Имена персонажей как способ выражения их внутренней сущности в «Хрониках Нарнии» К.С. Льюиса
ART 53181
Авторы:
М.
В. Родина, Н.
Л. Потанина
М.
В. Родина, Н.
Л. Потанина Библиографическое описание статьи для цитирования:
Родина
М.
В.,
Потанина
Н.
Л. Имена персонажей как способ выражения их внутренней сущности в «Хрониках Нарнии» К.С. Льюиса // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2013. – Т. 3. – С.
891–895. – URL:
http://e-koncept.ru/2013/53181.htm.
Аннотация. Автор рассматривает проблему функционирования и интерпретации антропонимов в цикле сказочных повестях К.С. Льюиса «Хроники Нарнии». В статье рассматриваются наиболее значительные философские концепции имени, начиная с античности и кончая 20м в., а также даётся анализ семантики имён персонажей нарнийского цикла с целью выявления наиболее глубинных смыслов названного
произведения.
Ключевые слова:
миф, философия имени, имя собственное, прецедентный
антропоним, ономастическое пространство, мифологема пути, волшебная сказка, фэнтези
Текст статьи
1
Родина Мария Вячеславовнааспирантка кафедры русской и зарубежной литературы ТГУ им.Г.Р. Державина (науч.рук. д.ф.н., проф. Наталия Леонидовна Потанина),г.Тамбовmarija.marianna1987@yandex.ru
Имена персонажей как способ выраженияих внутренней сущности
в «Хрониках Нарнии» К.С. ЛьюисаАннотацияАвтор рассматривает проблему функционирования и интерпретации антропонимов в цикле сказочных повестях К.С. Льюиса «Хроники Нарнии». В статье рассматриваются наиболее значительные философские концепции имени, начинаяс античности и кончая 20м в., а также даётся анализ семантики имён персонажей нарнийского цикла с целью выявления наиболее глубинных смыслов названного произведенияКлючевые слова: философия имени,имя собственное, прецедентный антропоним, ономастическое пространство, миф, мифологема пути, волшебная сказка, фэнтези С древнейших времён имя
человека как выражениеего внутренней сущностиявляло собой одну из ключевыхпроблем в областиискусства и философии. Так, Н. Б. Мечковская высказывает мысль о том, что «возможность веры в слово вообще в природе людей. <...>. В сущности, это мифопоэтическое видение слова», которое, хотя и не в состоянии удовлетворить логику, но «требуется душе и
сердцу человека». Именно поэтому «мифопоэтические мотивы в отношении к слову это историческая реальность, без которой наше понимание человека и
культуры было бы неполным» [1, с. 292].Известно, что одной из ключевых идей конфуцианства была «идея исправления имен», в соответствии с которой название вещи должно обязательно соответствовать тому, что оно означает, в то время как в реальной жизни между тем и другим нередко наблюдаются расхождения. Эти расхождения должны быть устранены, имена должны стать «правильными». Искренне веря в возможность воздействия имени на называемого, Конфуций (551 479 до н. э.) видел разрешение всех проблем в том, чтобы посредством «исправления имён» восстановить прошлое, когда слуга был слугой, отец отцом и сын сыном не по названию, а на самом деле. А в Древней Элладе велась напряжённая дискуссия о природе имени, прежде всего, между сторонниками теории фюсей и теории тесей. Приверженцы теории фюсей полагали, что имя вещи соответствует ее природе, в то время как сторонники противоположной концепции утверждали, что связь между тем и другим произвольно устанавливается людьми [1, с.300]. В этой дискуссии участвовали такие величайшие мыслители, как Гераклит (535475 до н.э.), Демокрит (470/460 первая половина IV в. до н.э.), Аристотель (384322 до н.э), Платон (428/427 348/347 до н.э.). Последний, как известно, предложил компромиссный вариант: имена устанавливаются людьми в соответствии с природой вещей, но нередко бывает и так, что они либо даются ошибочно, либо впоследствии искажаются обычаем.Однако дискуссии и размышления о сущности и
смысловой значимости имени
имели место не только в древности: так, в русской философии начала XXв., представленной трудами таких мыслителей, как С.Н.Булгаков (1871 1944), П.А.Флоренский (1882 1937), А.Ф.Лосев (1893 1988) и др., эта проблема нередко рассматривалась в русле теологическиориентированных систем. Так, у Флоренского и Лосева «философия имени» связана с общей философией языка, которая кладет в основу Имя и его отношение к различным вещам. 2
В понимании Булгакова имя прежде всего свидетельство о том, что нечто есть, существует. «Всякое имя в своем возникновении есть слово, т. е. смысл, идея, содержание», пишет он в своей «Философии имени» [2, с.128], определяя слово как «первоэлемент мысли и речи»[2, с. 21]. С онтологическим статусом Имени данного мыслителя напрямую связан статус Софии как трансцендентальной основы мира, что являет себя в именовании. В работе «Свет невечерний» (1917г.) София и Имя фактически синонимичны: «Своим ликом, обращенным к Богу, она (т.е. София, прим. М.Р.)есть Его Образ, идея, Имя. Обращенная же к ничто, она есть вечная основа мира... Мир идей, идеальноевсе, актуально содержащееся в Софии, для мира тварного существует не только как основа или причинность... но и как норма, предельное задание, закон жизни» [3, с.189, 194]. Однако в трудах «Философия имени» (19191923гг.) и «Трагедия философии», которые были созданы несколько позже, (1920) между Софией и Именем уже наблюдается различие. Как отмечает А.И.Резниченко, данное различие указывает «на возможность двух направлений в центральном для всей булгаковской метафизики соотношении между Богом и миром от Бога к миру (благодать, сфера Софии и софийных эпифаний) и мира к Богу (сфера Имени, именование)» [4, с. 137]. Именно учение о Софии позволяет рассматривать простые человеческие слова как сопряженные с Сущностью. В содержании слова философ видит мощную космическую силу: «В словах говорит себя космос, отдает свои идеи, раскрывает себя. Слово, как мировое, а не человеческое только слово, есть идеация космоса <…>. Слово, так как оно существует, есть удивительное соединение космического слова самих вещей и человеческого о них слова, причем так, что и то и другое соединены в нераздельное сращение» [2, с. 39]. Философским воззрениям Булгакова вообще свойственны представления о «космичности» идеи и в то же время о её неразрывной связи с материей. Так соединяются в одно целое слово, мысль, идея и космос, причём слово становится выражением самой истины бытия. Имя, по Булгакову, это и смысл, и «молчаливое подлежащее», сфера Я, сфера субъективности, «из которой говорящий смотрит и выражает в слове весь мир, но себя он не видит, а потому и выразить не может иначе, как общим символическим свидетельством бытия»[2, с.48]. Взятое в единстве со своим носителем, имя являет собой критерий софийности мира, но не саму эту софийность.А. Ф. Лосев разрабатывает философию языка, близкую Булгакову. Ключевой тезис этой философии состоит в том, что «весь мир есть слово»: «Если сущностьимя, слово, то, значит, и
весь мир, вселенная есть имя и слово, или имена и слова. <…>. Человек слово, животное слово, неодушевленный предмет слово. Ибо всеэто смысл и его выражение» [5, с. 627801]. Здесь мы видим сильное влияние идей имяславцев, которые в своё время были известны глубоким благоговением перед сакральным смыслом слова и стремлением к «обожению» звуков и букв. Связано это было прежде всего с благоговением перед Именем Господа ведь именно с Ним связывалось проявление божественной энергии во Вселенной. Однако у Лосева эти воззрения как бы «перерастают» в «культ» словаимени, в преклонение перед его могуществом и магической силой: «Природа имени, стало быть, магична. <…>. Знать имя вещи значит уметь пользоваться вещью в том или другом смысле» [там же]. И в булгаковской, и в лосевской философии имени сфера имени понимается как своеобразная точка соприкосновения Бога и созданного им мира. Оба названных мыслителя определяют имя как грань между ноуменальным и феноменальным бытием, которая, «будучи онтологической по существу, уже содержит в себе метаязыковые дескрипции, язык как данность» [4, с. 135]. В отличие от них, в философии П.А.Флоренского «моментом символического единства между Богом и миром является образ, или лик, а имя формируется как вербальная констатация 3
этого момента уже в сфере тварного бытия» [там же]. Известно, что Флоренский определял имена людей в качестве «очагов творческого образования личности», которые, выступая в качестве категорического императива «да будет», формируют членов общества. По Флоренскому, в личных именах людей «закодированы» их судьбы: «По библейским понятиям, замечает философ, имясамо благословляет или проклинает, а мы являемся лишь орудием для его действия и той благоприятной средой, в которой оно действует» [6, с. 267]. И далее: «… Имя тончайшая плоть, посредством которой объясняется духовная сущность» [7, с.62]. Символика имени определяется «Горними силами», в то время как «прикрепление» имени к конкретному лицу предполагает Богонисхождение. В результате имена приобретают «нормативный» характер; мыслитель убеждён, что именно поэтому «Иваны, Павлы, Александры должны быть такими, а не другими». Особый интерес представляет его утверждение о том, что у всякого имени есть как бы два полюса: верхний и нижний, между которыми расположена некая промежуточная сфера. Это значит, что человек, носящий то или иное имя, может быть выразителем либо высших, либо низших его качеств, однако это не значит, что, будучи определённой именем, личность теряет свободу, ибо «каждое данное имя есть целый спектр нравственных самоопределений и пучок различных жизненных путей». Соответственно, нося то или иное имя, «можно быть святым, можно быть обывателем, а можно негодяем, даже извергом» [7, с.176].В свете сказанного становится очевидна колоссальная важность выбора писателем имен, вводимых им в структуру своего произведения. Например, в мирах фэнтези и волшебной сказки собственные имена несут огромную смысловую нагрузку, давая возможность вскрыть наиболее глубинные смыслы конкретных произведений, созданных в этом жанре. В этосвязи исследователь Н.И.Репринцева отмечает, чтоономастическое пространство волшебной сказкиобычно бывает представлено мифонимами, антропонимами и топонимами, причёмантропонимы составляют наиболее распространённую группу онимов, которую можно охарактеризовать как «ядерную», в то время как «остальные группы находятся а периферии прецедентноономастического пространства». Это объясняется «антропоцентричностью миракак реального, так и ирреального». [8, с. 52]. Нередко «антропонимы и мифонимы являются двумя противоположными полюсами, делящими мир на добро и зло. Но из этого противостояния победителем выходит именно человек,что позволяет сделать вывод о ведущей роли антропонимов, зачастую отражающих характер этой борьбы» [9, с. 332]. Именно символику антропонимов мы и будем рассматривать в нашем исследовании. Материалом нам послужат тексты семи сказочных повестей «Хроники Нарнии» («TheChroniclesofNarnia»), созданного англоирландским писателем К.С. Льюисом. (19501956).Известно, что писатель придавал очень большое значение выбору имён для своих героев, определяя их как некий знак, как важную примету, связывающую конкретных персонажей с множеством других деталей, образов и событий. В своих размышлениях мы будем опираться на предложенное Флоренским учение об именах, что поможет нам выявить особенности семантического ореола, окружающего личные имена героев нарнийского семикнижия, и подобрать ключ к пониманию проблематики льюисовских сказокпритч. Как известно, центральной мифологемой названного семикнижия является мифологема путиперемещения персонажей в сакральном пространствеинобытия с многократным преодолением границ, отделяющих мир повседневности от Иных Миров. Она же составляет сюжетнокомпозиционный стержень повествования. Путь героев в волшебную страну и обратно олицетворяет сам их жизненный путь, со всеми переломными моментами, судьбоносными решениями и встречами. В процессе этого пути персонажи Льюиса проходят сложные испытания, цель которых 4
