О причинах дезертирства российских военнослужащих на Северо-Западном Кавказе в 30–60-е гг. XIX в.
ART 86467
Автор:
Н.
С. Степаненко
Н.
С. Степаненко Библиографическое описание статьи для цитирования:
Степаненко
Н.
С. О причинах дезертирства российских военнослужащих на Северо-Западном Кавказе в 30–60-е гг. XIX в. // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2016. – Т. 11. – С.
2191–2195. – URL:
http://e-koncept.ru/2016/86467.htm.
Аннотация. В 30–60-е гг. XIX в. Российская империя начала активное продвижение на Северо-Западный Кавказ, включенный в состав империи в 1829 г. В этот период к неподконтрольным российским властям горцам бежало немалое количество российских дезертиров. В данной статье раскрываются причины бегства военнослужащих к горцам.
Текст статьи
Степаненко Никита Сергеевич,
магистрант первого года обучения социальноисторической магистратуры исторического факультета Армавирского государственного педагогического университета (Армавир)stepanenkonikita1993@yandex.ru
О причинах дезертирства российских военнослужащихна СевероЗападном Кавказе в 3060е гг. XIXвека
Аннотация.В 3060е гг. XIXв. Российская империя начала активное продвижение на СевероЗападный Кавказ, включенный в состав империи в 1829 году. В этот период к неподконтрольным российским властям горцам бежало немалое количество российских дезертиров. В данной статье раскрываются причины бегства военнослужащих к горцам.Ключевые слова:адыги, дезертир, СевероЗападный Кавказ, Российская империя, «Кавказская война».
В первой половине XIXв. на СевероЗападном Кавказе развернулся сложный, противоречивый процесс, получивший в отечественной историографии название «Кавказская война». Современный кавказовед В. В. Дегоев справедливо подметил «странность» этой войны, в которой слишком многое было нетипичного для «этого наипротивнейшего человеческому существу состояния»[1, С. 78]. Одной из таких «нетипичных» черт было добровольное нахождение среди непокорных горцев СевероЗападного Кавказа значительного числа российских подданных, прежде всего, военнослужащих.Целью данной статьи является выявление причин добровольного нахождения российских военнослужащих среди непокорных горцев СевероЗападного Кавказа в первой половине XIXв. Методологической основой данной работы является историкоантропологический подход. Он предполагает преимущественное внимание к межличностному, межгрупповому взаимодействию, а так же делает упор на изучение повседневности в самом широком ее проявлении. Другим методологическим подходом, использовавшимся при написании данной статьи является концепция «контактных зон». Это научное направление предпочитает говорить не о жёстком барьере, разделяющем царскую Россию и кавказские народы в 1820е1860е гг., а о встрече культур на фоне цивилизационного разлома[2, С. 30]. В этом направлении работают представители армавирской кавказоведческой Школы В.Б. Виноградова, которые ввели в научный оборот концепцию «российскости». Парадигма российскости обращает внимание на постоянный диалог, взаимное тяготение народов России и Кавказа, на их взаимодействие и взаимовоздействие, которые на разных этапах исторического развития проявлялись вразных сферах и формах[3, С. 29].Источниками для написания статьи послужили дневники, путевые заметки иностранцев, побывавших на СевероЗападном Кавказе в 3060е гг. XIXв. Зачастую, это были политические агенты иностранных держав, деятельность которых была направлена на ослабление российских позиций в регионе. В 1830 г. в Черкесии побывал английский разведчик Эдмонд Спенсер, опубликовавший свои путевые записки в 1839 году в Лондоне[4]. Его соотечественники –Джеймс Бэлл[5],[6]и Джон Лонгворт[7], приплыли на СевероЗападный Кавказ в 1837 году. Они привезли с собой грамоты от английского короля и египетского паши с обещанием покровительства[8, С. 454]. Европейцы, оставившие письменные свидетельства, бывали в регионе в качестве путешественников[9]. СевероЗападный Кавказ в 3060е гг. XIXв. притягивал изза границы и участников польского восстания 18301831 гг. Здесь они пытались организовать вооруженную борьбу горцев против России. Яркий представитель этого движения поляк Теофил Лапинский также оставил подробный дневник пребывания в регионе в 18571860 гг.[10]. Информация европейцев ценна тем, что тема российских перебежчиков не была популярна среди отечественных авторов XIXв., в то время как иностранцы подробно описывали мотивы бегства и положение дезертиров в горах. Многие европейские наблюдатели были настроены явно антироссийски, и возможно, «сгущали краски», поэтому их информацию мы сопоставляли с данными, обнаруженными нами в Государственном архиве Краснодарского края, и другими источниками.