И.
М. ПоповаВ отзывах о романе Захара Прилепина «Обитель» сразу возникли разночтения в связи с неоднозначностью и сложностью трактовки образа протагониста Артёма Горяинова [1,2,3].
Действительно, не совсем ясно, подпал ли герой под обаяние «эстета Эйхманиса» [1], сохранил ли в душе подспудную тягу к истине и любви (о чём свидетельствует его жертвенный подвиг: желание пойти на расстрел вместо стоящего рядом заключённого [2] или герой окончательно впал в бесовство и погиб не только от возмездия блатных, но и духовно [3].
Ответы на эти вопросы, по нашему убеждению, содержатся в поэтически закодированной аллюзии на стихотворение «Каменщик» Валерия Брюсова, которое наряду с другими цитатами присутствует в художественном тексте романа.
Об особой значимости поэзии Брюсова для протагониста романа говорит частое упоминание имени поэта и его произведений на протяжении всего сюжета «Обители».
Так, говоря об удивительной эрудированности бывшего белогвардейца Бурцева Вячеслава Аркадьевича, Артём вспоминает, что тот очень тонко доказывал «очевидное преимущество Брюсова над Бальмонтом» [ 4, с. 48-49 ]. Главный герой заметил, что хотя Бурцев был скрытным и «по большей части он помалкивал», но он эрудирован, поскольку свободное время проводил в монастырской библиотеке. Артём также успел заметить, что, «если в присутствии Бурцева заходила речь о чём-то любопытном или кто-то рисковал обратиться непосредственно к нему, он несколько раз поддерживал разговоры на самые разные темы: от хореографического искусства Дункан и отличий Арктики от Антарктики до писем Константина Леонтьева к Соловьёву и очевидных преимуществ Брюсова над Бальмонтом» [там же, с. 49] .
Протагонист жаждет поподробнее поговорить с Бурцевым о поэзии символистов: «Про Брюсова и Бальмонта Артёму было бы ещё любопытнее, чем про ягоды: Бальмонт был единственный поэт, приятный его матери; однако к Бурцеву он до сих пор так и не решился подойти. Всё это казалось нелепым – поесть трески и после, прогуливаясь вдоль нар, вдруг поинтересоваться: вот вы здесь накануне вели речь о символистах…» [там же, с. 49]. Ощутить нелепость обращения к поэтическому слову Валерия Брюсова после еды для центрального героя, ставившего пищу на место Бога, было очень необычно, что доказывает особое почитание Артёмом произведений этого поэта, выделение его из когорты старших символистов. Когда Артём попадает в тюремную библиотеку и просит принести «любые стихи», то ему приносят то, о чём он и просил «счастливым шепотом»: «Ему и принесли – несколько рваных книжиц: Некрасов, Надсон, том из собрания Брюсова, стопку «Красной нови», ещё что-то с разнокалиберными буквами, то сидящими, то стоящими друг у друга на головах» [там же, с. 241].
Знаменательно, что появляется именно том из собрания сочинений Брюсова, особенно любимого им поэта, хотя авторская оценка других перечисленных поэтов скорее отрицательная, об этом говорит выражение «стоящие друг у друга на головах» буквы, которое относится не столько к оформлению книг, сколько к их содержанию.
Очень важен для понимания характера главного персонажа эпизод на Лисьем острове. Ожидая свидание с Галиной, специально прибывшей на Лисий остров для встречи с ним, герой в томлении отвлекает себя чтением любимых стихотворений. Повествователь подчёркивает, что Артём бросает чтение стихов «на полпути»: «Не добравшись после первых строк ни до палача с палачихой, ни до чёрта хрипящего у качелей, ни до кроличьих глаз, ни до балующегося под лесами любопытного» [там же, с. 442].
Важно понять, почему названы отдельные опознавательные детали, а не даны точные цитаты из стихотворений «Старые эстонки» И. Анненского, «Чертовы качели» Ф. Сологуба; «Незнакомка» А. Блока и «Каменщик» В. Брюсова.
Автор-повествователь пояснял, что Артём «по верхам» читал стихи, зная их наизусть, но не вдумываясь в их истинный смысл. Анализ художественного текста романа «Обитель показывает, что перечисленные аллюзивные образы из поэзии Серебряного века являются концептуальными прежде всего для авторского, то есть прилепинского понимания сути характера центрального героя.