состоит в том, чтобы помочь каждому из героев обрести истинное лицо и приблизиться к «верхним полюсам» своих имён, полностью реализовав их высокую символику самой своей жизнью сначала в Нарнии, а затем и в Мире Людей. Рассмотрим далее, как это происходит.Имя «Дигори» (Digory), которое носит герой самой первой сказки, «TheMagician‱sNephew» («Племянник чародея»), является производным от англ. «dignity» «достоинство, благородство» и «digger» «золотоискатель» [10, с.216]. Названное делает прозрачной символику имени главного героя, по отношению к которому значения обоих слов, что лежат в основе его имени, вполне справедливы: «dignity» поистине является одной из ключевых характеристик названного персонажа это человек глубокого и благородного сердца, настоящий «рыцарь духа». Так, будучи ещё ребёнком, герой мужественно преодолевает тяжелейшее испытание: у мальчика неизлечимо больна мама, никакие земные лекарства уже не в состоянии вырвать её из рук смерти, дыхание которой с каждым днём становится всё ощутимей и вдруг представляется возможность её спасти: для этого надо всего лишь нарушить слово, данное Аслану. Именно к такому решению пытается склонить героя явившаяся ему Колдунья. В эту минуту мальчик осознаёт, «thatthemostterriblechoicelaybeforehim» [11, с.94], однако «рыцарская» сущность персонажа помогает ему устоять и выйти победителем из сложившейся ситуации. Эту «доблестную», «победоносную» сущность воина, верного своему слову и готового стоять до конца, обнажает и фамилия персонажа «Кёрк»(Kirke),примечательная тем, что, вопервых,является модификацией древнесаксонского «сe(d)ric», которое означает именно "воин" и"победитель сражений", а вовторых, содержит аллюзию на средневековую легенду о рыцаре по имени Седрик, которыйво времена правления Иоанна Безземельного остался верен Ричарду Львиное Сердце, что позволяет говорить о сюжетном параллелизме: дав своему герою столь древнюю и славную фамилию, писатель углубил сюжетную символику названного эпизода под пером Льюиса имя древнего рыцаря превратилось всвоего рода сюжетное иносказание, вскрывающее отважную и благородную душу Дигори, который, превозмогая ужас и боль, всё же сумел сохранить верность слову, данному Владыке Нарнии Златогривому Аслану, подобно тому, как это сделал Седрик Саксонский много веков назад.Характеристика «digger» (русск. «золотоискатель»), к которой также отсылает имя героя, тоже успешно реализуется самой его жизнью и теми ценностными установками, которые впоследствии мистер Кёрк избрал для себя в качестве наиважнейших: из дальнейшего повествования мы узнаём, что он стал великим ученым, который всю жизнь посвятил исследованию красот и тайн окружающего мира, по крупицам собирая сокровища творческой человеческой мысли. Именно это делает его истинным «золотоискателем» только в переносном смысле слова. Этот человек гораздо уютнее чувствует себя в компании древних манускриптов, нежели в многолюдных очередях или на станции метро, являя собой лик истинного «нарнийца», одного из тех, кого называют людьми «не от мира сего». В тексте «Хроник…» эта «неотмирность» персонажа подчёркивается, вопервых,упоминанием о том, что он ведёт крайне уединённую жизнь вдали от суеты большого города, в усадьбе, где есть понастоящему красивые и необычные места, овеянные множеством старинных преданий, а вовторых, описанием внешности профессора: у него «заросшее бородой лицо» и «странный вид». О таких нередко отзываются как о «больших детях», совершенно не приспособленных к жизни в быту, однако именно они, призывая на помощь бесчисленный сонм писателей, поэтов, мыслителей и святых всех эпох, способны «зажечь» сердца людей, учившихся «чемунибудь и какнибудь», приобщив их к сокровищам истинной мудрости. 5
Подругу профессора Керка, с которой он впервые попал в Нарнию, зовут Полли Пламмер (PollyPlummer). Рассматривая символику её имени, отметим, что «Полли»сокращение от греческого «Аполлинария», а последнее восходит к имени бога Аполлона, который известен не только как покровитель искусств, но и бог солнца, податель света. Так Льюис подчёркивает «светлую» сущность своей героини, ещё не лишившейся детской непосредственности и чистоты, в отличие от многих своих сверстников. Кроме того, греческое «αππολυσισ»толкуется и как «освобожденная» [12, с. 76], и эта характеристика тоже справедлива по отношению к данной героине: её и впрямь «освободила» духовно встреча с Нарниейнеслучайно автор упоминает о том, что Полли, подобно мистеру Кёрку, не завела семьи и до конца дней своих предпочла остаться мисс Пламмер; тем самым она как бы «выпадает» из бесконечного круговорота повседневной суеты, словно отказываясь играть по правилам мира повседневности (отношение к которому Льюиса, как известно, было резко негативным), зато с профессором Кёрком они остаются друзьями на всю жизнь, что в очередной раз подчёркивает верность героини Нарнии и всему тому, что с ней связано. Далее рассмотрим символику имён первых нарнийских королей Франциска и Елены, которые в нашем мире были лишь бедной супружеской четой, но которых не могли озлобить суровые условия жизни вопреки им герои сумели сохранить чуткое, доброе сердце. Имя лондонского кэбмена (Фрэнк), как, впрочем, и вышеупомянутая фамилия Дигори, может быть охарактеризовано как антропоним прецедентного характера. Последнийтакие исследователи, какИ.В.Захаренко, В.В. Красных, Д.Б.Гудкови Д.В.Багаеваопределяют как «своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не собственно к денотату, а к набору дифференциальных признаков данного прецедентного имени» [13, с.183]. Им вторит исследователь Л.Ю.Горнакова, которая видит в такого рода имени «индивидуальное имя, связанное или 1) с широко известным текстом, относящимся, как правило, к числу прецедентных (Бедная Лиза, Обломов), или 2) с ситуацией, широко известной носителям языка и выступающей как прецедентная (Иван Сусанин); в состав прецедентных имён входят также 3) именасимволы, указывающие на некоторую эталонную совокупность определённыхкачеств (Наполеон, Сальери)» [14, c.63]. По мнению С.В. Лазовской, такого рода антропонимы «имеютдвойную референцию: называют какоголибо героя данного произведения и имеют некий «прототип» («архетип»), закрепленный в сознании носителей языка как «культурный прецедент» [15, с.171]. В качестве прототипа в данном случае выступаетличность Франциска Ассизского,что немедленно вызывает соответствующие ассоциации: вопервых, названный подвижник в своё время прославился необыкновенным жизнелюбием, радостным, благодарным и открытым взглядом на мир: «Франциск всегда был неизменно ясен и любил видеть вокруг себя веселые лица. (Здесь идалее подчёркнуто мной, М.Р.).Он говорил своим ученикам, что они должны прогонять мрачные мысли.<…>. Франциск желал быть глашатаем благой вести в народе и поэтому всегда являлся с радостным лицом.Внутренняя гармония, господствовавшая в его душе, невольно действовала на каждого, вступавшего с ним в общение, озаряла, согревала и восстанавливала ясность духа, разгоняя тоску и уныние» [16, с. 260], читаем мы в жизнеописании названного подвижника. Та же черта присуща и персонажу «Хроник…», который во всём стремится замечать только хорошее: так, провалившись вместе с детьми в «пустой мир», Фрэнк не теряет присутствия духа:«Nobonesbroken, anyone? Good. <…>. Now, if we‱ve fallen down some diggings <…>, someone will come and get us out presently, see! And if we‱re dead <…>, you got to remember that worse things ‱appen at sea and a 6
chap‱s got to die sometime» [11, с. 60]. Как явствует из приведённого фрагмента, ключевой отличительной чертой этого героя является его способность радоваться и быть благодарным даже за самую крохотную удачу, соответственно, и спутников своих кэбмен пытается воодушевить: такие высказывания Фрэнка, как «Nobonesbroken, anyone? Good», «someonewillcomeandgetusoutpresently, see!», «worsethings‱appenatsea» передаютего неиссякаемый оптимизм и умение довольствоваться малым (кости все целы уже хорошо, уже повод для радости: ведь можно было и насмерть разбиться). Герой надеется, что их обязательно найдут и вызволят (восклицательный знак в конце второй из названныхфраз подчёркивает уверенность Фрэнка в том, что будет именно так, как он говорит), хотя и понимает, что события могут развернуться и по иному сценарию. Однако он считает, что даже в этом случае не стоит унывать: жизнь не настолько сладка, чтобы за неё цепляться, а смерть кэбмена отнюдь не страшит он убеждён, что «thereain‱tnothingtobeafraidofifachap‱sledadecentlife», поэтому и говорит о ней очень просто, открыто и даже немного с иронией «achap‱sgottodiesometime». Ив этой иронии вновьчувствуется вызов отчаянию, мудрое принятие «всего, что Господь ни пошлёт». Фрэнк пытается убедить и остальных в том, что даже в сложившейся ситуации «there‱ssomethingtobethankfulfor»,предлагая всем вместе вознести хвалебный гимн Создателю, ибо, на его взгляд, это самое лучшее, что можно сделать в данный момент («Andifyouaskme, Ithinkthebestthingwecoulddotopassthetimewouldbesinga‱ymn») [там же]; более того он первый начинает пение. Безжизненное пространство «пустого мира» согревают слова благодарственной молитвы, радуя и ободряя детей («itwasverycheering»), которые в этот момент «заражаются» оптимизмом кэбмена.Второе, что «роднит» героя с подвижником 13в., это отношение к окружающей природе: известно, что чуткое и отзывчивое сердце Франциска всюду видело братьев и сестёр, чая живую душу во всяком Божьем творении [16, с. 264]. Это подтверждают слова сложенного им гимна, воспевающего величие и красоту мироздания: Да хвалит Господа сестра моя Луна, И звезды, полные таинственной отрады,Твои небесные лампады,И благодатная ночная тишина!Да хвалит Господа и брат мой ВетрлетучийНе знающий оков, и грозовые тучиИ каждое дыханье черных бурьИ утренняя, нежная лазурь!Да хвалит Господа сестра моя Вода:Она тиха, она смиренна,И целомудренно чиста, и драгоценна!Да хвалит Господа мой брат ОгоньвсегдаВеселый, бодрый, ясный,Товарищ мирного досуга и труда,Непобедимый и прекрасный! Герою Льюиса также присущевесьма трепетное отношение к красоте окружающей природы. В момент рождения нового мира Фрэнк благоговейно замирает, созерцая совершающееся на его глазах чудо. Мы полагаем, что, нарекая своего персонажа таким образом, писатель, по сути, утверждает приоритетвоззрений на природу,свойственных подвижнику из Ассизи. В соответствии с этимивоззрениями,земля есть чудное Божие творение, за заботу о котором на людей возложена колоссальная ответственность, равно как и величайший дарСоздателя человеку, за который надо неустанно благодарить. Восходянанарнийскийпрестол, 7
геройполучаетотАсланарядзаветов, которыесостоятвтом, чтобы«to rule and name all these creatures, and do justice among them, and protect them from their enemies when enemies arise». Аещёонникогданедолжензабывать, что«they are not slaves like the dumb beasts of the world you were born in, but Talking Beasts and free subjects» [11, с. 8182].Так бедный лондонский кэбмен,от природы наделённый добрым, отзывчивым сердцеми чувством прекрасного, обретает возможность полностью раскрыть в себе этиталант, претворив в жизнь высокие идеалы любви ко всякому творению, которыми когдато жил легендарный проповедник Средневековья. Жену кэбмена зовут Елена (Helen),что восходит к древнегреческому «Ἑλένη» и соотносится с такими словами, как «солнечный луч» и «солнечный свет» (ср. с Ἠέλιος Гелиос, бог Солнца) [12, с. 569]. П. Флоренский, анализируя это имя, отмечает, что «одна из этимологий имени Елена приводит его к исходному словуселена, т. е. луна». И далее он пишет так: «Имя богини, Селена,не сопоставляется с возрастом и вне вопроса о той или другой психологии возраста; оно блещет вечной неувядающей красотой, в которой сочетаются всевозрасты; в духовной организации Селены мыслятся собранными лучшие свойства от младенца до престарелой старости» [7, с. 215]. Однако в обоих случаях сохраняется семантика света, поэтому чаще всего названное имя трактуется как «светлая» или «сияющая», реже как «избранная». По отношению к героине Льюиса верны все три характеристики: её душа действительно светлая, сияющая поистине кристальной чистотой. Эта женщина, невзирая на свою бедность и необразованность, отмечена высокойпечатью: она «избрана» помочь своему мужу в выполнении его высокого призвания заботиться о новорождённой нарнийской земле, где оба супруга призваны царствовать, ибо таково их истинное предназначение, и они ему отвечают. В числе вернейших друзей Нарнииможно назвать и других персонажей: это прежде всего трое Пэвенси (Питер, Эдмунд и Люси), Юстес Вред и его подруга Джил Поул. Их имена также имеют соответствующую символику. Так, старший Пэвенси неслучайно носит имя «Питер»(Peter),или Пётр:ведь в переводе это значит «камень, скала» [12,с.1329]. Именно таким сильным и надёжным должен быть старший брат, на плечах которого лежит большая ответственность заботиться о младших, заступаться за тех, кто слабее и кто не может сам постоять за себя, так чтобыони и впрямь чувствовал себя рядом с ним «как за каменной стеной». И герой Льюиса оказывается достойным своего имени: в сложных ситуациях он умело предотвращает растерянность и панику; когда другие детиначинают издеваться над своей младшей сестрой, Люси,Питер вступается за неё, обрушиваясь с гневной тирадой на главного зачинщика этих насмешек Эдмунда. В тот момент, когда надо принять какоелибо ответственное решение, Питер нередко берёт инициативу в свои руки. При этом герой излагает собственные мысли очень чётко и лаконично, не тратя слов и избегая ненужных эмоций, как, например, в эпизоде на руинах КэрПаравеля [11, с. 329].