Мифотворчество в средствах массовой информации

Международная публикация
Библиографическое описание статьи для цитирования:
Шульга Н. В. Мифотворчество в средствах массовой информации // Научно-методический электронный журнал «Концепт». – 2013. – № 3 (март). – С. 91–95. – URL: http://e-koncept.ru/2013/13063.htm.
Аннотация. В статье рассматривается система функционирования мифологем в массовом политическом сознании. Выделены способы воздействия средствами массовой информации посредством мифологических элементов на массовое сознание. Основной акцент делается на приемах внедрения политических мифологем в средствах массовой информации.
Комментарии
Нет комментариев
Оставить комментарий
Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы комментировать.
Текст статьи
Шульга Надежда Викторовна,кандидат философских наук, доцент кафедры связей с общественностью, сервиса и туризма ФГБОУ ВПО «Омский государственный университет путей сообщения», г.Омскnadinshulga@yandex.ru

Мифотворчество в средствах массовой информации

Аннотация.В статье рассматривается система функционирования мифологем в массовом политическом сознании. Выделены способы воздействия средствами массовой информации посредством мифологических элементов на массовое сознание. Основной акцент делается на приемах внедрения политических мифологем в средствах массовой информации.Ключевые слова:миф, мифологема, массовые коммуникации, средства массовой информации, политическая мифология.

Конец столетия возродил особый интерес к исследованию политических мифов. Реальность феномена политической мифологии связана с массовизацией общества, кризисным характером политических процессов и общественного развития в ХХ веке, рождением новой силы управления общественным мнением –медиакратии; в результате –с отсутствием как у отдельных индивидуумов, так и у представителей власти целостной рационально построенной «картины мира», в которой некоторые элементы знания подменены архетипами и мифологемами. Мифологема –это константа мифологического мышления –с одной стороны, и единица мифологического дискурса –с другой, которая может заполняться различным содержанием в результате эмоциональной рефлексии, психических процессов и возникающих социальных отношений. Мифологемные константы воссоздают мифологическую картину мира в общественном сознании и в различных условиях могут интерпретироваться различным образом. Можно выделить основной набор мифологем, которые являются прочным каркасом общественного сознания: отец, родинамать, смерть –жизнь, болезнь (как медиатор), герой –злодей, добро –зло, путь, золотой век, мифологема божественного дитяти, универсального ключа, судьбы и др. Их наполнение в политической коммуникации может модифицироваться поразному, но общие свойства этих констант останутся неизменными.Можно сказать, что именно эти мифологемные константы и являются центром, вокруг которого выстраивается (стихийно или искусственно) определенная политическая мифология в различных ее модификациях. Наполнение мифологем новым содержанием представляет собой перенос архетипических образов на реальные объекты бытия. Повторим, что мифологема, таким образом, является ближайшим каналом актуализации архетипов. Это позволяет ей быть эффективным инструментом воздействия на общественное сознание. Под воздействием мифологем люди начинают действовать в соответствии с заложенными в их бессознательном программами поведения. Отечественные и зарубежные ученые выделяют целый набор мифотворческих приемов. Первым, кто дал подробное описание техникам политического мифа, был Э. Кассирер.Известный исследователь мифологического мышления Э. Кассирер выделяет три основных приема «техники производства политических мифов»: изменение функций языка (магическое использование слова), обряды, пророчества. Эти техники, по сути, являются упрощенным изложением системы идеологической пропаганды и выведены из определенного исторического контекста. Но, как показывает исторический опыт, они являются универсальными и используются в различных политических мифологиях. Первый прием, который описываетЭ. Кассирер –изменение функций языка–состоит в намеренном усилении политическим субъектоммифотворцем эмоциональной функции языка, которая начинает доминировать по сравнению с описательной: «слово описательное и логическое было превращено в слово магическое» [1]. Усиление эмоциональной функции языка заключается в том, что при использовании мифологем изначально заложена апелляция не к разумным доводам, а к сверхрациональным ценностям, т.