов «узкого руководства». Анализируя поведение вождя в последние месяцы его жизни, невольно приходишь к выводу, что он и сам твердо верил в эту версию. Так, Д.Т. Шепилов вспоминал, как в октябре 1952 г. «на пленуме ЦК после ХIХ съезда партии Сталин с волнением и большой силой убежденности говорил, что Жданова убили врачи: они-де сознательно ставили ему неправильный диагноз и лечили умышленно неправильно» [23].

В январе 1953 г., в то самое время, когда от находящейся уже два года в заключении Воиновой-Кузнецовой на допросах начинают активно требовать признания преступного сговора ее мужа и начальника Лечсанупра Егорова, при этом постоянно называя Кузнецова «изменником Родины», в газетах страны публикуется информация об аресте группы «врачей-вредителей».

Впервые после 1930-х годов именно «дело кремлевских врачей» придается широкой огласке. Тот факт, что информация поступила в СМИ еще в процессе следствия, то есть до окончания дела, указывает на предстоящие более громкие разоблачения. По всей видимости, следующим шагом должно было стать заявление о том, что «врачи-вредители» действовали по указке «изменника Родины» Кузнецова. Это позволило бы вскрыть информацию о самом «ленинградском деле» и объяснить исчезновение двух руководителей высшего ранга, оправдать ликвидацию «антипартийной группы», возглавлявшейся Кузнецовым и Вознесенским, показать масштабность заговора, а также на волне разоблачений и далее раскручивать не менее громкие процессы против окопавшихся на самом верху врагов советской власти, например, против нового родственника Кузнецова Анастаса Микояна (незадолго до начала арестов «ленинградцев» сын А.И. Микояна Серго женился на дочери А.А. Кузнецова Алле).

Ошибаться можно в деталях, однако начавшаяся с января 1953 г. широкая пропагандистская капания в прессе стала неопровержимым доказательством готовившегося Сталиным показательного и резонансного политического процесса, преследовавшего своей целью объяснить и оправдать большинство «дел» послевоенного времени. И значимая роль, отводившаяся «ленинградцу» Кузнецову в набиравшем обороты «деле врачей», нарушает распространенную в историографии версию об исключительно антисемитском характере планировавшейся Сталиным кампании, особенно если учитывать, что одним из обвинений, предъявленных Кузнецову следствием, стал «великодержавный шовинизм» [24]. Судя по всему, наиважнейший акцент в предстоящем «мероприятии» планировалось сделать на сотрудничестве разоблаченных «врагов народа» с иностранной разведкой. Именно такая универсальная формулировка позволяла расправляться со всеми неугодными без деления по национальности.  

Ореол ближайшего сподвижника Жданова, человека, принявшего активное участие в обороне Ленинграда, а также другие, ранее всеми признаваемые заслуги, не позволили с ходу, громогласно и без предварительной подготовки объявить А.А. Кузнецова «изменником Родины» и одним из злейших врагов советской власти. Подобными рассуждениями руководствовались и в случае с Н.А. Вознесенским, также много сделавшим для победы и послевоенного восстановления хозяйства страны. К тому же, стремительному публичному «разоблачению» мешала явная надуманность обвинений и полное отсутствие доказательной базы, за исключением выбитых в условиях нечеловеческих пыток признаний самих заключенных. В том числе и по этим причинам «ленинградское дело» стало самым закрытым политическим процессом сталинского времени, которое, несмотря на проводившуюся подготовительную работу, так и не было предано широкой огласке.

Неожиданная смерть вождя 5 марта 1953 г. не только привела к прекращению «дела врачей» уже в апреле этого же года, но и не позволила нанести «кучи мусора» на могилы тайно расстрелянных в 1950 г. «ленинградцев».

За отсутствием состава преступления было пересмотрено и дело в отношении Зинаиды Дмитриевны. В феврале 1954 г. осужденная решением особого совещания на 10 лет с конфискацией имущества Воинова-Кузнецова была освобождена из-под стражи. На Лубянке и во Владимирской тюрьме МГБ мать пятерых детей (две девочки, жившие в семье Кузнецовых, были усыновлены ими после скоропостижной смерти сестры Зинаиды Дмитриевны) провела три года и четыре месяца. 

К сожалению, в Центральном архиве ФСБ России нам удалось ознакомиться лишь с материалами уголовных дел Алексея Александровича Кузнецова и его супруги Зинаиды Дмитриевны. В то время как протоколы допросов других фигурантов, проходивших по «ленинградскому делу» и «делу врачей», способные внести больше ясности в одно из самых малоисследованных преступлений сталинской эпохи, были плотно запакованы в конверты с надписью «не вскрывать».