Питеру же приходится принять на себя самый страшный удар в схватке с Белой Колдуньей и вести с ней долгую, изнуряющую борьбу на мечах.Похожую коннотацию имеет имя двоюродного брата Питера, которого зовут Юстес.«Юстес» то же, что «Евстафий» (др.греч.«Εὐστάθιος»«твердый, стойкий, неизменный»). Оно красноречиво характеризует персонажа Льюиса, «твёрдость» и «стойкость» которого сутьосновные чертыего характера. Вначале этот геройне способен думать ни о ком, кроме себя; кроме того, он начисто лишен способности мечтать: так, звёзды для него не более чем «huge ballsof flaming gas», а живые существа имеют ценность в его глазах лишь тогда, когда они «deadandpinnedonacard».Но впоследствиииз «непоколебимого» циника и эгоиста Юстес превращается в столь же «непоколебимого» и преданного «друга Нарнии». Подругу Юстеса зовут Джил.Мы полагаем, что, создавая образ данной героини, Льюис назвал её именно так, исходя из символики, что некогда вложил в 8
это имя близкий друг писателя Дж.Р. Толкин, также работавший в жанре фэнтези. Известно, что Толкин занимался разработкой двух мифических, эльфийских языков, на которых впоследствии и созданные им сказочные народы. В одном из этих языков, а именно в синдарине, имя «Джил» («Gil») значит «огонёк, звезда, яркая искра». Подтверждение данной мысли нам видится в том, что в тексте «Хроник…» вообще прослеживается отчётливая тенденция давать лучшим героям семикнижия имена, имеющие «светлую», «сияющую»коннотацию: таковы имена Поллии Елены; таково имямладшей девочки Люси, которое, восходя к лат. ««lux», т.е. «свет» [17, с.162],сближаетеё, раннехристианской мученицы Люсии, или Лючии, которая почитается именно как подательница света и избавительница от слепоты как духовной, так и телесной. Оно же символизирует причастность героини к Свету. На протяжении повествования героиня Льюиса выделяется среди других детей именно внутренней зоркостью она единственная, кому дано видеть то, чего до поры до времени не могут видеть остальные. И хотя вначале героиню готовы принять за сумасшедшую, впоследствии именно через неё и для остальных Пэвенси придётвремя высоких дерзаний и открытий. «Светоносно» и имя самой волшебной страны, куда попадают персонажи Льюиса: «Нарния» в переводе с иврита означает «Божья свеча» («Нэр», т.е.«свеча»,+ "Йя", т.е. «Бог»),что сообщает льюисовской стране символику «страныБожественного света», где Создатель, мир и люди находятся в постоянной гармонии и где во всём совершенстве воплотился замысел Творца миров.Имя Эдмунд(Edmund), восходит к драевненглийским «eād»(«богатство», «процветание») и «mund»(«рука»; «защитник», «защита») [12, с. 530]; обыкновенно трактуется как «защитник справедливости» либо как «мечзащитник». Автор отмечает, что,взойдя на нарнийский престол, Эдмунд особенно преуспевает именно «incouncilandjudgement»,за что и получает прозвище «KingEdmundtheJust». Показательно то, что в начале своего пути большинство героев отнюдь не являют образца нравственного совершенства: к примеру, Дигори, как и многие из его сверстников, может и солгать, и ранить неосторожным словом, и проявить чрезмерное любопытство: увидев таинственную надпись, предлагающую либо «strikethebellandbidethedanger»,либо «wonder, tillitdrivesyoumad, Whatwouldhavefollowedifyouhad»,мальчик решает и за себя, и за Полли («I‱mnotgoinghometobedrivenmadbyalwaysthinkingofthat. Nofear!»[11, с. 35]), которой к тому же неоднократно грубит. Люсизавидует красоте своей старшей сестры, Сьюзен («Lucy, stillbeautifulbeyondthelotofmortals, wasbackinEngland. And Susan (who had always been the beauty of the family) <…> in the picture looked exactly like the real Susanonly plainer and with a nasty expression. And Susan was jealous of the dazzling beautyof Lucy») [1, с.495496]. Эдмундвсехссорит, высмеиваетипредаёт(«he decided all at once to do the meanest and most spiteful thing he could think of. He decided to let Lucy down»[11, с. 129]).Джилнакаждомшагупадаетдухомижалеетсебя(«Shesaidtoherself, at first, that shewastootired, but shesoon forgot all about it» [11, с.591]); болезненнаяранимостьизастенчивостьстранноуживаютсявнейсжеланием«to show off»: будучи«one of those lucky people who have a good head for heights»[11, с. 554, 558], онаподходитксамомукраюнависшейнадпропастьюскалы, чегоневсилахсделатьеёдруг, которомугероинянежелаетпроститьэту«слабость».КэбменуФрэнку, привсейегодобротеиотзывчивости, присущи«the sharpness, and cunning and quarrelsomenes», которыегерой«had picked up as a London cabby»[11, с. 96].Да и сама жизнь Фрэнка в мире повседневности, как и жизнь его супруги Елены, весьма бедна, убога и всячески препятствует раскрытию того лучшего, что заложено и в личности и в именах названной четы. Так возникает впечатление, что до момента первого путешествия в Нарнию герои словно погружены в некую духовную спячку, а высокая символика их имён как бы оказывается погребённой в 9
череде неотличимых друг от друга дней. И наоборот, начало приключений героев в волшебной стране становится для них отправной точкой восхождения к «верхним полюсам» имён, которые они носят; пробуждением к новой жизни. В конечном итоге образ кэбмена Фрэнка обретает сходство с образом Франциска Ассизского, в результате чего становятся иными даже внешний облик героя и выражение его лица: он облечён в «strangeandbeautifulclothes», «andthecourage, andthekindnesswhichhehadalwayshadwereeasiertosee»именно теперь, когда перед нами уже не кэбмен Фрэнк, а король Нарнии Франциск I. Точно так же на глазах у всех преображается и его жена Елена: из скромной и незаметной женщины, застигнутой врасплох «inthemiddleofawashingday»,в фартуке и с клочьями мыльной пены на обнажённых до локтей руках героиня превращается в величественнуюнарнийскую королеву. В этот момент становится очевидна и её красота, и «избранность» и «светоностность». Столь же «светоносными» и прекрасными становятся образы Полли, Джил и Люси. Черты «рыцаря без страха и упрёка» всё отчётливей проявляются в образах Дигори Кёрка, в облике которого отвага и благородство соединяются с истинной мудростью;Эдмунда, который начинает как предатель, но потом становится самоотверженным «защитником справедливости», в соответствии с благородной семантикой своего имени; Юстеса Вреда иПитера Пэвенси. Однако сказанное справедливо не для всех персонажей Льюиса: есть среди них и такие, что движению вверх, навстречу свету и истине, предпочитают путь вниз, в глубины порока и тьмы. Один из них дядя Дигори Эндрью (UncleAndrew), имя которого значит «отважный, мужественный» [12, с. 58], но именно этими качествами герой и не располагает: Льюис пишет, что «hehadalwaysleftallthedangerstootherpeople»и что позволить себе быть «храбрым» и «сильным» (а на деле жестоким и деспотичным) Эндрью может лишь тогда, когда его окружают люди робкие и не способные за себя постоять. Зато, оказавшись лицом к лицу с теми, кто сильнее его, он начинает трусливо угодничать и лебезить: так, увидев явившуюся в Мир Людей волшебницу Джедис, он от испуга теряет дар речи. В этот момент он кажется жалким и ничтожным, что тотчас находит выражение в его манере говорить: «“Where is the Magician who has called me into this world?“ “Ah ah Madam,” gasped Uncle Andrew, “I am most honoured highly gratified a most unexpected, pleasure if only I had had the opportunity of making any preparationsI I ”.“Where is the Magician, Fool?” said Jadis. “I I am, Madam. I hope you will excuse any er liberty these naughty children may have taken. I assure you, there was no intention <…>”.“I see,” she said scornfully, “you are a Magician of a sort. Stand up, dog, and don‱t sprawl there as if you were speaking to your equals. How do you come to know Magic? You are not of royal blood, I‱ll swear.” “Well ah not perhaps in the strict sense,” stammered Uncle Andrew. “Not exactly royal, Ma‱am. The Ketterleys are, however, a very old family”»[11, с. 46].В этом небольшом эпизоде «мужественный» дядюшка Эндрью предстаёт во всём своём убожестве: его беседа с королевой Чарна создаёт впечатление, будто герой начисто лишён чувства собственного достоинства: силясь «tosaysomethingverypolite», он оказывается нев состоянии выдавить из себя ничего, кроме официальноделовых клише («mosthonoured», «highlygratified», «excuseany<…> libertythesenaughtychildrenmayhavetaken», «Iassureyou, therewasnointention»), в которых нет ни проблеска мысли, ни чувства. Более того, все они «соседствуют» со словами и звуками, известными в качестве «паразитов»: «Ahah», «II», «IIam»,«er», «Wellah»,которые Эндрью вставляет едва ли не через слово, что выдаёт в герое человека нервного, беспокойного, торопливого, готового лебезить и заискивать не только перед сильными мира сего, но даже и перед животными. Автор отмечает, что последних дядюшка Дигори всю свою жизнь боялся, ненавидел и 10
воспринимал лишь как «rawmaterial»для своих магических экспериментов. Всёэтовконечномитоге«had made him hate and fear them far more»:когдасдядюшкойпытаетсязаговоритьогромныйнарнийскийбульдог(«Now, sir», said the Bulldog in his businesslike way, «are you animal, vegetable, or mineral?»), Эндрью«held out his shaking hand and gasped “Good Doggie, then, poor old fellow» [11, с.77]. ИдалееЛьюисдаётпоистинеисчерпывающийкомментарий: «But the beasts could not understand him any more than he could understand them. <…>.Perhaps it was just as well they didn‱t, for no dog that I ever knew, least of all a Talking Dog of Narnia, likes being called a Good Doggie then; any more than you would like being called My Little Man» [тамже]. Иным словами,говорящим нарнийским животным, хотя они и животные, были бы противны слащавость и лицемерие Эндрью. Интересно то, что нарнийцы воспринимают его как «abeastunabletotalk» в силу того, что только появились на свет и не успели ещё узнать, кто такие люди и как они выглядят. Однако при всей наивности названная характеристика заслуживает особого внимания хотя бы потому, что несколько раз повторяется в тексте, наводя на мысль о том, что не без основания автор вложил её в уста новорождённыхобитателей волшебного мира: ведь устами младенцев, как известно, «глаголет истина». А истина в данном случае состоит в том, что по уровню своей духовной культуры дядюшка Дигори ближе не к людям, а к животным самым обычным, лишённым, в отличие от нарнийских, способностик членораздельной речи, что является высочайшей духовной способностью. Но Эндрью годами убивал в себе это живительное духовное начало; отсутствие последнего постоянно «выдаёт» его убогое косноязычие. В итоге складывается пугающая картина: «неразумные» животные обретают способность говорить и мыслить, подобно людям, зато «разумный» взрослый человек «скатывается» до уровня бессловесных: именно поэтому создатель «Хроник…» буквально через слово «заставляет» своего героя «акать», «бекать» и «мекать», а также,характеризуя манеру персонажа говорить, отмечает, что, когда ему от страха не удавалось даже это, он беспомощно «gasped», иными словамихватал губами воздух, словно выброшенная на берег рыба, которая с давних времён олицетворяла именно немоту.