е. к слову «магическому». «Магическое слово не описывает вещи или отношения между вещами; оно стремится производить действия и изменять явления природы» [2].Р. Барт писал, что для повествования мифа вообще присуща эмоциональная функция языка. «Миф не отрицает вещей –напротив, его функция говорить о вещах; просто он очищает их, осмысливает их как нечто невинное, природновечное, делает их ясными –но не объясненными, а всего лишь констатированными» [3]. Мифологема сама по себе с присущими ей эмоциональноассоциативными, метафорическими представлениями о реальности являетсяпритягивающим внимание осколком политического дискурса.Классический пример –нацистская мистическая интерпретация простых понятий «нация», «кровь», «почва», «раса». Националсоциалистическая пропаганда Германии создала свой собственный язык –язык Третьего Рейха. «Для него были характерны введение множества неологизмов или изменение, выхолащивание и фальсификация старых общепринятых терминов и понятий, которые были приспособлены к духу и форме нацистской идеологии» [4].В Советском Союзе был свой «новояз»(термин Д. Оруэлла в антиутопии «1984»), который отображал и модифицировал реальность, как хотели того советские вожди. Так, в советском государстве постоянно все переименовывалось: должности (министры становились наркомами), улицы и города, появились искусственно созданные имена (Эрлен –эра Ленина, Нинела –Ленин наоборот) и т. д. Обратим внимание на эмоциональную нагруженность, в частности, понятия «народный комиссар».Важен не только характер, но и сам процесс переименования. О необходимости этого действия говорил Лебон: «Когда после разных политических переворотов и перемен религиозных верований в толпе возникает глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного человека должно быть изменение слов». Г. Лебон считал главной обязанностью государственных людей «переименование и поименование популярными или нейтральными названиями тех вещей, которых толпа уже не выносит больше под прежними именами» [5]. М.К.Мамардашвили считал, что новояз возвращает сознание к первобытному состоянию восприятия слов. «Это –совершенно первобытное, дохристианское состояние какогото магического мышления, где слова и есть якобы реальность. Так что дело не в цензурном запрете слова, а в том, что есть какоето внутреннее табу, магическое табу на слова. Ведь в магии они отождествлены с вещами. Эта машина создана несколькими десятилетиями разрушения языка и появления вместо него советского новоречья, и беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу с реальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий» [6].C.Г. КараМурза пишет о том, что для укрепления «власти слов» в современной Украине людей приучают к новоязу. В процессе «оранжевой революции» происходило внедрение устойчивых, эмоционально окрашенных, стереотипизированных оборотов «провластный кандидат Янукович» и «народный кандидат Ющенко».Разумеется, нельзя все новообразующиеся слова сводить к кассиреровской технике изменения функций языка. Но, с другой стороны, современные политические процессы позволяютдобавить к технике, описанной Кассирером, новые приемы игры со словом, характерные для языка СМИ, научной и художественной литературы, политической публицистики.В своей классификации на второе место Э. Кассирер ставил конструирование политическогообряда, заставляющего его участников утрачивать ощущение индивидуальности и приходить в состояние экстатического слияния с коллективом.В архаических обществах мифология и обрядность составляли непременную и рациональную часть повседневной жизнедеятельности. Какэто проявляется в политической практике? Этот вопрос вызвал дискуссию в 20–40х годов ХХ века, которая породила различные мнения о роли ритуала и его соотношения с мифологией. М.Элиаде утверждал приоритет ритуала над мифом, рассматривая миф как элемент обряда. К. ЛевиСтросс, напротив, настаивал на вторичности ритуала, как бы имитирующего мифические события и обеспечивающего напоминание о них в повседневной жизни. Единство мифа и обряда отстаивал Б. Малиновский. Миф и образ, по его мысли, составляют две стороны первобытной культуры –словесную и действенную. Итогом исследования мифологии и ритуалов папуасов стала книга Малиновского «Миф в первобытной психологии», в которой демонстрируется интеллектуальная роль мифа (кодификация мысли) и роль ритуала в закреплении морали и рационализации социальных установок. В настоящее время большинство культурологов и историков считают ритуал первичным по отношению к мифу. Но специалисты, изучающие современную мифологию, напротив, нередко рассматривают миф как некую идею, требующую введения новых ритуалов. В нашем исследовании важнее то, что миф и ритуал как две формы политической коммуникации взаимосвязаны,одно без другого может потерять смысл. Миф реализуется через ритуал, ритуал обеспечивается мифом. Ритуал выступаетсредством программирования поведения, своеобразной формулой, фиксирующей опыт изначального героического деяния, которое требует регулярного повторения. В.