В 1829 году был заключен Адрианопольский мирный договор между Российской и Османской империями, согласно которому территория левобережья Кубани юридически перешла в состав России[11, С. 624]. Закубанье населяли адыгские племена (так же их называли черкесами), которые считали себя независимыми. Положение усугублялось тем, что черкесы не имели собственной государственности. Более десятка адыгских субэтнических групп были раздираемы внутренними политическими и социальными противоречиями, связанными с разрушением старых родоплеменных отношений и имущественным расслоением общества. Направляемые в регион наместники имама Шамиля пропагандировали священную войну против неверных –газават. Россия стремилась взять под свой контроль вновь приобретенные земли, а так же пресечь разорительные набеги горцев на российские поселения. Казачья колонизация СевероЗападного Кавказа сочеталась со строительством новых военных крепостей и укреплений в Закубанье. С 1837 г. российские форты размещались и на восточном берегу Черного моря.Совокупность упомянутых факторов послужила причиной нарастания военного противостояния на СевероЗападном Кавказе. С другой стороны, южное порубежье Российской империи превратилось в контактную зону, где весьма специфическим образом взаимодействовали представители разных народов и культур. Примером этого служит добровольное нахождение российских военнослужащих среди горцев. Причины, вынуждавшие солдат бежать к адыгам, были различны. Служба на Кавказе считалась равносильной наказанию, ссылке. По утверждению Т. Лапинского полковые командиры войск, расквартированных во внутренних районах империи, стремились отправить на Кавказ плохих и негодных солдат[10, С. 39]. Во многом подтверждают слова Т. Лапинского данные, собранные историком Тенгинского пехотного полка Д. А. Раковичем. С 1го июня 1835 г. по март 1837 г. в бегах числилось 286 человек. Командир полка В.А. Кашутин в своем донесении от 28 марта 1837 основную причину к побегам видел в «значительном числе в полку штрафованных людей, бродяг и рекрут». С 1го января 1836 по март 1837 гг. в полк поступило 835 рекрутов; из них: бродяг 4; поляков 83; штрафованных –38; зачисленных по поимке из бегов –44. Всего «ненадежными» в полку числилось 1348 человек[12, С. 169]. Аналогичным был и офицерский состав, формировавшийся из людей, которые по разным причинам не могли оставаться в своем полку. Нередким явлением в гарнизонах было воровство. В 1830 г. из Анапы, вместе с двумя сообщниками бежал в горы рядовой 2го линейного Черноморского батальона Лукьян Приступа. Вместе с казенным они похитили имущество своего унтерофицера, за что Лукьяна, выданного горцами, предали военному суду[13, Л. 36]. Теофил Лапинский писал, что «многочисленные политические осужденные или только находящиеся на подозрении кончали свою жизнь в солдатской шинели на Кавказе; долгое время годовой рекрутский контингент в Царстве Польском зачислялся в эту армию»[10, С. 39]. Действительно, на Кавказе в 3060е гг. XIXв. было немало поляков, сосланных за участие в восстании 18301831 гг. О польских дезертирах, находящихся среди адыгов, упоминает большинство иностранных авторов, побывавших на СевероЗападном Кавказе (Фредерик Дюбуа де Монперэ, Эдмонд Спенсер, Джеймс Бэлл, Джон Лонгворт и др.)[9, С. 96; 117]; [4, С. 42]; [5, С. 9091]; [7, С. 289].О них есть сведения и в российских документах. Так, в рапорте генераладъютанта П.Х. Граббе графу А.И. Чернышеву от 7го апреля 1840 года сообщалось: «Большинство поступающих из Польши на службу в Кавказские войска отличались примерным поведением и … последние два года число беглых между ними значительно уменьшилось; но оно так важно, что я не могу умолчать об этом»[8, С. 252]. В Государственном архиве Краснодарского края так же есть документы, свидетельствующие о польских перебежчиках. Так, в 1839 г. горцами был выдан беглый поляк[13, Л. 50]. В том же году из Абинского укрепления бежал рядовой 1 Черноморского линейного батальона Юзеф Василевский[14, Л.1]. Российские офицеры Ф.Ф. Торнау[15, С. 479]и А.