Эндрьюне в состоянии почувствовать красоту песни Аслана, творящего мир своим Словом, равно как и понять, о чём она; он ни на миг не осознаёт величия этих священных минут: всё, что занимает его мысли в момент рождения нового мира,это возможность извлечь выгодуиз созерцаемого Чуда: «Thecommercialpossibilitiesofthiscountryareunbounded. Bring a few old bits of scrap iron here, bury ‱em, and up they come as brand new railway engines, battleships, anything you please. They‱ll cost nothing, and I can sell ‱emat full prices in England. Ishallbeamillionaire»[8, с. 6768].Будучи магомсамоучкой, он предпочитает колдовать по книгам, однако душа его абсолютно невосприимчива к чудесам истинным. Всё названное в конечном итоге делает героя недостойным своего благородного и «смелого» имени. Его семантика имени резко противопоставлена образу самого персонажа.И здесь вновь сошлёмся на П. А. Флоренского и его учение о двух полюсах всякого имени: если верхний являет собой «чистый индивидуальный луч божественного света, первообраз совершенства, мерцающий в святом данного имени», то нижний «уходит в геенну, как полное извращение божественной истины данного имени» [7, с.176]. Именно к нему свойственно устремляться многочисленным преступникам и злодеям. В этом же направлении движется антигерой Льюиса. Тем же путём идёт и ряд других персонажей. Прежде всего, это Сьюзен Пэвенси, которая, повзрослев, навсегда изменила Нарнии и её идеалам, всецело погрузившись в «суету сует». Показателен выбор автором этого имени для своей героини: ведь «Сьюзен» то же, что и «Сусанна» («Сюзанна»), или «белая лилия». Белые лилии прекрасны, но если их срезать и вынуть из воды, то ониочень быстро 11
завянут подобным образом и грациозная красавица Сьюзен, оказавшись вне Нарнии, «увяла», оказавшись не в состоянии удержать в себе дух Того Мира, будучи «interestedinnothingnowadaysexceptnylonsandlipstickandinvitations. She always was a jolly sight too keen on being grownup»[11, с.741]. В «конце времён»она оказалась вне Новой Нарнии но только потому, что сама выбрала иные жизненные ценности. Вниз устремляется и король Нарнии Мираз, имя которого восходит к англ. «mirage», т.е. «мираж» [10, с.473], иными словами, «иллюзия», «оптический обман». Так обнажается лживая и вероломную природа названного героя, равно как ипризрачность его могущества: это корольсамозванец, который узурпировал власть. Миражам свойственно появляться в пустыне. Их главная опасность в том, что они могут увлечь на неверный путь и в конечном итоге привести к гибели: чем ближе путешественник подходит к призрачным оазисам и озёрам, желая отдохнуть или утолить жажду, тем больше они удаляются, и человек остаётся среди пустыни в полной растерянности, не зная, куда ему идти. Аналогичным образом и правление Мираза, который не просто разорвал с исконными нарнийскими традициями, но и всячески стремился вытравить самую память о них из жизни захваченного им народа, едва не погубило сказочный мир от смерти тогда его спасло лишь чудо. На «нижнем полюсе» находится и королева Чарна Джэдис, непосредственное воплощение зла. Однако, если в случае с Эндрью, Миразом и Сьюзен имеет место акт личного морального выбора, в случае с Джэдис о нём речи не идёт, по крайней мере, в тексте о нём не упоминается ни единым словом, создавая впечатление, что внутренняя сущность названной героини как бы изначально предопределена её именем, которое имеет однозначно отрицательную коннотацию. Ведь в переводе с персидского «Джэдис» означает «ведьма, колдунья», соответственно, и героиня Льюиса, носящая это имя, словно обречена быть коварной и злобной. Можно предположить, что образы названных персонажей на уровне иносказательном служат олицетворением тех людей, что исключили Бога из собственной жизни и в конце концов оказались не в состоянии слышать голоса Создателя, хотя Тот все время и стучится в сердце каждого из них.Подведём итог всему сказанному. Прежде всего отметим, что понастоящему глубокое осмысление литературного произведения невозможно без осознания роли использования автором системы собственных имен. Экспрессивное использование имен собственных свойственно многим писателям; среди них и англоирладский писатель 20в. К.С.Льюис. Имена его героев, в которых ярко прослеживается мифологическое начало, отсылают к соответствующим сюжетам, образам и событиям, что выводит всё повествование на философский уровень.В этой связи обращение к учению об именах и их влиянии на нравственный облик и саму жизнь человека, предложенному русским религиозным философом П.А. Флоренским, помогло нам выявить особенности семантического ореола используемых писателем антропонимов. При чтении знаменитых «Хроник…» обращает на себя внимание то, что, вопервых, реализация символики имён персонажей неразрывным образом связана с ключевой для нарнийского цикла идеей путииспытания, путиподвижничества,суть которого во всецелом устремлении «furtherupandfurtherin» как в прямом, так и в переносном смысле. В ходе своих скитаний среди иных, мифических миров герои постоянно меняются, только одни осознанно и неуклонно движутся вниз, к глубинам порока, в то время как другими осуществляется восхождение к верхним полюсам своих имён, что предполагает постепенное достижение высоких нравственных идеалов (посредством преодоления препятствий и опасностей, актов личного морального выбора, испытаний верности, мужества, способности к состраданию и т.д), а в конечном итоге приближение к святости. 12
Вовторых, имена центральных персонажей нарнийского цикла можно разбить на две основные группы: имена, имеющие коннотацию силы, стойкости, рыцарского благородства(Дигори, Питер, Эдмунд, Юстес, Эндрью) и имена, пронизанные символикой света(Полли, Елена, Люси, Джил). Некоторые из них к тому же являют собой т.н. «прецедентные антропонимы», и таковых мы выделили три: это прежде всего имена «Франциск» и «Люси», а также фамилия одного из главных героев «Кёрк». Первые два случая отсылают к личности древнехристианской мученицы Люсии и католического подвижника Франциска Ассизского, третий к образу средневекового рыцаря Седрика Саксонского, что задаёт круг вполне конкретных ассоциаций, которые углубляют понимание характеров героев Льюиса, помогая обнаружить в них новые грани.Глубинную символическую связь с упомянутыми персонажами житийной и рыцарской литературы герои демонстрируют соответствующими поступками, ценностными установками и самой своей жизнью. Именно поэтому личные имена персонажей нарнийского семикнижия в конечном итоге оказываются значимы не только по отдельности, но и все вместе, составляя важный символический ключ к пониманию проблематики нарнийских сказокпритч. Ведь это семикнижие не что иное, как история об истинной дружбе, о верности данному слову и самоотверженности; о добре, красоте, справедливости и истине; о свободе и свете. Так посредством соответствующей номинации персонажей писателем провозглашается приоритет вечных истин и ценностей.Литература1.Мечковская Н. Б. Язык и религия. М.: Агентство «ФАИР», 19982.Булгаков С. Н. Философия имени. СПб.: Наука, 1999. 368 с.3.Булгаков С.Н. Свет Невечернй. 4.РезниченкоА.И. КатегорияИмении опыты онтологии: Булгаков, Флоровский, Лосев // Вопросы философии. 2004. № 8. С. 134144.5.Лосев А. Ф. Философия имени
// Лосев А. Ф. Бытие имя космос / Сост. и
ред. А. А. ТахоГоди. М.: Мысль, 1993. С. 627801.6.Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М.: “Правда”, 1990. С. 330, с.267, с.3317.Флоренский П.А. Имена//Социологические исследования, 1990, № 4. С. 1608.Репринцева Н.И. Прецедентные имена в ономастическом пространстве английской народной сказки // Вестник Университета Российской Академии образования, №2, 2011, с. 51549.РепринцеваН.И. Прецедентные антропонимы и их семантика (на примере английской народной сказки) // Теория и практика общественного развития, № 4, 2011, с. 332334.10.Новыйанглорусский словарь. М., «АльтаПресс» 200311.Lewis C.S. The Chronicles of Narnia. London, HarperCollins Publisher, 201112.Oxford Dictionary of First Names, 2nd ed.Oxford: Oxford University Press, 200013.Захаренко И.В., Красных В.В., Гудков Д.Б., Багаева Д.В. Прецедентное имя и прецедентное высказывание как символы прецедентных феноменов // Язык, сознание, коммуникация. М.,1997, №1, с.82104 14.Горнакова Л.Ю. Роль аллюзивных антропонимов в семантике художественного текста // Известия вузов,серия «Гуманитарные науки», №1,с.626615.Лазовская
С.В. Антропонимы
как прецедентное
явление в
художественном тексте // Вестник КазГУ. Серия филологическая. 2002. № 3.