Н. Топоров видит основную его функцию в восстановлении Космоса из Хаоса, то есть в осуществлении нового творения бытия взамен износившегося старого. М. Элиаде трактует смысл ритуального действия как циклическое воспроизведение прошлого в настоящем, как символическое возвращение к эпохе «настоящих людей» (героевпервопредков) и «настоящих событий», то есть к героической эпохе, когда закладывались основы жизненного устройства данной социальной общности. Э. Кассирер отмечает: когда человек вступает в сферу политики, отличающуюся от «мирской» более сложной обрядностью, его обыденное сознание не способно помочь сориентироваться в окружающем пространстве, что вынуждает его прибегать к помощи политической мифологии, которая способна пояснить ему смысл политического действа как определенного обряда. Таким образом, основная функция политического ритуала состоит в возобновлении идеализированного социального порядка и в закреплении происходящих изменений в политической жизни. Вместе с тем ритуал также выступает в качестве механизма мифологизации общественного самосознания. Ритуал представляет собой определенную совокупность действий. Отличие от обычного процесса жизнедеятельности заключается в том, что в ритуале убирается случайное: это жесткий канон. Но ритуал –это не простое повторение определенных действий (жатва, рождение и т.д.). Каждое действие, каждый этап сопровождается дополнительными, имеющими определенный смысл действиями. Действие обладает собственным значением, смысл которого задается ритуалом. Именно в ритуале индивид проживает социальное бытие. Именно в ритуале как системе коллективных действий формируется система отношений между людьми, основанная на символах и порождающая их. Ритуал одновременно является средством описания представленной ситуации и, с другой стороны, средством отношений с иными духовными сущностями, например, богами и героями. Многократное повторение ритуальных действий может привести к снижению способности мыслить критически, что приводит к возможности манипуляции массовым сознанием.В диалектике данного вопроса представляется интересным и наименее изученным аспект взаимосвязи ритуалаи мифологемы. Какую роль играют мифологемы в ритуале? Ответ на этот вопрос может быть дан исходя из следующего определения ритуала: «Ритуал есть публичное воспроизведение в символических действиях иносказательно выраженного коллективного опыта с целью приведения участниками ритуала в соответствие с ним своего личного опыта и общественных взаимоотношений, а также публичного признания своего социального статуса и соответствующего публичного имиджа (мифического образа) в качестве полномочного хранителя части коллективного опыта» [7]. Мифологема и есть заявляемый мифический образ. По сути, мифологема является той маской, которую надевает политикактер перед выходом на политическую арену. Мифологема может стать также минисюжетом для проведения ритуала, основой которого является архаичный мифосюжет, либо старые языческие обряды. Ярким примером является ритуал инаугурации президента, существующий в различных странах: инаугурация –это феномен традиционного общества, изначально основанный на мифологической традиции.В. Полосин рассматривает политические и государственные ритуалы, которые совершаются с целью укрепления единства наций и самоорганизации общества. Он выделяет три вида государственного ритуала: национальнополитический (дни города, установление «досок почета», выборы в органы местной власти), религиознополитический (появление политических деятелей в храме на религиозных праздниках), имперский (церемония инаугурации) [8]. Во всех этих ритуалах происходит нравственное отождествление участников ритуала с прототипическими героями прошлого, настоящего или будущего.На мифологему в ритуале возложены функции возбуждения чувства величия собственной нации (либо социальной группы) и ее превосходства над другими. Одним из способов достижения этого является также разработка образа врага –реального или условного, земного или потустороннего. Ритуал часто включает символическую победу над врагом в той или иной форме. В мирной и обыденной жизни своеобразная модификация ритуального способа борьбы присутствует в спорте, что можно рассматривать как предпосылку политизации его результатов («успехи спортсменов на международной арене –престиж государства»).