И. Шпаковский[16]в своих мемуарах оставили сведения о нахождении и деятельности поляковперебежчиков в горах. Так же в горы бежало немалое количество казанских татар, служивших в российской армии[5, С.309]; [10, С. 144]. Они стремились найти у адыгов лучшую жизнь, надеясь на солидарность единоверцев. Таким образом, СевероЗападный Кавказ в 3060е гг. XIXв. стал местом ссылки неблагонадежных представителей российского общества, которые не отличались верностью интересам Российской державы. Солдаты уходили к горцам и по причине тяжелых условий службы. Д. Лонгворт так описывал положение в одной из крепостей Черноморской береговой линии: «Условия жизни этих интервентов [российских военнослужащих –Н.С.], замурованных в одинокой крепости, были далеко не завидные, и неизвестно, не были ли лишения, которые они переносили, более суровыми, чем те, которые им причинялись. Раз в год их заточение облегчается прибытием отряда с провизией и другими припасами с Кубани. Между тем обязанности в этой и других крепостях трудны и изнурительны до крайности. Через каждые десять шагов вдоль стены стоят часовые; ночью половила гарнизона находится под ружьем в состоянии постоянной тревоги. Болезнь, возникающая вследствиескудного и плохого питания, состоящего по большей части из черного заплесневелого хлеба и жидкого мучного супа, вкупе с ядовитыми миазмами, приводит в ней к большой смертности, которой, несомненно, существенно способствует и ограниченность пространства, в котором они живут… Настроение убежать настолько охватило их всех, что невозможно удержать их от бегства, поскольку они сторожат сами себя»[7, С. 171172]. Ф. Дюбуа де Монпере описывал строительство Геленджика в 1833 году следующими словами: «Солдаты замешивали и обжигали кирпичи; солдаты выкладывали печи; солдаты рубили бревна в лесу, таскали и устанавливали их; они были архитекторами, плотниками, слесарями, словом солдаты были всё и вся»[9, С. 97]. Так же автор упоминает о том, что Геленджик со всех сторон окружен черкесами. Человеку невозможно было сделать ни шагу вне крепости без сильного конвоя. Даже скот гоняли под прикрытием 50ти солдат и одного орудия[9, С. 99]. Д. Бэлл описывал два новых, на тот момент (1837–1838 гг.) укрепления на рр. Пшат (Новотроицкое укрепление) и Чепсин (Михайловское укрепление). Они были настолько сильно блокированы адыгами, что их можно было считать военнопленными. Даже дрова, не говоря о пропитании, приходилось доставлять морем[5, С. 373].Злоупотребления начальства иболезни были прямыми следствиями фактической блокады и оторванности крепостей от внешнего мира. Показывая тяжелое положение нижних чинов российской армии в крепостях, Т. Лапинский писал: «Всегда в уединенных гарнизонах, часто годами лишенные контроля высших офицеров, они подвергнуты произволу и корыстолюбию их начальства»[10, С. 39].Скука и однообразие гарнизонной службы, способствовали развитию пьянства среди офицеров. Будучи в нетрезвом состоянии они избивали своих подчиненных. Например, в 1846 г. генералмайор Врангель узнал от нижних чинов 2го Черноморского линейного батальона, что их ротный командир штабскапитан НечуйКаховский «часто посещает солдат в нетрезвом виде и в это время в обращении с ними строптив». Он избил рядового ГаврилуОсипова «по лицу кулаками до того сильно, что выбил зуб и после этого наказал еще 100 ударами розг»[2, С. 231]. Такие примеры суровой повседневности в черноморских крепостях подвигали солдат к бегству к адыгам.Болезни были настоящим бичом для гарнизоновкрепостей на СевероЗападном Кавказе. «В числе пленных был один русский офицер, сообщающий, что с начала кампании русская армия потеряла изза дезертирства, смерти или болезни (помимо убитых) приблизительно тысячу человек. Дезертирство усиливалось (одновременно явились одиннадцать человек), свирепствует дизентерия. Это результат, я думаю, вызванный природой их продуктов питания, а также недавними колебаниями температуры и отсутствием у них крова»[5, С. 243244], вспоминал Д. Бэлл. Его спутник Д. Лонгворт так же писал о тяжелой болезни, которая приводила к потере естественного цвета зубов и болезни суставов. В течение недели солдаты умирали от этого недуга[7, С. 147]. В конце 50х гг. XIXв. эпидемиологическая обстановка попрежнему была тяжелой. Т. Лапинский обратил на это внимание: «Русские все время очень сильно страдали от лихорадки, и рассказы всех дезертиров согласно свидетельствовали о том, что половина корпуса больна лихорадкой. Отощавшие, похожие на мертвецов фигуры перебежчиков подтверждали их рассказы»[10, С. 345]. Иностранных авторов можно обвинить в предвзятом отношении к России, намеренном преувеличении. Однако и российские документы сообщали о том же. В рапорте генераладъютанта П.