С. 171175.13
16.Пименова Э.К. Франциск Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность// Будда Шакьямуни. Конфуций. Мухаммед. Франциск Ассизский. Биографические повествования. Челябинск, 1995. C.241 319.17.GrammaticaLatina. Латинский язык для переводчиков: Учебное пособие Издательство МГУ, 2009 г
Maria Vyacheslavovna Rodinapostgraduate student, Department of Russian and Foreign LiteratureTambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov
PERSONAGES‱ INNER WORLD REPRESENTED IN THEIR ONOMAE: «THE CHRONICLES OF NARNIA» BY C.S.LEWISSummary: The article deals with theinterpretation of the proper names in «The Chronicles of Narnia» by C.S. Lewis. The author analyses their semantics and role in disclosing the content of the mentioned fairytales. On this basis are given the descriptions of personages‱ inner world. Key Words: the philosophy of the name, proper names, case antroponyms, myth, mythologeme «way», a fairytale, fantasy, onomastic space.
Родина Мария Вячеславовнааспирантка кафедры русской и зарубежной литературы ТГУ им.Г.Р. Державина (науч.рук. д.ф.н., проф. Наталия Леонидовна Потанина),г.Тамбовmarija.marianna1987@yandex.ru
Имена персонажей как способ выраженияих внутренней сущности
в «Хрониках Нарнии» К.С. ЛьюисаАннотацияАвтор рассматривает проблему функционирования и интерпретации антропонимов в цикле сказочных повестях К.С. Льюиса «Хроники Нарнии». В статье рассматриваются наиболее значительные философские концепции имени, начинаяс античности и кончая 20м в., а также даётся анализ семантики имён персонажей нарнийского цикла с целью выявления наиболее глубинных смыслов названного произведенияКлючевые слова: философия имени,имя собственное, прецедентный антропоним, ономастическое пространство, миф, мифологема пути, волшебная сказка, фэнтези С древнейших времён имя
человека как выражениеего внутренней сущностиявляло собой одну из ключевыхпроблем в областиискусства и философии. Так, Н. Б. Мечковская высказывает мысль о том, что «возможность веры в слово вообще в природе людей. <...>. В сущности, это мифопоэтическое видение слова», которое, хотя и не в состоянии удовлетворить логику, но «требуется душе и
сердцу человека». Именно поэтому «мифопоэтические мотивы в отношении к слову это историческая реальность, без которой наше понимание человека и
культуры было бы неполным» [1, с. 292].Известно, что одной из ключевых идей конфуцианства была «идея исправления имен», в соответствии с которой название вещи должно обязательно соответствовать тому, что оно означает, в то время как в реальной жизни между тем и другим нередко наблюдаются расхождения. Эти расхождения должны быть устранены, имена должны стать «правильными». Искренне веря в возможность воздействия имени на называемого, Конфуций (551 479 до н. э.) видел разрешение всех проблем в том, чтобы посредством «исправления имён» восстановить прошлое, когда слуга был слугой, отец отцом и сын сыном не по названию, а на самом деле. А в Древней Элладе велась напряжённая дискуссия о природе имени, прежде всего, между сторонниками теории фюсей и теории тесей. Приверженцы теории фюсей полагали, что имя вещи соответствует ее природе, в то время как сторонники противоположной концепции утверждали, что связь между тем и другим произвольно устанавливается людьми [1, с.300]. В этой дискуссии участвовали такие величайшие мыслители, как Гераклит (535475 до н.э.), Демокрит (470/460 первая половина IV в. до н.э.), Аристотель (384322 до н.э), Платон (428/427 348/347 до н.э.). Последний, как известно, предложил компромиссный вариант: имена устанавливаются людьми в соответствии с природой вещей, но нередко бывает и так, что они либо даются ошибочно, либо впоследствии искажаются обычаем.Однако дискуссии и размышления о сущности и
смысловой значимости имени
имели место не только в древности: так, в русской философии начала XXв., представленной трудами таких мыслителей, как С.Н.Булгаков (1871 1944), П.А.Флоренский (1882 1937), А.Ф.Лосев (1893 1988) и др., эта проблема нередко рассматривалась в русле теологическиориентированных систем. Так, у Флоренского и Лосева «философия имени» связана с общей философией языка, которая кладет в основу Имя и его отношение к различным вещам. 2
В понимании Булгакова имя прежде всего свидетельство о том, что нечто есть, существует. «Всякое имя в своем возникновении есть слово, т. е. смысл, идея, содержание», пишет он в своей «Философии имени» [2, с.128], определяя слово как «первоэлемент мысли и речи»[2, с. 21]. С онтологическим статусом Имени данного мыслителя напрямую связан статус Софии как трансцендентальной основы мира, что являет себя в именовании. В работе «Свет невечерний» (1917г.) София и Имя фактически синонимичны: «Своим ликом, обращенным к Богу, она (т.е. София, прим. М.Р.)есть Его Образ, идея, Имя. Обращенная же к ничто, она есть вечная основа мира... Мир идей, идеальноевсе, актуально содержащееся в Софии, для мира тварного существует не только как основа или причинность... но и как норма, предельное задание, закон жизни» [3, с.189, 194]. Однако в трудах «Философия имени» (19191923гг.) и «Трагедия философии», которые были созданы несколько позже, (1920) между Софией и Именем уже наблюдается различие. Как отмечает А.И.Резниченко, данное различие указывает «на возможность двух направлений в центральном для всей булгаковской метафизики соотношении между Богом и миром от Бога к миру (благодать, сфера Софии и софийных эпифаний) и мира к Богу (сфера Имени, именование)» [4, с. 137]. Именно учение о Софии позволяет рассматривать простые человеческие слова как сопряженные с Сущностью. В содержании слова философ видит мощную космическую силу: «В словах говорит себя космос, отдает свои идеи, раскрывает себя. Слово, как мировое, а не человеческое только слово, есть идеация космоса <…>. Слово, так как оно существует, есть удивительное соединение космического слова самих вещей и человеческого о них слова, причем так, что и то и другое соединены в нераздельное сращение» [2, с. 39]. Философским воззрениям Булгакова вообще свойственны представления о «космичности» идеи и в то же время о её неразрывной связи с материей. Так соединяются в одно целое слово, мысль, идея и космос, причём слово становится выражением самой истины бытия. Имя, по Булгакову, это и смысл, и «молчаливое подлежащее», сфера Я, сфера субъективности, «из которой говорящий смотрит и выражает в слове весь мир, но себя он не видит, а потому и выразить не может иначе, как общим символическим свидетельством бытия»[2, с.48]. Взятое в единстве со своим носителем, имя являет собой критерий софийности мира, но не саму эту софийность.А. Ф. Лосев разрабатывает философию языка, близкую Булгакову. Ключевой тезис этой философии состоит в том, что «весь мир есть слово»: «Если сущностьимя, слово, то, значит, и
весь мир, вселенная есть имя и слово, или имена и слова. <…>. Человек слово, животное слово, неодушевленный предмет слово. Ибо всеэто смысл и его выражение» [5, с. 627801]. Здесь мы видим сильное влияние идей имяславцев, которые в своё время были известны глубоким благоговением перед сакральным смыслом слова и стремлением к «обожению» звуков и букв. Связано это было прежде всего с благоговением перед Именем Господа ведь именно с Ним связывалось проявление божественной энергии во Вселенной. Однако у Лосева эти воззрения как бы «перерастают» в «культ» словаимени, в преклонение перед его могуществом и магической силой: «Природа имени, стало быть, магична. <…>. Знать имя вещи значит уметь пользоваться вещью в том или другом смысле» [там же]. И в булгаковской, и в лосевской философии имени сфера имени понимается как своеобразная точка соприкосновения Бога и созданного им мира. Оба названных мыслителя определяют имя как грань между ноуменальным и феноменальным бытием, которая, «будучи онтологической по существу, уже содержит в себе метаязыковые дескрипции, язык как данность» [4, с. 135]. В отличие от них, в философии П.А.Флоренского «моментом символического единства между Богом и миром является образ, или лик, а имя формируется как вербальная констатация 3
этого момента уже в сфере тварного бытия» [там же]. Известно, что Флоренский определял имена людей в качестве «очагов творческого образования личности», которые, выступая в качестве категорического императива «да будет», формируют членов общества. По Флоренскому, в личных именах людей «закодированы» их судьбы: «По библейским понятиям, замечает философ, имясамо благословляет или проклинает, а мы являемся лишь орудием для его действия и той благоприятной средой, в которой оно действует» [6, с. 267]. И далее: «… Имя тончайшая плоть, посредством которой объясняется духовная сущность» [7, с.62]. Символика имени определяется «Горними силами», в то время как «прикрепление» имени к конкретному лицу предполагает Богонисхождение. В результате имена приобретают «нормативный» характер; мыслитель убеждён, что именно поэтому «Иваны, Павлы, Александры должны быть такими, а не другими». Особый интерес представляет его утверждение о том, что у всякого имени есть как бы два полюса: верхний и нижний, между которыми расположена некая промежуточная сфера. Это значит, что человек, носящий то или иное имя, может быть выразителем либо высших, либо низших его качеств, однако это не значит, что, будучи определённой именем, личность теряет свободу, ибо «каждое данное имя есть целый спектр нравственных самоопределений и пучок различных жизненных путей». Соответственно, нося то или иное имя, «можно быть святым, можно быть обывателем, а можно негодяем, даже извергом» [7, с.176].В свете сказанного становится очевидна колоссальная важность выбора писателем имен, вводимых им в структуру своего произведения. Например, в мирах фэнтези и волшебной сказки собственные имена несут огромную смысловую нагрузку, давая возможность вскрыть наиболее глубинные смыслы конкретных произведений, созданных в этом жанре. В этосвязи исследователь Н.И.Репринцева отмечает, чтоономастическое пространство волшебной сказкиобычно бывает представлено мифонимами, антропонимами и топонимами, причёмантропонимы составляют наиболее распространённую группу онимов, которую можно охарактеризовать как «ядерную», в то время как «остальные группы находятся а периферии прецедентноономастического пространства». Это объясняется «антропоцентричностью миракак реального, так и ирреального». [8, с. 52]. Нередко «антропонимы и мифонимы являются двумя противоположными полюсами, делящими мир на добро и зло. Но из этого противостояния победителем выходит именно человек,что позволяет сделать вывод о ведущей роли антропонимов, зачастую отражающих характер этой борьбы» [9, с. 332]. Именно символику антропонимов мы и будем рассматривать в нашем исследовании. Материалом нам послужат тексты семи сказочных повестей «Хроники Нарнии» («TheChroniclesofNarnia»), созданного англоирландским писателем К.С. Льюисом. (19501956).Известно, что писатель придавал очень большое значение выбору имён для своих героев, определяя их как некий знак, как важную примету, связывающую конкретных персонажей с множеством других деталей, образов и событий. В своих размышлениях мы будем опираться на предложенное Флоренским учение об именах, что поможет нам выявить особенности семантического ореола, окружающего личные имена героев нарнийского семикнижия, и подобрать ключ к пониманию проблематики льюисовских сказокпритч. Как известно, центральной мифологемой названного семикнижия является мифологема путиперемещения персонажей в сакральном пространствеинобытия с многократным преодолением границ, отделяющих мир повседневности от Иных Миров. Она же составляет сюжетнокомпозиционный стержень повествования. Путь героев в волшебную страну и обратно олицетворяет сам их жизненный путь, со всеми переломными моментами, судьбоносными решениями и встречами. В процессе этого пути персонажи Льюиса проходят сложные испытания, цель которых 4