Н.И. Шестов считает, что «...современная политическая ритуальность автоматически копирует зарубежные образцы либо национальную архаику» [9]. К примеру, советские ритуалы вступления в комсомол или посвящения в пионеры очень напоминают архаические обряды крещения в христианстве, а Красная площадь в Москве является идеальным местом для символических представлений, которые необходимы для поддержания политического мифа. Описание Красной площади, данное С. Московичи, походит на описание сакрального места для «встреч» с богами в древних цивилизациях или жертвоприношений. «Расположенная в центре города –с одной стороны ее ограничивает Кремль; это бывший религиозный центр, где раньше короновались цари, стал административным центром советской власти, которую символизирует красная звезда. Ленин в своем мраморном мавзолее, охраняемом солдатами, придает ей торжественный характер присутствия увековеченной Революции. В нишах стены покоятся умершие знаменитости, которые оберегают площадь, к ним выстраивается живая цепь, объединяющая массу вовне с высшей иерархией, заключенной внутри. В этом пространстве в миниатюре обнаруживает себя вся история, а вместе с ней и вся концепция объединения народа» [10].Нужно отметить, что далеко не всегда модифицированные мифологемы удачно соотносятся с подобранными ритуалами, и далеко не всегда удается обеспечить новый ритуал удачно подобранной мифологической составляющей. Еще один прием, рассмотренный у Кассирера, –это пророчествование. «Политики нашего времени, –пишет Кассирер, –хорошо усвоили, что большие массы людей легче приводятся в движение силой воображения, чем простым принуждением… Пророчество стало существенным элементом новой политической технологии» [11], который можно обнаружить на любом этапе политического процесса в любом обществе. «Пророчествование, –утверждает Н.И. Шестов, –предупреждает массу и политические институты против чегото и указывает значимую цель, чем подтверждает право организованной силы на существование и даже принуждение неорганизованной массы. Политическое пророчествование, кроме того, предотвращает вероятность разрыва между организованной политической силой (партией, движением) и увлекаемыми к политическому творчеству неорганизованными гражданами» [12]. Как правило, в политике пророчества отталкиваются от прогнозирования, которым занимаются ученые. Политики доводят эти пророчествования до населения в максимально доступной ему образной форме [13]. Превращаясь в пророчество, прогноз упрощается, «уплощается», отдельные его стороны гипертрофируются, отношения и оценки поляризуются, –все это изменения, характерные для мифологического мышления.Например, современные аналитики предсказывают необратимость демократических перемен в России –политики пророчествуют о грядущем социальном идеале (или эсхатологической катастрофе).Пророчествование можно рассматривать как универсальный инструмент управления политическим процессом и легитимизации активности его участников.Универсальным основанием пророчеств является мифологема Золотого века. Золотой век обнаруживается в далеком прошлом как идеал, которого можно достичь на новом виткеисторического прогресса. Повышенное внимание к этой мифологеме характерно для националистических, тоталитарных идеологий первой половины ХХ века, а также для программ партий, идущих во власть, или же наоборот, потерявших власть и снова к ней стремящихся. Апеллирование к данной мифологеме в последнем случае просто обязательно: вслед за признанием факта неизбежного нарастания кризисной ситуации и предложением новейших радикальных мер по ее исправлению должен проявиться образ светлого прошлого или будущего. Нужно отметить, что современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик становится чемто вроде публичного предсказателя будущего. Даются самые невероятные и несбыточные обещания. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления. Золотой век предсказывается вновь и вновь.Была названа при описании пророчествования, но может быть выделена и как самостоятельный прием популяризация научной информации. Имеется в виду приспособление данной информации к нуждам массового сознания, созданным обстоятельствами политического процесса. Типичным образцом такого варианта может являться партийное программное мифотворчество. Каждая партия стремится убедить общество, что только ее программа научно обоснована и объективно имеет шансы на успех. Кроме этого, этот прием используется в политической публицистике и научной литературе, рассматриваемых нами как каналы внедрения политических мифологем. К примеру, известная историографическая мифологема «Москва –Третий Рим» возникла в качестве магической формулы, публицистического образа вне всякого предварительного логического обоснования и по иной схеме, чем заявлял Э. Кассирер.