Х.Граббе графу А.И. Чернышеву от 30го марта 1840 года приводились следующие причины слабости береговой линии и бедственного положения ее гарнизонов: 1) Очевидная несоразмерность, обширности ее протяжения и числа укреплений. 2) Невозможность существования малых фортов в таких условиях. Изнурительная гарнизонная служба, при беспрерывном ожидании нападения, отсутствие хозяйственных заведений, болезни от недостатка движений и тесноты, упадок физических и нравственных сил –неизбежны в таких обстоятельствах. Такие гарнизоны, по мнению П.Х. Граббе недолго моглипротивиться усилиям многочисленного, отважного и отчаянного неприятеля[8, С. 250251]. Статистика смертности в гарнизонах Черноморской береговой линии от болезней за 1839 год так же красноречиво свидетельствует о тяжелом положении людей, которые проходили там службу. В Геленджике при средней численности гарнизона в 596 человек, в месяц болело в среднем 64 человека, а умирало 13. В Вельяминовском укреплении положение было еще тяжелее. При средней численности 228 военнослужащих ежемесячно болел 131 человеки 27 умирали[17, С. 239]. Сопоставимые данные были и по другим крепостям Черноморской береговой линии. Таким образом, тяжелые условия службы, злоупотребления начальства, становились причиной бегства солдат к адыгам. Побеги часто совершались во время хозяйственных занятий, когда солдаты были вне поля видимости офицеров. Так, 7 февраля 1838 года во время рубки дров в лесу рядовой 2 линейного Черноморского батальона Василий Данилович Хорущенко бежал к горцам, забрав с собой казенную одежду, ружье и 60 патронов[18, Л. 1]. Таким образом, бегство солдат к непокорным горцам СевероЗападного Кавказа в 3060е гг. XIXв. определялось рядом причин. Среди солдат было немало «неблагонадёжных» (ссыльных, штрафников, и др.), которые, дезертировав, пытались изменить своё положение. Тяжелые условия службы, изнурительный труд, постоянные военные тревоги, повальные болезни, произвол начальства зачастую вынуждали солдат бежать к горцам.Российских солдатперебежчиков на СевероЗападном Кавказе можно в полной мере характеризовать как людей фронтира. Волей обстоятельств им приходилось быть одним из связующих звеньев двух различныхмиров –российского и горского. Многие перебежчики воспринимали язык, культуру, обычаи горских народов. Часто, именно из них формировался корпус переводчиков для нужд горских обществ. Во многом благодаря перебежчикам русская речь все чаще стала звучать в горах СевероЗападного Кавказа, превращаясь в универсальный инструмент российскогорской интеграции. Несмотря на тяжелые перипетии судьбы эти люди, были активными участниками колонизации южного порубежья Российской империи.
Ссылки на источники1.Дегоев В. Непостижимая Чечня: ШейхМансур и его время (XVIII век).М.: Издатель Модест Колеров, 2013.
256 с.2.
Матвеев О.В. Кавказская война: от фронта к фронтиру. Историкоантропологические очерки.Краснодар: Эдви, 2015.270 с.3.
Кавказоведческая Школа В. Б. Виноградова. 50 лет в пути: сборник научноисследовательских очерков и биобиблиографических материалов / под ред. С. Л. Дударева. —Армавир; Ставрополь: Дизайнстудия Б, 2013.619 с.4.Спенсер Э. Путешествия в Черкесию.Майкоп, «Адыгея», 1994.152 с.5.
БэллД. Дневник пребывания в Черкесии в течение 18371839 гг. Том I.Нальчик: «Эльфа», 2007.407 с.6.Бэлл Д. Дневник пребывания в Черкесии в течение 18371839 гг. Том II.Нальчик: «Эльфа», 2007.327 с.7.Лонгворт Д. Год среди черкесов.Нальчик: «Эльфа», 2002.541 с.8.Акты Кавказской Археографической Комиссии (далее –АКАК). /Под ред. А.Берже. Т.IX.Тифлис, 1883.1013 с.9.
Монпере Ф. Д. Путешествие вокруг Кавказа, у черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и Крыму.Нальчик: «Эльфа», 2002.281 с.10.
Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная война против русских/ Пер. В.К. Гарданова.Нальчик: Издательский центр «Эльфа», 1995.
463 с.11. Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. IV.СПб: Типография II отделения собственной его императорского величества канцелярии, 1830.1666 с.12.Ракович Д. В. Тенгинский полк на Кавказе. 18191846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия.Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1900.
493 с.13. Государственный архив Краснодарского края (далее –ГАКК). Ф. 261. Оп. 1. Д. 362. 14. ГАКК, Ф. 261. Оп. 1. Д. 1505.15.
Торнау Ф.Ф. Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф.Ф. Торнау (Воспоминания и документы).Нальчик: Издательский центр «Эльфа», 1999.507 с.16.