состоит в том, чтобы помочь каждому из героев обрести истинное лицо и приблизиться к «верхним полюсам» своих имён, полностью реализовав их высокую символику самой своей жизнью сначала в Нарнии, а затем и в Мире Людей. Рассмотрим далее, как это происходит.Имя «Дигори» (Digory), которое носит герой самой первой сказки, «TheMagician‱sNephew» («Племянник чародея»), является производным от англ. «dignity» «достоинство, благородство» и «digger» «золотоискатель» [10, с.216]. Названное делает прозрачной символику имени главного героя, по отношению к которому значения обоих слов, что лежат в основе его имени, вполне справедливы: «dignity» поистине является одной из ключевых характеристик названного персонажа это человек глубокого и благородного сердца, настоящий «рыцарь духа». Так, будучи ещё ребёнком, герой мужественно преодолевает тяжелейшее испытание: у мальчика неизлечимо больна мама, никакие земные лекарства уже не в состоянии вырвать её из рук смерти, дыхание которой с каждым днём становится всё ощутимей и вдруг представляется возможность её спасти: для этого надо всего лишь нарушить слово, данное Аслану. Именно к такому решению пытается склонить героя явившаяся ему Колдунья. В эту минуту мальчик осознаёт, «thatthemostterriblechoicelaybeforehim» [11, с.94], однако «рыцарская» сущность персонажа помогает ему устоять и выйти победителем из сложившейся ситуации. Эту «доблестную», «победоносную» сущность воина, верного своему слову и готового стоять до конца, обнажает и фамилия персонажа «Кёрк»(Kirke),примечательная тем, что, вопервых,является модификацией древнесаксонского «сe(d)ric», которое означает именно "воин" и"победитель сражений", а вовторых, содержит аллюзию на средневековую легенду о рыцаре по имени Седрик, которыйво времена правления Иоанна Безземельного остался верен Ричарду Львиное Сердце, что позволяет говорить о сюжетном параллелизме: дав своему герою столь древнюю и славную фамилию, писатель углубил сюжетную символику названного эпизода под пером Льюиса имя древнего рыцаря превратилось всвоего рода сюжетное иносказание, вскрывающее отважную и благородную душу Дигори, который, превозмогая ужас и боль, всё же сумел сохранить верность слову, данному Владыке Нарнии Златогривому Аслану, подобно тому, как это сделал Седрик Саксонский много веков назад.Характеристика «digger» (русск. «золотоискатель»), к которой также отсылает имя героя, тоже успешно реализуется самой его жизнью и теми ценностными установками, которые впоследствии мистер Кёрк избрал для себя в качестве наиважнейших: из дальнейшего повествования мы узнаём, что он стал великим ученым, который всю жизнь посвятил исследованию красот и тайн окружающего мира, по крупицам собирая сокровища творческой человеческой мысли. Именно это делает его истинным «золотоискателем» только в переносном смысле слова. Этот человек гораздо уютнее чувствует себя в компании древних манускриптов, нежели в многолюдных очередях или на станции метро, являя собой лик истинного «нарнийца», одного из тех, кого называют людьми «не от мира сего». В тексте «Хроник…» эта «неотмирность» персонажа подчёркивается, вопервых,упоминанием о том, что он ведёт крайне уединённую жизнь вдали от суеты большого города, в усадьбе, где есть понастоящему красивые и необычные места, овеянные множеством старинных преданий, а вовторых, описанием внешности профессора: у него «заросшее бородой лицо» и «странный вид». О таких нередко отзываются как о «больших детях», совершенно не приспособленных к жизни в быту, однако именно они, призывая на помощь бесчисленный сонм писателей, поэтов, мыслителей и святых всех эпох, способны «зажечь» сердца людей, учившихся «чемунибудь и какнибудь», приобщив их к сокровищам истинной мудрости. 5
Подругу профессора Керка, с которой он впервые попал в Нарнию, зовут Полли Пламмер (PollyPlummer). Рассматривая символику её имени, отметим, что «Полли»сокращение от греческого «Аполлинария», а последнее восходит к имени бога Аполлона, который известен не только как покровитель искусств, но и бог солнца, податель света. Так Льюис подчёркивает «светлую» сущность своей героини, ещё не лишившейся детской непосредственности и чистоты, в отличие от многих своих сверстников. Кроме того, греческое «αππολυσισ»толкуется и как «освобожденная» [12, с. 76], и эта характеристика тоже справедлива по отношению к данной героине: её и впрямь «освободила» духовно встреча с Нарниейнеслучайно автор упоминает о том, что Полли, подобно мистеру Кёрку, не завела семьи и до конца дней своих предпочла остаться мисс Пламмер; тем самым она как бы «выпадает» из бесконечного круговорота повседневной суеты, словно отказываясь играть по правилам мира повседневности (отношение к которому Льюиса, как известно, было резко негативным), зато с профессором Кёрком они остаются друзьями на всю жизнь, что в очередной раз подчёркивает верность героини Нарнии и всему тому, что с ней связано. Далее рассмотрим символику имён первых нарнийских королей Франциска и Елены, которые в нашем мире были лишь бедной супружеской четой, но которых не могли озлобить суровые условия жизни вопреки им герои сумели сохранить чуткое, доброе сердце. Имя лондонского кэбмена (Фрэнк), как, впрочем, и вышеупомянутая фамилия Дигори, может быть охарактеризовано как антропоним прецедентного характера. Последнийтакие исследователи, какИ.В.Захаренко, В.В. Красных, Д.Б.Гудкови Д.В.Багаеваопределяют как «своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не собственно к денотату, а к набору дифференциальных признаков данного прецедентного имени» [13, с.183]. Им вторит исследователь Л.Ю.Горнакова, которая видит в такого рода имени «индивидуальное имя, связанное или 1) с широко известным текстом, относящимся, как правило, к числу прецедентных (Бедная Лиза, Обломов), или 2) с ситуацией, широко известной носителям языка и выступающей как прецедентная (Иван Сусанин); в состав прецедентных имён входят также 3) именасимволы, указывающие на некоторую эталонную совокупность определённыхкачеств (Наполеон, Сальери)» [14, c.63]. По мнению С.В. Лазовской, такого рода антропонимы «имеютдвойную референцию: называют какоголибо героя данного произведения и имеют некий «прототип» («архетип»), закрепленный в сознании носителей языка как «культурный прецедент» [15, с.171]. В качестве прототипа в данном случае выступаетличность Франциска Ассизского,что немедленно вызывает соответствующие ассоциации: вопервых, названный подвижник в своё время прославился необыкновенным жизнелюбием, радостным, благодарным и открытым взглядом на мир: «Франциск всегда был неизменно ясен и любил видеть вокруг себя веселые лица. (Здесь идалее подчёркнуто мной, М.Р.).Он говорил своим ученикам, что они должны прогонять мрачные мысли.<…>. Франциск желал быть глашатаем благой вести в народе и поэтому всегда являлся с радостным лицом.Внутренняя гармония, господствовавшая в его душе, невольно действовала на каждого, вступавшего с ним в общение, озаряла, согревала и восстанавливала ясность духа, разгоняя тоску и уныние» [16, с. 260], читаем мы в жизнеописании названного подвижника. Та же черта присуща и персонажу «Хроник…», который во всём стремится замечать только хорошее: так, провалившись вместе с детьми в «пустой мир», Фрэнк не теряет присутствия духа:«Nobonesbroken, anyone? Good. <…>. Now, if we‱ve fallen down some diggings <…>, someone will come and get us out presently, see! And if we‱re dead <…>, you got to remember that worse things ‱appen at sea and a 6
chap‱s got to die sometime» [11, с. 60]. Как явствует из приведённого фрагмента, ключевой отличительной чертой этого героя является его способность радоваться и быть благодарным даже за самую крохотную удачу, соответственно, и спутников своих кэбмен пытается воодушевить: такие высказывания Фрэнка, как «Nobonesbroken, anyone? Good», «someonewillcomeandgetusoutpresently, see!», «worsethings‱appenatsea» передаютего неиссякаемый оптимизм и умение довольствоваться малым (кости все целы уже хорошо, уже повод для радости: ведь можно было и насмерть разбиться). Герой надеется, что их обязательно найдут и вызволят (восклицательный знак в конце второй из названныхфраз подчёркивает уверенность Фрэнка в том, что будет именно так, как он говорит), хотя и понимает, что события могут развернуться и по иному сценарию. Однако он считает, что даже в этом случае не стоит унывать: жизнь не настолько сладка, чтобы за неё цепляться, а смерть кэбмена отнюдь не страшит он убеждён, что «thereain‱tnothingtobeafraidofifachap‱sledadecentlife», поэтому и говорит о ней очень просто, открыто и даже немного с иронией «achap‱sgottodiesometime». Ив этой иронии вновьчувствуется вызов отчаянию, мудрое принятие «всего, что Господь ни пошлёт». Фрэнк пытается убедить и остальных в том, что даже в сложившейся ситуации «there‱ssomethingtobethankfulfor»,предлагая всем вместе вознести хвалебный гимн Создателю, ибо, на его взгляд, это самое лучшее, что можно сделать в данный момент («Andifyouaskme, Ithinkthebestthingwecoulddotopassthetimewouldbesinga‱ymn») [там же]; более того он первый начинает пение. Безжизненное пространство «пустого мира» согревают слова благодарственной молитвы, радуя и ободряя детей («itwasverycheering»), которые в этот момент «заражаются» оптимизмом кэбмена.Второе, что «роднит» героя с подвижником 13в., это отношение к окружающей природе: известно, что чуткое и отзывчивое сердце Франциска всюду видело братьев и сестёр, чая живую душу во всяком Божьем творении [16, с. 264]. Это подтверждают слова сложенного им гимна, воспевающего величие и красоту мироздания: Да хвалит Господа сестра моя Луна, И звезды, полные таинственной отрады,Твои небесные лампады,И благодатная ночная тишина!Да хвалит Господа и брат мой ВетрлетучийНе знающий оков, и грозовые тучиИ каждое дыханье черных бурьИ утренняя, нежная лазурь!Да хвалит Господа сестра моя Вода:Она тиха, она смиренна,И целомудренно чиста, и драгоценна!Да хвалит Господа мой брат ОгоньвсегдаВеселый, бодрый, ясный,Товарищ мирного досуга и труда,Непобедимый и прекрасный! Герою Льюиса также присущевесьма трепетное отношение к красоте окружающей природы. В момент рождения нового мира Фрэнк благоговейно замирает, созерцая совершающееся на его глазах чудо. Мы полагаем, что, нарекая своего персонажа таким образом, писатель, по сути, утверждает приоритетвоззрений на природу,свойственных подвижнику из Ассизи. В соответствии с этимивоззрениями,земля есть чудное Божие творение, за заботу о котором на людей возложена колоссальная ответственность, равно как и величайший дарСоздателя человеку, за который надо неустанно благодарить. Восходянанарнийскийпрестол, 7
геройполучаетотАсланарядзаветов, которыесостоятвтом, чтобы«to rule and name all these creatures, and do justice among them, and protect them from their enemies when enemies arise». Аещёонникогданедолжензабывать, что«they are not slaves like the dumb beasts of the world you were born in, but Talking Beasts and free subjects» [11, с. 8182].Так бедный лондонский кэбмен,от природы наделённый добрым, отзывчивым сердцеми чувством прекрасного, обретает возможность полностью раскрыть в себе этиталант, претворив в жизнь высокие идеалы любви ко всякому творению, которыми когдато жил легендарный проповедник Средневековья. Жену кэбмена зовут Елена (Helen),что восходит к древнегреческому «Ἑλένη» и соотносится с такими словами, как «солнечный луч» и «солнечный свет» (ср. с Ἠέλιος Гелиос, бог Солнца) [12, с. 569]. П. Флоренский, анализируя это имя, отмечает, что «одна из этимологий имени Елена приводит его к исходному словуселена, т. е. луна». И далее он пишет так: «Имя богини, Селена,не сопоставляется с возрастом и вне вопроса о той или другой психологии возраста; оно блещет вечной неувядающей красотой, в которой сочетаются всевозрасты; в духовной организации Селены мыслятся собранными лучшие свойства от младенца до престарелой старости» [7, с. 215]. Однако в обоих случаях сохраняется семантика света, поэтому чаще всего названное имя трактуется как «светлая» или «сияющая», реже как «избранная». По отношению к героине Льюиса верны все три характеристики: её душа действительно светлая, сияющая поистине кристальной чистотой. Эта женщина, невзирая на свою бедность и необразованность, отмечена высокойпечатью: она «избрана» помочь своему мужу в выполнении его высокого призвания заботиться о новорождённой нарнийской земле, где оба супруга призваны царствовать, ибо таково их истинное предназначение, и они ему отвечают. В числе вернейших друзей Нарнииможно назвать и других персонажей: это прежде всего трое Пэвенси (Питер, Эдмунд и Люси), Юстес Вред и его подруга Джил Поул. Их имена также имеют соответствующую символику. Так, старший Пэвенси неслучайно носит имя «Питер»(Peter),или Пётр:ведь в переводе это значит «камень, скала» [12,с.1329]. Именно таким сильным и надёжным должен быть старший брат, на плечах которого лежит большая ответственность заботиться о младших, заступаться за тех, кто слабее и кто не может сам постоять за себя, так чтобыони и впрямь чувствовал себя рядом с ним «как за каменной стеной». И герой Льюиса оказывается достойным своего имени: в сложных ситуациях он умело предотвращает растерянность и панику; когда другие детиначинают издеваться над своей младшей сестрой, Люси,Питер вступается за неё, обрушиваясь с гневной тирадой на главного зачинщика этих насмешек Эдмунда. В тот момент, когда надо принять какоелибо ответственное решение, Питер нередко берёт инициативу в свои руки. При этом герой излагает собственные мысли очень чётко и лаконично, не тратя слов и избегая ненужных эмоций, как, например, в эпизоде на руинах КэрПаравеля [11, с. 329].