Н.И. Шестов в своей монографии очень подробно рассматривает этот прием на примере мифологем советского времени. Он приводит пример мифологем «советского тоталитаризма» и «партийного руководства», которые родились в научных текстах политической философии, а вслед за этим и в политической публицистике. «…В отрицании принципа организованного политического руководства изначально лежали не разумные доводы практического порядка, а апелляция к сверхрациональным ценностям, то есть «слову магическому» [14].Далее мифологема «партийное руководство» закреплялась в массовом сознании через мемуарную литературу, к примеру, Н.Н. Суханова и А.Ф. Керенского [15].Вот как Н.И.Шестов описывает технику внедрения мифологемы «партийного руководства» в научной литературе. «Для воспроизводства мифологемы «партийного руководства» уже было недостаточно простой агитации, апеллирующей к чувствам советских людей… Необходимостью стала пропаганда принципа партийного руководства, его логическое обоснование примерами исторического прошлого… Были написаны сотни научных и публицистических работ, в которых дано всестороннее (и магическое, и эмоциональное, и сугубо научное) обоснование решающей роли партийного руководства в разных сферах общественной жизни… Благодаря такому комплексному обеспечению принцип партийного руководства устойчиво возрождался в сознании каждого нового поколения советских людей» [16]. Другими словами, наука таким вот образом обеспечивала устойчивость советской социальнополитической мифологии и поддерживала еевлияние на политический процесс.В политической публицистике не только конструируются новые мифологемы, но и создаются мифологические образы политиков, героев времени и их врагов. Например, «имидж Ю. Андропова создавали писатель Юлиан Семенов, историк Николай Яковлев и «собственная» организация –КГБ. Семеновские произведения «Семнадцать мгновений весны» и «ТАСС уполномочен заявить» создали популярный и благородный образ органов безопасности, отсветы которого легли и на фигуры их руководителя. Н. Яковлев написал книгу «ЦРУ против СССР», выдержавшую три издания, показал масштабы «холодной войны» и значение огромной работы службы безопасности. КГБ ориентировал западного обывателя на то, что руководитель советской службы безопасности демократ по натуре, говорит поанглийски, курит «Кент», увлекается Флемингом, а Солженицына выслал из страны, чтобы сохранить его как художника слова» [17].А. Цуладзе отводит главную роль в конструировании политических мифов писателям. Еще Сталин называл писателей «инженерами человеческих душ». Советские писатели конструировали по заказу вождя героические образы, которые затем завладели воображением миллионов советских людей. Во время «перестройки» именно писатели разрушали советскую мифологию, создавая произведения типа «Детей Арбата», «Плахи», «Ночевала тучка золотая» и др. Особую роль в разрушении советских мифов сыграла диссидентская литература, особенно романы Солженицына и Пастернака [18].В середине 1990х Юлий Дубов написал роман «Большая пайка», сформировав не только образглавного героя фильма Лунгина «Олигарх» –Платона Маковского, но и литературный образ главного антигероя России –Бориса Березовского. Дубов вывел образ героя эпохи 90х –эдакий Робин Гуд, который уводит деньги изпод носа партийногэбэшной номенклатуры.Таким образом, по мнению Н.И. Шестова, политическая публицистика популяризирует научные идеи и играет роль посредника в информационном обмене между обществом и властью. Мифологемы, включенные в ткань публицистического рассуждения, оказывают наиболее эффективное воздействие в политической коммуникации. Изучение литературного мифотворчества позволяет более точно понять взаимосвязь политического мифа и общественных настроений [19].Символизация фактов и гиперболизация явлений действительности –еще один прием конструирования политических мифологем. Анализируя современные визуальные средства пропаганды, Р. Барт показал, как происходит фабрикация иллюзий массового потребителя журнальной продукции. Он приводит в качестве примера журнал «ПариМатч» 1956 года, наобложке которого «изображен молодой африканец во французской военной форме; беря под козырек, он глядит вверх, на развевающийся французский флаг» [20].