Шпаковский А. Записки старого казака // [электронный ресурс]. URL: http://www.twirpx.com/grant/1421459/ (дата обращения: 07.01.2016).17.
Пылков О.С. Российская армия в трансформационных процессах на Северном Кавказе (конец XVIII –первая половина XIX вв.) [Текст]: монография / О.С. Пылков / Под ред. проф. Н.Н. Великой. –Армавир: ИП Шурыгин В.Е., 2011.247 с.18. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 465.
магистрант первого года обучения социальноисторической магистратуры исторического факультета Армавирского государственного педагогического университета (Армавир)stepanenkonikita1993@yandex.ru
О причинах дезертирства российских военнослужащихна СевероЗападном Кавказе в 3060е гг. XIXвека
Аннотация.В 3060е гг. XIXв. Российская империя начала активное продвижение на СевероЗападный Кавказ, включенный в состав империи в 1829 году. В этот период к неподконтрольным российским властям горцам бежало немалое количество российских дезертиров. В данной статье раскрываются причины бегства военнослужащих к горцам.Ключевые слова:адыги, дезертир, СевероЗападный Кавказ, Российская империя, «Кавказская война».
В первой половине XIXв. на СевероЗападном Кавказе развернулся сложный, противоречивый процесс, получивший в отечественной историографии название «Кавказская война». Современный кавказовед В. В. Дегоев справедливо подметил «странность» этой войны, в которой слишком многое было нетипичного для «этого наипротивнейшего человеческому существу состояния»[1, С. 78]. Одной из таких «нетипичных» черт было добровольное нахождение среди непокорных горцев СевероЗападного Кавказа значительного числа российских подданных, прежде всего, военнослужащих.Целью данной статьи является выявление причин добровольного нахождения российских военнослужащих среди непокорных горцев СевероЗападного Кавказа в первой половине XIXв. Методологической основой данной работы является историкоантропологический подход. Он предполагает преимущественное внимание к межличностному, межгрупповому взаимодействию, а так же делает упор на изучение повседневности в самом широком ее проявлении. Другим методологическим подходом, использовавшимся при написании данной статьи является концепция «контактных зон». Это научное направление предпочитает говорить не о жёстком барьере, разделяющем царскую Россию и кавказские народы в 1820е1860е гг., а о встрече культур на фоне цивилизационного разлома[2, С. 30]. В этом направлении работают представители армавирской кавказоведческой Школы В.Б. Виноградова, которые ввели в научный оборот концепцию «российскости». Парадигма российскости обращает внимание на постоянный диалог, взаимное тяготение народов России и Кавказа, на их взаимодействие и взаимовоздействие, которые на разных этапах исторического развития проявлялись вразных сферах и формах[3, С. 29].Источниками для написания статьи послужили дневники, путевые заметки иностранцев, побывавших на СевероЗападном Кавказе в 3060е гг. XIXв. Зачастую, это были политические агенты иностранных держав, деятельность которых была направлена на ослабление российских позиций в регионе. В 1830 г. в Черкесии побывал английский разведчик Эдмонд Спенсер, опубликовавший свои путевые записки в 1839 году в Лондоне[4]. Его соотечественники –Джеймс Бэлл[5],[6]и Джон Лонгворт[7], приплыли на СевероЗападный Кавказ в 1837 году. Они привезли с собой грамоты от английского короля и египетского паши с обещанием покровительства[8, С. 454]. Европейцы, оставившие письменные свидетельства, бывали в регионе в качестве путешественников[9]. СевероЗападный Кавказ в 3060е гг. XIXв. притягивал изза границы и участников польского восстания 18301831 гг. Здесь они пытались организовать вооруженную борьбу горцев против России. Яркий представитель этого движения поляк Теофил Лапинский также оставил подробный дневник пребывания в регионе в 18571860 гг.[10]. Информация европейцев ценна тем, что тема российских перебежчиков не была популярна среди отечественных авторов XIXв., в то время как иностранцы подробно описывали мотивы бегства и положение дезертиров в горах. Многие европейские наблюдатели были настроены явно антироссийски, и возможно, «сгущали краски», поэтому их информацию мы сопоставляли с данными, обнаруженными нами в Государственном архиве Краснодарского края, и другими источниками.