В стихотворении И. Анненкова с подзаголовком «Из стихов о кошмарной совести» речь идёт о вине всех за всё, о христианском догмате, сформулированном Дмитрием Карамазовым из романа Ф.М. Достоевским «Братья Карамазовы», который был не понят персонажем.
Старушки укоризненно смотрят на лирического героя произведения И. Анненкова, а он оправдывается:
Сыновей ваших ... я не казнил их
Я, напротив, я очень жалел их ...
Маркером понимания смысла являются именно эти строчки, как и ответ старушек:
Спите крепко, палач с палачихой!
Улыбайтесь друг другу влюбленней!
Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,
В целом мире тебя нет виновней! [5]
Артём не ощущает себя виновным ни за убийство отца, ни за отказ от свидания с матерью, ни за равнодушие к смертям и мученьям ближних. Но на глубинном душевном уровне он чувствует, что поэт прав, ведь виноват не только палач, казнивший себе подобных, но и палачиха – его жена, с которой он рядом сладко спит, потому что «все виноваты» за всё, творимое вокруг, потому что этому не противостоят.
У Ф. Сологуба в «Чёртовых качелях» как будто зашифрована судьба протагониста: чёрт раскачивал качели судьбы Артёма так, что в любой момент герой взлетал то вверх, то вниз, всегда рискуя погибнуть (будучи студентом, в буйной пьянке с друзьями сжёг дом, поднял руку на отца, его поступки в период пребывания в заключении на Соловках). Герой предчувствует свою скорую смерть, и, боясь её, творит мерзости:
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки
Пока не перетрётся,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернётся
Ко мне моя земля
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, чёрт, качели,
Все выше, выше... ах! [6]
Действительно, смерть была особенно близка к людям в Соловецком концлагере, жизнь обесценилась настолько, что её воспринимали как мгновенное истекание пара. Артём Горяинов по сути только и делал, что увиливал от костлявых рук смерти, преследовавшей его повсюду. Сюжет романа выстроен тоже по подобию качелей, только на короткое время уклоняющих героя от гибели ценой предательства, ненависти, равнодушия к рядом стоящим стоящим таким же несчастным, как от сам людям. Символика качелей удваивается полётом постоянно тревожащихся чаек, то взмывающих вверх, то устремляющихся вниз к земле, которых видит возле себя Артём.
Несмотря на духовную поддержку владычки Иоанна, герой продолжает кружиться на чёртовых качелях, надеясь то на помощь Галины, то на доброе расположение к нему Эйхманиса, то на собственное проворство. Он хочет быть без Бога, сиротой «без креста и без хвоста» [4, с. 361], не надеясь на помощь высших сил, а уповая только на собственные силы.
«Грозящий взмах руки», который обязательно скосит каждого живущего на белом свете человека, кажется, принадлежит демонической силе, персонифицированной как Смерть. Артём не принимает мысли Брюсова об особом «озарении смертью», он хочет жить во что бы то ни стало. И посредством через аллюзивный образ чёрта, «хрипящего у качелей жизни», говорящего об адском пламени, уготованном грешникам, автор-повествователь передаёт животный страх протагониста, заставляющий его спасать «свою шкуру» любыми средствами, даже путём отказа от любимой им поэзии: Артём сожалел, что стали «ненужные никому» стихотворные строчки, что надо было учиться только одному – прятаться, чтобы выжить. Такой окончательный вывод делает для себя центральный герой романа «Обитель».
Следующая аллюзия «кроличьи глаза», несомненно, свидетельствует о намёке на блоковское стихотворение «Незнакомка», в котором речь идёт об удовлетворении земных страстей как смысле бытия, о легкомысленном отношении к жизни и забвении её горестей в веселии и удовольствиях, которое было свойственно персонажу в юности.
Реминисценция о сгоревшем рояле во время оргий с друзьями становится для Артёма символом утраты творческой силы и жизни, прожитой впустую. Возможно, поэтому актуальными были для героя заключительные строчки стихотворения Александра Блока:
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!"* кричат [7].
Выбор протагониста – это его кредо: поклонение земным идолам (еда, страстная любовь, слава) на самом деле оказываются только «тенями» жизни.