Питеру же приходится принять на себя самый страшный удар в схватке с Белой Колдуньей и вести с ней долгую, изнуряющую борьбу на мечах.Похожую коннотацию имеет имя двоюродного брата Питера, которого зовут Юстес.«Юстес» то же, что «Евстафий» (др.греч.«Εὐστάθιος»«твердый, стойкий, неизменный»). Оно красноречиво характеризует персонажа Льюиса, «твёрдость» и «стойкость» которого сутьосновные чертыего характера. Вначале этот геройне способен думать ни о ком, кроме себя; кроме того, он начисто лишен способности мечтать: так, звёзды для него не более чем «huge ballsof flaming gas», а живые существа имеют ценность в его глазах лишь тогда, когда они «deadandpinnedonacard».Но впоследствиииз «непоколебимого» циника и эгоиста Юстес превращается в столь же «непоколебимого» и преданного «друга Нарнии». Подругу Юстеса зовут Джил.Мы полагаем, что, создавая образ данной героини, Льюис назвал её именно так, исходя из символики, что некогда вложил в 8
это имя близкий друг писателя Дж.Р. Толкин, также работавший в жанре фэнтези. Известно, что Толкин занимался разработкой двух мифических, эльфийских языков, на которых впоследствии и созданные им сказочные народы. В одном из этих языков, а именно в синдарине, имя «Джил» («Gil») значит «огонёк, звезда, яркая искра». Подтверждение данной мысли нам видится в том, что в тексте «Хроник…» вообще прослеживается отчётливая тенденция давать лучшим героям семикнижия имена, имеющие «светлую», «сияющую»коннотацию: таковы имена Поллии Елены; таково имямладшей девочки Люси, которое, восходя к лат. ««lux», т.е. «свет» [17, с.162],сближаетеё, раннехристианской мученицы Люсии, или Лючии, которая почитается именно как подательница света и избавительница от слепоты как духовной, так и телесной. Оно же символизирует причастность героини к Свету. На протяжении повествования героиня Льюиса выделяется среди других детей именно внутренней зоркостью она единственная, кому дано видеть то, чего до поры до времени не могут видеть остальные. И хотя вначале героиню готовы принять за сумасшедшую, впоследствии именно через неё и для остальных Пэвенси придётвремя высоких дерзаний и открытий. «Светоносно» и имя самой волшебной страны, куда попадают персонажи Льюиса: «Нарния» в переводе с иврита означает «Божья свеча» («Нэр», т.е.«свеча»,+ "Йя", т.е. «Бог»),что сообщает льюисовской стране символику «страныБожественного света», где Создатель, мир и люди находятся в постоянной гармонии и где во всём совершенстве воплотился замысел Творца миров.Имя Эдмунд(Edmund), восходит к драевненглийским «eād»(«богатство», «процветание») и «mund»(«рука»; «защитник», «защита») [12, с. 530]; обыкновенно трактуется как «защитник справедливости» либо как «мечзащитник». Автор отмечает, что,взойдя на нарнийский престол, Эдмунд особенно преуспевает именно «incouncilandjudgement»,за что и получает прозвище «KingEdmundtheJust». Показательно то, что в начале своего пути большинство героев отнюдь не являют образца нравственного совершенства: к примеру, Дигори, как и многие из его сверстников, может и солгать, и ранить неосторожным словом, и проявить чрезмерное любопытство: увидев таинственную надпись, предлагающую либо «strikethebellandbidethedanger»,либо «wonder, tillitdrivesyoumad, Whatwouldhavefollowedifyouhad»,мальчик решает и за себя, и за Полли («I‱mnotgoinghometobedrivenmadbyalwaysthinkingofthat. Nofear!»[11, с. 35]), которой к тому же неоднократно грубит. Люсизавидует красоте своей старшей сестры, Сьюзен («Lucy, stillbeautifulbeyondthelotofmortals, wasbackinEngland. And Susan (who had always been the beauty of the family) <…> in the picture looked exactly like the real Susanonly plainer and with a nasty expression. And Susan was jealous of the dazzling beautyof Lucy») [1, с.495496]. Эдмундвсехссорит, высмеиваетипредаёт(«he decided all at once to do the meanest and most spiteful thing he could think of. He decided to let Lucy down»[11, с. 129]).Джилнакаждомшагупадаетдухомижалеетсебя(«Shesaidtoherself, at first, that shewastootired, but shesoon forgot all about it» [11, с.591]); болезненнаяранимостьизастенчивостьстранноуживаютсявнейсжеланием«to show off»: будучи«one of those lucky people who have a good head for heights»[11, с. 554, 558], онаподходитксамомукраюнависшейнадпропастьюскалы, чегоневсилахсделатьеёдруг, которомугероинянежелаетпроститьэту«слабость».КэбменуФрэнку, привсейегодобротеиотзывчивости, присущи«the sharpness, and cunning and quarrelsomenes», которыегерой«had picked up as a London cabby»[11, с. 96].Да и сама жизнь Фрэнка в мире повседневности, как и жизнь его супруги Елены, весьма бедна, убога и всячески препятствует раскрытию того лучшего, что заложено и в личности и в именах названной четы. Так возникает впечатление, что до момента первого путешествия в Нарнию герои словно погружены в некую духовную спячку, а высокая символика их имён как бы оказывается погребённой в 9
череде неотличимых друг от друга дней. И наоборот, начало приключений героев в волшебной стране становится для них отправной точкой восхождения к «верхним полюсам» имён, которые они носят; пробуждением к новой жизни. В конечном итоге образ кэбмена Фрэнка обретает сходство с образом Франциска Ассизского, в результате чего становятся иными даже внешний облик героя и выражение его лица: он облечён в «strangeandbeautifulclothes», «andthecourage, andthekindnesswhichhehadalwayshadwereeasiertosee»именно теперь, когда перед нами уже не кэбмен Фрэнк, а король Нарнии Франциск I. Точно так же на глазах у всех преображается и его жена Елена: из скромной и незаметной женщины, застигнутой врасплох «inthemiddleofawashingday»,в фартуке и с клочьями мыльной пены на обнажённых до локтей руках героиня превращается в величественнуюнарнийскую королеву. В этот момент становится очевидна и её красота, и «избранность» и «светоностность». Столь же «светоносными» и прекрасными становятся образы Полли, Джил и Люси. Черты «рыцаря без страха и упрёка» всё отчётливей проявляются в образах Дигори Кёрка, в облике которого отвага и благородство соединяются с истинной мудростью;Эдмунда, который начинает как предатель, но потом становится самоотверженным «защитником справедливости», в соответствии с благородной семантикой своего имени; Юстеса Вреда иПитера Пэвенси. Однако сказанное справедливо не для всех персонажей Льюиса: есть среди них и такие, что движению вверх, навстречу свету и истине, предпочитают путь вниз, в глубины порока и тьмы. Один из них дядя Дигори Эндрью (UncleAndrew), имя которого значит «отважный, мужественный» [12, с. 58], но именно этими качествами герой и не располагает: Льюис пишет, что «hehadalwaysleftallthedangerstootherpeople»и что позволить себе быть «храбрым» и «сильным» (а на деле жестоким и деспотичным) Эндрью может лишь тогда, когда его окружают люди робкие и не способные за себя постоять. Зато, оказавшись лицом к лицу с теми, кто сильнее его, он начинает трусливо угодничать и лебезить: так, увидев явившуюся в Мир Людей волшебницу Джедис, он от испуга теряет дар речи. В этот момент он кажется жалким и ничтожным, что тотчас находит выражение в его манере говорить: «“Where is the Magician who has called me into this world?“ “Ah ah Madam,” gasped Uncle Andrew, “I am most honoured highly gratified a most unexpected, pleasure if only I had had the opportunity of making any preparationsI I ”.“Where is the Magician, Fool?” said Jadis. “I I am, Madam. I hope you will excuse any er liberty these naughty children may have taken. I assure you, there was no intention <…>”.“I see,” she said scornfully, “you are a Magician of a sort. Stand up, dog, and don‱t sprawl there as if you were speaking to your equals. How do you come to know Magic? You are not of royal blood, I‱ll swear.” “Well ah not perhaps in the strict sense,” stammered Uncle Andrew. “Not exactly royal, Ma‱am. The Ketterleys are, however, a very old family”»[11, с. 46].В этом небольшом эпизоде «мужественный» дядюшка Эндрью предстаёт во всём своём убожестве: его беседа с королевой Чарна создаёт впечатление, будто герой начисто лишён чувства собственного достоинства: силясь «tosaysomethingverypolite», он оказывается нев состоянии выдавить из себя ничего, кроме официальноделовых клише («mosthonoured», «highlygratified», «excuseany<…> libertythesenaughtychildrenmayhavetaken», «Iassureyou, therewasnointention»), в которых нет ни проблеска мысли, ни чувства. Более того, все они «соседствуют» со словами и звуками, известными в качестве «паразитов»: «Ahah», «II», «IIam»,«er», «Wellah»,которые Эндрью вставляет едва ли не через слово, что выдаёт в герое человека нервного, беспокойного, торопливого, готового лебезить и заискивать не только перед сильными мира сего, но даже и перед животными. Автор отмечает, что последних дядюшка Дигори всю свою жизнь боялся, ненавидел и 10
воспринимал лишь как «rawmaterial»для своих магических экспериментов. Всёэтовконечномитоге«had made him hate and fear them far more»:когдасдядюшкойпытаетсязаговоритьогромныйнарнийскийбульдог(«Now, sir», said the Bulldog in his businesslike way, «are you animal, vegetable, or mineral?»), Эндрью«held out his shaking hand and gasped “Good Doggie, then, poor old fellow» [11, с.77]. ИдалееЛьюисдаётпоистинеисчерпывающийкомментарий: «But the beasts could not understand him any more than he could understand them. <…>.Perhaps it was just as well they didn‱t, for no dog that I ever knew, least of all a Talking Dog of Narnia, likes being called a Good Doggie then; any more than you would like being called My Little Man» [тамже]. Иным словами,говорящим нарнийским животным, хотя они и животные, были бы противны слащавость и лицемерие Эндрью. Интересно то, что нарнийцы воспринимают его как «abeastunabletotalk» в силу того, что только появились на свет и не успели ещё узнать, кто такие люди и как они выглядят. Однако при всей наивности названная характеристика заслуживает особого внимания хотя бы потому, что несколько раз повторяется в тексте, наводя на мысль о том, что не без основания автор вложил её в уста новорождённыхобитателей волшебного мира: ведь устами младенцев, как известно, «глаголет истина». А истина в данном случае состоит в том, что по уровню своей духовной культуры дядюшка Дигори ближе не к людям, а к животным самым обычным, лишённым, в отличие от нарнийских, способностик членораздельной речи, что является высочайшей духовной способностью. Но Эндрью годами убивал в себе это живительное духовное начало; отсутствие последнего постоянно «выдаёт» его убогое косноязычие. В итоге складывается пугающая картина: «неразумные» животные обретают способность говорить и мыслить, подобно людям, зато «разумный» взрослый человек «скатывается» до уровня бессловесных: именно поэтому создатель «Хроник…» буквально через слово «заставляет» своего героя «акать», «бекать» и «мекать», а также,характеризуя манеру персонажа говорить, отмечает, что, когда ему от страха не удавалось даже это, он беспомощно «gasped», иными словамихватал губами воздух, словно выброшенная на берег рыба, которая с давних времён олицетворяла именно немоту.