В 1829 году был заключен Адрианопольский мирный договор между Российской и Османской империями, согласно которому территория левобережья Кубани юридически перешла в состав России[11, С. 624]. Закубанье населяли адыгские племена (так же их называли черкесами), которые считали себя независимыми. Положение усугублялось тем, что черкесы не имели собственной государственности. Более десятка адыгских субэтнических групп были раздираемы внутренними политическими и социальными противоречиями, связанными с разрушением старых родоплеменных отношений и имущественным расслоением общества. Направляемые в регион наместники имама Шамиля пропагандировали священную войну против неверных –газават. Россия стремилась взять под свой контроль вновь приобретенные земли, а так же пресечь разорительные набеги горцев на российские поселения. Казачья колонизация СевероЗападного Кавказа сочеталась со строительством новых военных крепостей и укреплений в Закубанье. С 1837 г. российские форты размещались и на восточном берегу Черного моря.Совокупность упомянутых факторов послужила причиной нарастания военного противостояния на СевероЗападном Кавказе. С другой стороны, южное порубежье Российской империи превратилось в контактную зону, где весьма специфическим образом взаимодействовали представители разных народов и культур. Примером этого служит добровольное нахождение российских военнослужащих среди горцев. Причины, вынуждавшие солдат бежать к адыгам, были различны. Служба на Кавказе считалась равносильной наказанию, ссылке. По утверждению Т. Лапинского полковые командиры войск, расквартированных во внутренних районах империи, стремились отправить на Кавказ плохих и негодных солдат[10, С. 39]. Во многом подтверждают слова Т. Лапинского данные, собранные историком Тенгинского пехотного полка Д. А. Раковичем. С 1го июня 1835 г. по март 1837 г. в бегах числилось 286 человек. Командир полка В.А. Кашутин в своем донесении от 28 марта 1837 основную причину к побегам видел в «значительном числе в полку штрафованных людей, бродяг и рекрут». С 1го января 1836 по март 1837 гг. в полк поступило 835 рекрутов; из них: бродяг 4; поляков 83; штрафованных –38; зачисленных по поимке из бегов –44. Всего «ненадежными» в полку числилось 1348 человек[12, С. 169]. Аналогичным был и офицерский состав, формировавшийся из людей, которые по разным причинам не могли оставаться в своем полку. Нередким явлением в гарнизонах было воровство. В 1830 г. из Анапы, вместе с двумя сообщниками бежал в горы рядовой 2го линейного Черноморского батальона Лукьян Приступа. Вместе с казенным они похитили имущество своего унтерофицера, за что Лукьяна, выданного горцами, предали военному суду[13, Л. 36]. Теофил Лапинский писал, что «многочисленные политические осужденные или только находящиеся на подозрении кончали свою жизнь в солдатской шинели на Кавказе; долгое время годовой рекрутский контингент в Царстве Польском зачислялся в эту армию»[10, С. 39]. Действительно, на Кавказе в 3060е гг. XIXв. было немало поляков, сосланных за участие в восстании 18301831 гг. О польских дезертирах, находящихся среди адыгов, упоминает большинство иностранных авторов, побывавших на СевероЗападном Кавказе (Фредерик Дюбуа де Монперэ, Эдмонд Спенсер, Джеймс Бэлл, Джон Лонгворт и др.)[9, С. 96; 117]; [4, С. 42]; [5, С. 9091]; [7, С. 289].О них есть сведения и в российских документах. Так, в рапорте генераладъютанта П.Х. Граббе графу А.И. Чернышеву от 7го апреля 1840 года сообщалось: «Большинство поступающих из Польши на службу в Кавказские войска отличались примерным поведением и … последние два года число беглых между ними значительно уменьшилось; но оно так важно, что я не могу умолчать об этом»[8, С. 252]. В Государственном архиве Краснодарского края так же есть документы, свидетельствующие о польских перебежчиках. Так, в 1839 г. горцами был выдан беглый поляк[13, Л. 50]. В том же году из Абинского укрепления бежал рядовой 1 Черноморского линейного батальона Юзеф Василевский[14, Л.1]. Российские офицеры Ф.Ф. Торнау[15, С. 479]и А.И. Шпаковский[16]в своих мемуарах оставили сведения о нахождении и деятельности поляковперебежчиков в горах. Так же в горы бежало немалое количество казанских татар, служивших в российской армии[5, С.309]; [10, С. 144]. Они стремились найти у адыгов лучшую жизнь, надеясь на солидарность единоверцев. Таким образом, СевероЗападный Кавказ в 3060е гг. XIXв. стал местом ссылки неблагонадежных представителей российского общества, которые не отличались верностью интересам Российской державы. Солдаты уходили к горцам и по причине тяжелых условий службы. Д. Лонгворт так описывал положение в одной из крепостей Черноморской береговой линии: «Условия жизни этих интервентов [российских военнослужащих –Н.