Анализируя это изображение, Р. Барт показывает прежде всего его смысл. Он заключается в том, что Франция –это великая империя, и все ее сыны, независимо от цвета кожи, служат под ее знаменами. В этом смысле сообщение также адресовано всем тем, кто критикует колониальную систему. Смотрите, вот этот молодой африканец с рвением служит своим так называемым угнетателям.Изображение на обложке журнала (африканский солдат под французским флагом, отдающий честь) Барт называет «первичной семиологической системой». «Вторичной семиологической системой» здесь будет то сообщение, смысл, которое репрезентирует идеи принадлежности к французской нации и воинского долга (обе эти идеи, по Барту, здесь перемешаны). Мифологическая система складывается из двух названных семиологических систем. Из них первая выступает в роли «языкаобъекта», а вторая в роли «метаязыка», или мифа как такового.Р. Барт называет миф «похищенным языком». По мнению ученого, миф преобразует смысл в форму, а систему фактов в семиологическую систему. Миф является практически всеядным, поскольку он способен воспользоваться любым материалом –словом, изображением, чем угодно, кроме, пожалуй, поэтического языка, который, согласно Барту, оказывает ему наибольшее сопротивление. «Если воспринимать означающее мифа как неразрывное единство смысла и формы, то значение становится для нас двойственным; в этом случае мы испытываем воздействие механики мифа, его собственной динамики и становимся его читателями: образ африканского солдата... является непосредственной репрезентацией французской империи... Если мы сосредоточимся на голом означающем, то концепт однозначным образом заполнит форму мифа. В этом случае мы получим простую систему, в которой значение вновь станет буквальным: африканский солдат, отдающий честь, является примером французской империи, ее символом. Этот тип восприятия характерен для создателей мифов, например, для редактора журнала, который берет какойнибудь концепт и подыскивает ему форму» [21]. Р. Барт показывает, что существует не только целый ряд способов воспринимать миф как сообщение, но существует и свобода выбора в восприятии. Можно занять позицию наивного потребителя, можно стать на место творца мифов. Можно даже оказаться в роли мифолога, специалиста по критике мифов. Это, в сущности, уже ничего не меняет. Мифы производятся, и их потребляют. Для массового сознания миф играет роль навязчивогоспутника, который не прекращает свою речь даже тогда, когда мы уже разуверились в правдивости его слов [22].Для развития государства и нации значение символов и образов страны очень велико. «Любое сообщество объединяется вокруг определенных символов, будь то тотемный столб племени, религиозные ритуалы, пирамиды древних майя, денежные знаки и идеалы «свободы», названия улиц или скульптуры, в общем, как в басне при определенных условиях даже «деревянный чурбан» в лягушачьем царстве –не самый плохой повод для преклонения и объединения. В особом ряду –люди символы, как правило, вымышленные и реальные герои, от Ильи Муромца до Дяди Сэма, Мао, Линкольна или Будды» [23]. Политическая реальность может превращаться в миф с помощью изображения. Во Франции однимиз символов государства является Марианна. Каждый год одна из известных женщин страны примеряет на себя этот образ, становясь на время символом Франции. В этом случае процесс является двусторонним: не только, например, известная актриса визуализирует символический образ, но и этот образ дополнительно эмоционально обогащается благодаря отношению массового сознания к самой актрисе.В России образ страны символизирует «Родинамать». Мифологема Родиныматери –это не просто факт сознания, это нечто большее, являющееся центром притяжения и доминантой социального поведения людей, объединяющей разрозненное множество в единое общество с определенными традициями, способом мышления и восприятия мира. Образ РодиныМатери –«главный гарант недопущения подмены образа нации какимлибо философским или религиозным идеалом, который сразу разделит родственников на «своих» и «чужих» по мировоззренческому признаку» [24]. Его дополняют образы «малой родины» –необходимое условие любви к Родине великой. Малая родина «начинается», как известно, с микроистории –с семьи, родни, «с той песни, что пела нам мать», «со старой отцовской буденовки, что гдето в шкафу мы нашли», и микропространства –родного дома, «старых и верных товарищей, живущих в соседнем дворе». «Микроистория и микропространство, заложенные в яркое детское восприятие, поэтизируются, становятся возвышенными и одухотворенными, эталонными для всей последующей жизни» [25].