Эндрьюне в состоянии почувствовать красоту песни Аслана, творящего мир своим Словом, равно как и понять, о чём она; он ни на миг не осознаёт величия этих священных минут: всё, что занимает его мысли в момент рождения нового мира,это возможность извлечь выгодуиз созерцаемого Чуда: «Thecommercialpossibilitiesofthiscountryareunbounded. Bring a few old bits of scrap iron here, bury ‱em, and up they come as brand new railway engines, battleships, anything you please. They‱ll cost nothing, and I can sell ‱emat full prices in England. Ishallbeamillionaire»[8, с. 6768].Будучи магомсамоучкой, он предпочитает колдовать по книгам, однако душа его абсолютно невосприимчива к чудесам истинным. Всё названное в конечном итоге делает героя недостойным своего благородного и «смелого» имени. Его семантика имени резко противопоставлена образу самого персонажа.И здесь вновь сошлёмся на П. А. Флоренского и его учение о двух полюсах всякого имени: если верхний являет собой «чистый индивидуальный луч божественного света, первообраз совершенства, мерцающий в святом данного имени», то нижний «уходит в геенну, как полное извращение божественной истины данного имени» [7, с.176]. Именно к нему свойственно устремляться многочисленным преступникам и злодеям. В этом же направлении движется антигерой Льюиса. Тем же путём идёт и ряд других персонажей. Прежде всего, это Сьюзен Пэвенси, которая, повзрослев, навсегда изменила Нарнии и её идеалам, всецело погрузившись в «суету сует». Показателен выбор автором этого имени для своей героини: ведь «Сьюзен» то же, что и «Сусанна» («Сюзанна»), или «белая лилия». Белые лилии прекрасны, но если их срезать и вынуть из воды, то ониочень быстро 11
завянут подобным образом и грациозная красавица Сьюзен, оказавшись вне Нарнии, «увяла», оказавшись не в состоянии удержать в себе дух Того Мира, будучи «interestedinnothingnowadaysexceptnylonsandlipstickandinvitations. She always was a jolly sight too keen on being grownup»[11, с.741]. В «конце времён»она оказалась вне Новой Нарнии но только потому, что сама выбрала иные жизненные ценности. Вниз устремляется и король Нарнии Мираз, имя которого восходит к англ. «mirage», т.е. «мираж» [10, с.473], иными словами, «иллюзия», «оптический обман». Так обнажается лживая и вероломную природа названного героя, равно как ипризрачность его могущества: это корольсамозванец, который узурпировал власть. Миражам свойственно появляться в пустыне. Их главная опасность в том, что они могут увлечь на неверный путь и в конечном итоге привести к гибели: чем ближе путешественник подходит к призрачным оазисам и озёрам, желая отдохнуть или утолить жажду, тем больше они удаляются, и человек остаётся среди пустыни в полной растерянности, не зная, куда ему идти. Аналогичным образом и правление Мираза, который не просто разорвал с исконными нарнийскими традициями, но и всячески стремился вытравить самую память о них из жизни захваченного им народа, едва не погубило сказочный мир от смерти тогда его спасло лишь чудо. На «нижнем полюсе» находится и королева Чарна Джэдис, непосредственное воплощение зла. Однако, если в случае с Эндрью, Миразом и Сьюзен имеет место акт личного морального выбора, в случае с Джэдис о нём речи не идёт, по крайней мере, в тексте о нём не упоминается ни единым словом, создавая впечатление, что внутренняя сущность названной героини как бы изначально предопределена её именем, которое имеет однозначно отрицательную коннотацию. Ведь в переводе с персидского «Джэдис» означает «ведьма, колдунья», соответственно, и героиня Льюиса, носящая это имя, словно обречена быть коварной и злобной. Можно предположить, что образы названных персонажей на уровне иносказательном служат олицетворением тех людей, что исключили Бога из собственной жизни и в конце концов оказались не в состоянии слышать голоса Создателя, хотя Тот все время и стучится в сердце каждого из них.Подведём итог всему сказанному. Прежде всего отметим, что понастоящему глубокое осмысление литературного произведения невозможно без осознания роли использования автором системы собственных имен. Экспрессивное использование имен собственных свойственно многим писателям; среди них и англоирладский писатель 20в. К.С.Льюис. Имена его героев, в которых ярко прослеживается мифологическое начало, отсылают к соответствующим сюжетам, образам и событиям, что выводит всё повествование на философский уровень.В этой связи обращение к учению об именах и их влиянии на нравственный облик и саму жизнь человека, предложенному русским религиозным философом П.А. Флоренским, помогло нам выявить особенности семантического ореола используемых писателем антропонимов. При чтении знаменитых «Хроник…» обращает на себя внимание то, что, вопервых, реализация символики имён персонажей неразрывным образом связана с ключевой для нарнийского цикла идеей путииспытания, путиподвижничества,суть которого во всецелом устремлении «furtherupandfurtherin» как в прямом, так и в переносном смысле. В ходе своих скитаний среди иных, мифических миров герои постоянно меняются, только одни осознанно и неуклонно движутся вниз, к глубинам порока, в то время как другими осуществляется восхождение к верхним полюсам своих имён, что предполагает постепенное достижение высоких нравственных идеалов (посредством преодоления препятствий и опасностей, актов личного морального выбора, испытаний верности, мужества, способности к состраданию и т.д), а в конечном итоге приближение к святости. 12
Вовторых, имена центральных персонажей нарнийского цикла можно разбить на две основные группы: имена, имеющие коннотацию силы, стойкости, рыцарского благородства(Дигори, Питер, Эдмунд, Юстес, Эндрью) и имена, пронизанные символикой света(Полли, Елена, Люси, Джил). Некоторые из них к тому же являют собой т.н. «прецедентные антропонимы», и таковых мы выделили три: это прежде всего имена «Франциск» и «Люси», а также фамилия одного из главных героев «Кёрк». Первые два случая отсылают к личности древнехристианской мученицы Люсии и католического подвижника Франциска Ассизского, третий к образу средневекового рыцаря Седрика Саксонского, что задаёт круг вполне конкретных ассоциаций, которые углубляют понимание характеров героев Льюиса, помогая обнаружить в них новые грани.Глубинную символическую связь с упомянутыми персонажами житийной и рыцарской литературы герои демонстрируют соответствующими поступками, ценностными установками и самой своей жизнью. Именно поэтому личные имена персонажей нарнийского семикнижия в конечном итоге оказываются значимы не только по отдельности, но и все вместе, составляя важный символический ключ к пониманию проблематики нарнийских сказокпритч. Ведь это семикнижие не что иное, как история об истинной дружбе, о верности данному слову и самоотверженности; о добре, красоте, справедливости и истине; о свободе и свете. Так посредством соответствующей номинации персонажей писателем провозглашается приоритет вечных истин и ценностей.Литература1.Мечковская Н. Б. Язык и религия. М.: Агентство «ФАИР», 19982.Булгаков С. Н. Философия имени. СПб.: Наука, 1999. 368 с.3.Булгаков С.Н. Свет Невечернй. 4.РезниченкоА.И. КатегорияИмении опыты онтологии: Булгаков, Флоровский, Лосев // Вопросы философии. 2004. № 8. С. 134144.5.Лосев А. Ф. Философия имени
// Лосев А. Ф. Бытие имя космос / Сост. и
ред. А. А. ТахоГоди. М.: Мысль, 1993. С. 627801.6.Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М.: “Правда”, 1990. С. 330, с.267, с.3317.Флоренский П.А. Имена//Социологические исследования, 1990, № 4. С. 1608.Репринцева Н.И. Прецедентные имена в ономастическом пространстве английской народной сказки // Вестник Университета Российской Академии образования, №2, 2011, с. 51549.РепринцеваН.И. Прецедентные антропонимы и их семантика (на примере английской народной сказки) // Теория и практика общественного развития, № 4, 2011, с. 332334.10.Новыйанглорусский словарь. М., «АльтаПресс» 200311.Lewis C.S. The Chronicles of Narnia. London, HarperCollins Publisher, 201112.Oxford Dictionary of First Names, 2nd ed.Oxford: Oxford University Press, 200013.Захаренко И.В., Красных В.В., Гудков Д.Б., Багаева Д.В. Прецедентное имя и прецедентное высказывание как символы прецедентных феноменов // Язык, сознание, коммуникация. М.,1997, №1, с.82104 14.Горнакова Л.Ю. Роль аллюзивных антропонимов в семантике художественного текста // Известия вузов,серия «Гуманитарные науки», №1,с.626615.Лазовская
С.В. Антропонимы
как прецедентное
явление в
художественном тексте // Вестник КазГУ. Серия филологическая. 2002. № 3.
С. 171175.13
16.Пименова Э.К. Франциск Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность// Будда Шакьямуни. Конфуций. Мухаммед. Франциск Ассизский. Биографические повествования. Челябинск, 1995. C.241 319.17.GrammaticaLatina. Латинский язык для переводчиков: Учебное пособие Издательство МГУ, 2009 г
Maria Vyacheslavovna Rodinapostgraduate student, Department of Russian and Foreign LiteratureTambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov
PERSONAGES‱ INNER WORLD REPRESENTED IN THEIR ONOMAE: «THE CHRONICLES OF NARNIA» BY C.S.LEWISSummary: The article deals with theinterpretation of the proper names in «The Chronicles of Narnia» by C.S. Lewis. The author analyses their semantics and role in disclosing the content of the mentioned fairytales. On this basis are given the descriptions of personages‱ inner world. Key Words: the philosophy of the name, proper names, case antroponyms, myth, mythologeme «way», a fairytale, fantasy, onomastic space.