С.], замурованных в одинокой крепости, были далеко не завидные, и неизвестно, не были ли лишения, которые они переносили, более суровыми, чем те, которые им причинялись. Раз в год их заточение облегчается прибытием отряда с провизией и другими припасами с Кубани. Между тем обязанности в этой и других крепостях трудны и изнурительны до крайности. Через каждые десять шагов вдоль стены стоят часовые; ночью половила гарнизона находится под ружьем в состоянии постоянной тревоги. Болезнь, возникающая вследствиескудного и плохого питания, состоящего по большей части из черного заплесневелого хлеба и жидкого мучного супа, вкупе с ядовитыми миазмами, приводит в ней к большой смертности, которой, несомненно, существенно способствует и ограниченность пространства, в котором они живут… Настроение убежать настолько охватило их всех, что невозможно удержать их от бегства, поскольку они сторожат сами себя»[7, С. 171172]. Ф. Дюбуа де Монпере описывал строительство Геленджика в 1833 году следующими словами: «Солдаты замешивали и обжигали кирпичи; солдаты выкладывали печи; солдаты рубили бревна в лесу, таскали и устанавливали их; они были архитекторами, плотниками, слесарями, словом солдаты были всё и вся»[9, С. 97]. Так же автор упоминает о том, что Геленджик со всех сторон окружен черкесами. Человеку невозможно было сделать ни шагу вне крепости без сильного конвоя. Даже скот гоняли под прикрытием 50ти солдат и одного орудия[9, С. 99]. Д. Бэлл описывал два новых, на тот момент (1837–1838 гг.) укрепления на рр. Пшат (Новотроицкое укрепление) и Чепсин (Михайловское укрепление). Они были настолько сильно блокированы адыгами, что их можно было считать военнопленными. Даже дрова, не говоря о пропитании, приходилось доставлять морем[5, С. 373].Злоупотребления начальства иболезни были прямыми следствиями фактической блокады и оторванности крепостей от внешнего мира. Показывая тяжелое положение нижних чинов российской армии в крепостях, Т. Лапинский писал: «Всегда в уединенных гарнизонах, часто годами лишенные контроля высших офицеров, они подвергнуты произволу и корыстолюбию их начальства»[10, С. 39].Скука и однообразие гарнизонной службы, способствовали развитию пьянства среди офицеров. Будучи в нетрезвом состоянии они избивали своих подчиненных. Например, в 1846 г. генералмайор Врангель узнал от нижних чинов 2го Черноморского линейного батальона, что их ротный командир штабскапитан НечуйКаховский «часто посещает солдат в нетрезвом виде и в это время в обращении с ними строптив». Он избил рядового ГаврилуОсипова «по лицу кулаками до того сильно, что выбил зуб и после этого наказал еще 100 ударами розг»[2, С. 231]. Такие примеры суровой повседневности в черноморских крепостях подвигали солдат к бегству к адыгам.Болезни были настоящим бичом для гарнизоновкрепостей на СевероЗападном Кавказе. «В числе пленных был один русский офицер, сообщающий, что с начала кампании русская армия потеряла изза дезертирства, смерти или болезни (помимо убитых) приблизительно тысячу человек. Дезертирство усиливалось (одновременно явились одиннадцать человек), свирепствует дизентерия. Это результат, я думаю, вызванный природой их продуктов питания, а также недавними колебаниями температуры и отсутствием у них крова»[5, С. 243244], вспоминал Д. Бэлл. Его спутник Д. Лонгворт так же писал о тяжелой болезни, которая приводила к потере естественного цвета зубов и болезни суставов. В течение недели солдаты умирали от этого недуга[7, С. 147]. В конце 50х гг. XIXв. эпидемиологическая обстановка попрежнему была тяжелой. Т. Лапинский обратил на это внимание: «Русские все время очень сильно страдали от лихорадки, и рассказы всех дезертиров согласно свидетельствовали о том, что половина корпуса больна лихорадкой. Отощавшие, похожие на мертвецов фигуры перебежчиков подтверждали их рассказы»[10, С. 345]. Иностранных авторов можно обвинить в предвзятом отношении к России, намеренном преувеличении. Однако и российские документы сообщали о том же. В рапорте генераладъютанта П.Х.Граббе графу А.И. Чернышеву от 30го марта 1840 года приводились следующие причины слабости береговой линии и бедственного положения ее гарнизонов: 1) Очевидная несоразмерность, обширности ее протяжения и числа укреплений. 2) Невозможность существования малых фортов в таких условиях. Изнурительная гарнизонная служба, при беспрерывном ожидании нападения, отсутствие хозяйственных заведений, болезни от недостатка движений и тесноты, упадок физических и нравственных сил –неизбежны в таких обстоятельствах. Такие гарнизоны, по мнению П.