В запомнившемся Артёму стихотворении В. Брюсова «Каменщик» говорится о том, что человек сам создаёт себе тюрьму своими страстями и неправедными поступками. Герою Прилепина, судя по всему, нравится только музыка стиха, а не его смысл, который раскрывает интенцию автора-повествователя по отношению к протагонисту:
Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
– Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
– Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
– Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без сна?
– Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
– Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи!
– Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем всё сами, молчи! [5]
Завершающая аллюзивную цепочку культурная отсылка в художественном тексте Прилепина к стихотворению «Каменщик» говорит о том, что главному герою запомнился только образ «балующегося под лесами любопытного» [4, с. 442]. Этим «любопытным», играющим в страшную игру со смертью и задающему жизни непростые вопросы, без сомнения, является сам протагонист.
В своём ответе «любопытному» каменщик указывает на сына как на основного заключённого, которого ждёт построенная им тюрьма и которого он уподобляет себе («Может быть, сын мой, такой же рабочий, тем наша доля полна»).
Каменщик-строитель твёрдо знает о будущем возмездии, которое он получит от своего сына, которое обязательно «вспомнит, пожалуй, тех ˂…˃, кто нёс кирпичи», но воспринимает «это как должное, неизбежное, потому и предлагает «молчать». В этой цитате содержится очень важная мысль о неизбежности наказания за «грехи рода», которые наследуются от поколения к поколению, от отца – к сыну.
Таким образом, стихотворение Валерия Брюсова, «Каменщик» является своеобразным кодом, расшифровывающим смысл судьбы не только Артёма Горяинова, символизирующего вину целого поколения, выросшего при уже свершившемся революционном «перевороте», уничтожившем «Святую Русь». Символом этого уничтожения стали тюремные параши, воздвигнутые на месте церковных алтарей, мерзость запустения, возникшая в Соловецком монастыре, тюремные нары, поставленные в храмах, которые равнодушно обозревает Артём. Брюсовский короткий диалог «любопытного» со строителем тюрьмы выявляет также и трагическую судьбу отцов-интеллигентов, совершивших роковое преступное отпадение от вековых духовных ценностей и традиций своего народа, очевидно, поэтому сыновья, успевшие перенять от отцов традицию почитания Слова, утратили это Истинное Божественное Слово, подменив его пустословием трескучих лозунгов и чарующих звуков.
Название произведения Валерия Брюсова глубоко символично. «Каменщик» – от корня камень. В «Словаре русской ментальности» сказано о смысле слова камень «КАМЕНЬ - твердая горная порода одна из основ земного бытия. Издавна обозначает орудиепроизводства (остриеи молот), которое может использоваться
и как оружие,направленное против человека,– явное (забросать камнями) или тайное (держать камень за пазухой). Неспособность к изменениям
ассоциируется, с одной стороны, с безжизненностью («не человек, а камень») и равнодушием, бесчувственностью (каменное сердце), а с другой – со стойкостьюи непоколебимостью (каменное спокойствие). Эта твердостьи устойчивость обусловливают высокую надежность,которая отражена в выражении «как за каменной стеной», потому камень всегда был основой при строительстве (камня на камне не оставить», т.е. полностью разрушить). ˂…˃ другая особенность камня – его принципиальная бесплодность («ни от камня плода, ни от вора добра»). Увесистость камня (тяжелый как камень) что реализуется в представлениио чем-то тяжелом, что может давить и гнетёт человека морально (на сердце камень, снять с души камень) [9, с. 355]. Концепт «каменщик» был также одним из символов масонства, являясь знаком создания нового мира.
Интерес Артёма Горяинова к многосмысловому названию и содержанию стихотворения Брюсова зиждется не только на образе «балующегося под лесами любопытного», вопрошающем каменщика об основах земного бытия. Главное свойство героя Прилепина – это одно из свойств камня: «неспособность к изменениям»,«окаменённое нечувствие», равнодушие к страданию себе подобных.
В характере героя автор-повествователь видит и «принципиальную бесплодность» камня. Ведь несмотря на многократную помощь высших сил (две встречи с отшельником, беседы и увещевания владычки Иоанна, открывшаяся Артёму фреска Спаса Вседержителя, покаяние и причастие всех заключённых в штрафном изоляторе, внутренне преобразившее их), протагонист остался холодным камнем, утверждая русскую пословицу: «В камень стрелять – только стрелы терять». Артём так и остался «любопытствующим по лесами бытия».