По мнению В. Полосина, процесс отождествления «малых родин» с одной великой Родиной в какихлибо определенных пространственных границах является самым сложным историческим заданием, и именно нерешенность этого вопроса является фундаментальной причиной хаоса и смуты. «Это отождествление возможно только в том случае, если в общественном сознании сложитсяцельная картина бытия, т.е. мифология общества, и общекультурная, и религиозная, и политическая, будет одновременно национальной» [26].Что касается такого приема, как гиперболизация фактов действительности, то он характерен практически для всякого политического мифа. По мнению Э. Кассирера, в мифе «ни какихто специфических различий между разными сферами жизни, ни определенных постоянных, устойчивых форм не существует. Внезапная метаморфоза может превратить каждую вещь в любую другую» [27]. В мифе нет застывших форм, действительность динамична, эйфорична. Обыденное и сверхъестественное не вступают ни в какие противоречия. Эта гибкость и пластичность политического мифа дает политику огромные возможности. Любой объект действительности может быть наделен сверхъестественными свойствами. Ветряные мельницы становятся «великанами», а главы государств «отцами наций».Для мифа вообще характерна гипербола –преувеличение становится основным формообразующим элементом. Лишь в мифе гипербола является средством типизации, непременным способом создания той самой великой идеальной действительности.Подводя итог всему вышесказанному, можно сказать, что историкосравнительный анализ событий разных времен показывает: в них есть общие элементы –те или иные мифологемы, которые составляют ядро различных идейных течений. Мифологемы, сконструированные пять тысячелетий назад и в последние десятилетия XXвека, практически не отличаются друг от друга по внутренней логике. В мифологемы вкладывается новое содержание, и с этим новым содержанием они беспрепятственно входят в массовое политическое сознание людей через каналы СМИ, публицистику, научную и мемуарную литературу. Мифологемы, используемые со знанием их функциональных возможностей и специфических особенностей, способны оказать серьезное влияние на реализацию определенного замысла по отношению к политической действительности; говоря словами Р. Барта, «политическая незначительность мифа зависит лишь от внешней ситуации. Как мы знаем, миф есть ценность; меняя его окружение, ту общую (и преходящую) систему, в которой он помещается, можно точно регулировать его эффект» [28].

Ссылки на источники1.Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестник МГУ. –Сер. 7. Философия. –1990. –№2. –С.160–166.2.Барт Р. Мифологии. –М.: Издво Сабашниковых, 1996. –320 с.3.Барт Р. Указ. соч. 4.Барт Р. Миф сегодня // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. —М.: Прогресс; Универс, 1994. С. 72–130.5.Лебон Г. Психология масс. –Минск,М., 2000. –320 с.6.Гаджиев К. Политическая философия. –М.: Экономика, 1999. –606 с.7.Барт Р. Миф сегодня.Указ. соч.8.Полосин В.С. Миф. Религия. Государство. –М.: Ладомир, 1999. –440 с.9.Шестов Н.И. Политический миф теперь и прежде / Под ред. проф. А.И. Демидова. –М.: ОЛМАПРЕСС, 2005. –414 с.10.Шестов Н.И. Указ. соч. 11.Кассирер Э. Указ. соч.12.Шестов Н.И. Указ.соч. 13.Белкин А. Вожди или призраки. –М.: Олимп, 2001. –287 с.14.Шестов Н.И. Указ. соч.15.Суханов Н.Н. Записки о революции. В 3т. –М.,1991.–1030 с.; 16.Шестов Н.И. Указ. соч.17.Там же.18.Цуладзе А. Политическая мифология. –М.: Эксмо, 2003. –384 с.19.Шестов Н.И. Указ. соч.20.Барт Р. Миф сегодня.Указ. соч.21.Барт Р. Мифологии. Указ. соч.22.Барт Р. Миф сегодня. Указ. соч.23.МисюровД. Моделирование социальнополитического взаимодействия на основе формирования государственной символики в Российской федерации: состояние и перспективы. –М.: МАКС Пресс, 2004. –112 с.24.Полосин В.С. Указ. соч. 25.Там же. 26.Там же. 27.КассирерЭ. Опыточеловеке. –М.: Гардарика, 1998.–784 с.

28.БартР. Мифологии. Указ. соч.

Shulga Nadezhda,Ph.D. in philosophy, associate Professor of the Department «Public relations, service and tourism», Omsk State Transport University, Omsknadinshulga@yandex.ruThe mythmaking in the mediaAbstract. The article considers the system of functioning of the myths in the mass political consciousness. Identified methods of influence of mass media by means of mythological elements in the mass consciousness. The main emphasis is on the methods of implementation of political myths in the media.Keywords:myth, mythology, mass communications, mass media, political mythology.

Рекомендовано к публикации:

Горевым П. М., кандидатом педагогических наук, главным редактором журнала «Концепт»