Х. Граббе недолго моглипротивиться усилиям многочисленного, отважного и отчаянного неприятеля[8, С. 250251]. Статистика смертности в гарнизонах Черноморской береговой линии от болезней за 1839 год так же красноречиво свидетельствует о тяжелом положении людей, которые проходили там службу. В Геленджике при средней численности гарнизона в 596 человек, в месяц болело в среднем 64 человека, а умирало 13. В Вельяминовском укреплении положение было еще тяжелее. При средней численности 228 военнослужащих ежемесячно болел 131 человеки 27 умирали[17, С. 239]. Сопоставимые данные были и по другим крепостям Черноморской береговой линии. Таким образом, тяжелые условия службы, злоупотребления начальства, становились причиной бегства солдат к адыгам. Побеги часто совершались во время хозяйственных занятий, когда солдаты были вне поля видимости офицеров. Так, 7 февраля 1838 года во время рубки дров в лесу рядовой 2 линейного Черноморского батальона Василий Данилович Хорущенко бежал к горцам, забрав с собой казенную одежду, ружье и 60 патронов[18, Л. 1]. Таким образом, бегство солдат к непокорным горцам СевероЗападного Кавказа в 3060е гг. XIXв. определялось рядом причин. Среди солдат было немало «неблагонадёжных» (ссыльных, штрафников, и др.), которые, дезертировав, пытались изменить своё положение. Тяжелые условия службы, изнурительный труд, постоянные военные тревоги, повальные болезни, произвол начальства зачастую вынуждали солдат бежать к горцам.Российских солдатперебежчиков на СевероЗападном Кавказе можно в полной мере характеризовать как людей фронтира. Волей обстоятельств им приходилось быть одним из связующих звеньев двух различныхмиров –российского и горского. Многие перебежчики воспринимали язык, культуру, обычаи горских народов. Часто, именно из них формировался корпус переводчиков для нужд горских обществ. Во многом благодаря перебежчикам русская речь все чаще стала звучать в горах СевероЗападного Кавказа, превращаясь в универсальный инструмент российскогорской интеграции. Несмотря на тяжелые перипетии судьбы эти люди, были активными участниками колонизации южного порубежья Российской империи.
Ссылки на источники1.Дегоев В. Непостижимая Чечня: ШейхМансур и его время (XVIII век).М.: Издатель Модест Колеров, 2013.
256 с.2.
Матвеев О.В. Кавказская война: от фронта к фронтиру. Историкоантропологические очерки.Краснодар: Эдви, 2015.270 с.3.
Кавказоведческая Школа В. Б. Виноградова. 50 лет в пути: сборник научноисследовательских очерков и биобиблиографических материалов / под ред. С. Л. Дударева. —Армавир; Ставрополь: Дизайнстудия Б, 2013.619 с.4.Спенсер Э. Путешествия в Черкесию.Майкоп, «Адыгея», 1994.152 с.5.
БэллД. Дневник пребывания в Черкесии в течение 18371839 гг. Том I.Нальчик: «Эльфа», 2007.407 с.6.Бэлл Д. Дневник пребывания в Черкесии в течение 18371839 гг. Том II.Нальчик: «Эльфа», 2007.327 с.7.Лонгворт Д. Год среди черкесов.Нальчик: «Эльфа», 2002.541 с.8.Акты Кавказской Археографической Комиссии (далее –АКАК). /Под ред. А.Берже. Т.IX.Тифлис, 1883.1013 с.9.
Монпере Ф. Д. Путешествие вокруг Кавказа, у черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и Крыму.Нальчик: «Эльфа», 2002.281 с.10.
Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная война против русских/ Пер. В.К. Гарданова.Нальчик: Издательский центр «Эльфа», 1995.
463 с.11. Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. IV.СПб: Типография II отделения собственной его императорского величества канцелярии, 1830.1666 с.12.Ракович Д. В. Тенгинский полк на Кавказе. 18191846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия.Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1900.
493 с.13. Государственный архив Краснодарского края (далее –ГАКК). Ф. 261. Оп. 1. Д. 362. 14. ГАКК, Ф. 261. Оп. 1. Д. 1505.15.
Торнау Ф.Ф. Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф.Ф. Торнау (Воспоминания и документы).Нальчик: Издательский центр «Эльфа», 1999.507 с.16.
Шпаковский А. Записки старого казака // [электронный ресурс]. URL: http://www.twirpx.com/grant/1421459/ (дата обращения: 07.01.2016).17.
Пылков О.С. Российская армия в трансформационных процессах на Северном Кавказе (конец XVIII –первая половина XIX вв.) [Текст]: монография / О.С. Пылков / Под ред. проф. Н.Н. Великой. –Армавир: ИП Шурыгин В.Е., 2011.247 с.18. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 465.