Возможно, поэтому «Каменщик» В.Я. Брюсова и был как ещё одна подсказка об истинном смысле бытия введён в текст романа Захаром Прилепиным для вразумления своего героя, которому не удавалось понять суть стихотворных строк
В романе Прилепина «Обитель» чётко намечены изменения (деградация) содержания прототипического концепта «поэзия»: от понятия поэзии как «божественного дара, пророческого очищающего слова (в дореволюционное время); через осознание концепта «поэзия» как понимания красоты и изящества слова, возбуждающего чувствования» (вторая половина ХIХ века), и до понимания поэтического, как «представляющего жизнь в преукрашенном виде», несущего лесть, ложь и чары. Деградация или мутация концепта привела к тому, что в русском обществе начала XX века ценится исключительно музыкальность, ритм, изящество форм, переходящих в «трюкачество словом», а иногда в мечту о корявых словах, зачерпнутых из помойной ямы. Связан этот процесс с изменением мировоззрения интеллигенции, ставшей нигилистической силой русской революции, расшатавшей православную Россию и в результате загнавшей её в концлагеря, первым из которых стал Соловецкий (Слон).
Подтверждает это умозаключение ещё одна аллюзивная цепочка из стихотворений старших символистов, помещённую Прилепиным в финальную часть романа «Обитель».
Поэзия Серебряного века особенно ярко характеризует героя, когда он очутился в карцере, уже будучи твёрдо уверенным в том, что главная «забава» в его жизни, отомстить за страшную смерть Афанасьего и «позлить человеческую скотину». Артём «вспоминал, вперемешку, стихи и молитвы, которые должен был знать, но, жаль, не знал до конца» [4, с. 668-669]. Он читает стихи К. Случевского «В час смерти я имел немало превращений», в которых говорится о невозможности искреннего раскаяния в своих грехах и покаяния:
В час смерти я имел немало превращений...
В последних проблесках горевшего ума
Скользило множество таинственных видений
Без связи между них... Как некая тесьма,
Одни вослед другим, являлись дни былые,
И нагнетали ум мои деянья злые;
Раскаивался я и в том, и в этом дне!
Как бы чистилище работало во мне!
С невыразимою словами быстротою
Я исповедовал себя перед собою,
Ловил, подыскивал хоть искорки добра,
Но все не умирал! Я слышал: «Не пора!» [10]
Следует комментарий повествователя: «Сроду Артём ни в чём не раскаивался, и умения этого не имел, и слова, которые неведомо как запомнил наизусть, не значили для него ничего» [4, с. 669]. Артём хочет найти оправдание своей духовной глухоте также в стихотворении К. Бальмонта «Я с ужасом теперь читаю сказки» Произведение это должно помочь понять, что протагонист старается всю свою жестокость списать на жестокость времени:
Мерещится, что вышла в круге снова
Вся нежить тех столетий темноты:
Кровь льется из Бориса Годунова,
У схваченных ломаются хребты.
Средь бела дня – на улицах виденья,
Бормочут что-то, шепчут в пустоту,
Расстрелы тел, душ темных искривленья,
Сам дьявол на охоте. Чу! – «Ату!
Ату его! Руби его! Скорее!» [11]
Талантливые стихи вызывают у героя только садистские желания, пробуждают хаос и «бесовскую щекотку» в мыслях. Артём, по словам повествователя, вдруг менял стихи на куцые обрывки того, что слышал на скучных ему церковных службах, или от давно перемёрших бабок своих»: «про тварь и спасение» [4, с. 669]. Этот хаос в сознании говорит о его полной человеческой деградации.
Таким образом, в ряду широкого интертекстуального обращения к поэзии Серебряного века в её первоистоках, произведениях старших символистов, Захар Прилепин явно выделяет как основополагающее стихотворение Валерия Брюсова «Каменщик», в котором закодирован процесс духовной деградации личности в хаосе смешения всех социальных слоёв русского общества, построивших в результате революционного разрушения России православной вместо светлого будущего – тюрьму народов.
