В конце XX века на экранах появляются художественные игровые ленты, в которых картина современного мира представлена через призму восприятия культурного героя. Однако своеобразным открытием этого периода для режиссеров становится новое, нестандартное видение мироздания и своей роли в нем необычного героя, который переворачивает все привычные представления о порядке. Таковы фильмы Барри Левинсона «Человек дождя» (1988) созданный в США и «День восьмой», поставленный через восемь лет в Европе.
«Культурный герой» – герой-просветитель, миссией которого является упорядочивание, преобразование мира. В массовом сознании нашего времени «культурный герой» может замещаться реальными представителями массовой культуры или обобщенным образом успешного современного человека, созидающего и формирующего мир на основе правил и установленного порядка [1, с. 301.]. То есть культурный герой это реальный человек, который благодаря своим моральным и профессиональным качествам превращается в культ, образец. Он вдохновляет простых людей, заражает их творческой энергией и созиданием. Для настоящего времени таким «культурным героем», воплощающим древний архетип, является успешный бизнесмен, активно действующий в условиях общепринятых норм морали и закона. Это герой нашего времени, которому подражают и каким стремятся стать многие обычные люди.
Своеобразным антиподом и спутником культурного героя является тот, кто нарушает понятное представление о мире, кто несет в своей природе или поведении явную альтернативу провозглашаемой доктрине порядка и правил. Таким антиподом в пространстве кинопроизведения может быть Трикстер, проявленный через образ персонажа с инаковым мышлением. Самым ярким представителем такого амплуа в кинокартинах западного кинематографа можно считать героя с отклонением в интеллектуальном или психическом здоровье - «особом человеке».
Образ «особого человека», благодаря своей уникальной природе, позволяет говорить о нем как о катализаторе серьезных изменений в своем окружении. Это качество провоцировать трансформацию обнаруживает в таком персонаже качества архетипа трикстера.
Трикстер сигнализирует о своем присутствии семью признаками:
1. Он появляется для нарушения устоев и традиции существующего порядка, привносит элемент хаоса.
2. Он неподконтролен, его действия непредсказуемы. Трикстер является провокатором, инициатором изменений, которые выглядят как порча.
3. Трикстер выступает как посредник между мирами и социальными группами. Производит обмен между ними информации и культурных ценностей.
4. Он часто является спутником «культурного героя» или сам является им, становится его тенью. Трикстер добывает знания через нарушение запрета, он инициатор мифологических действий.
5. Трикстер стоит за пределами морали, на грани мира человеческого и первобытной природы, и с точки зрения социального человека смешон, глуп, нерассудителен и бессознателен
6. Для него не существует понятия жизни и смерти, потому что игра может быть начата сначала и в любой момент прекращена.
7. Трикстер выступает как старый мудрец, с одной стороны, и младенец - с другой, в зависимости от того, каков «культурный герой» рядом с ним, значимость которого он умаляет [2].
К. Г. Юнг раскрывает архетип трикстера через ситуацию, в которой тот появляется. Это происходит тогда, когда он («культурный герой» - ничего не подозревающий современник) оказывается во власти досадных «случайностей», которые явно негативно воздействуют на него, подавляя его волю. Здесь главную роль играют противотенденция бессознательного, а в ряде случаев – некая вторая личность более низкого и неразвитого характера [3, с. 346]. Цивилизованный, в нашем понимании, человек забыл о трикстере. Он вспоминает его лишь образно метафорически. Причем тогда, когда раздраженный своим собственным неумением он начинает говорить о судьбе, сыгравшей с ним злую шутку [3, с. 352].
На примере фильма с участием «особого человека» - «День восьмой» (Бельгия, Франция, Великобритания, 1996, Жако Ван Дормаль), мы рассмотрим проявления трикстера в образе необычного персонажа, взаимодействующего в паре с «культурным героем». Главный герой занят в области ведущего направления созидающей деятельности, он – бизнес-консультант по продажам и рекламе продукта. Он олицетворяет пример удачливого и преуспевающего представителя современной цивилизации. Однако в его жизни происходит определенный сбой, обусловленный негативными подвижками связанными как с деловой сферой, так и личной.
Гарри, полностью поглощенный профессией, оказывается перед лицом разрушения семьи, его жена и маленькие дочери обижены на него за невнимание. Кризисная ситуация заставляет на какое-то время оставить дела и осознать каково же реальное положение дел у вполне успешного человека. В дальнейшем происходит ряд неожиданных событий.
Гарри (Даниэль Отёй), следующий направлению символа стрелок (из его наглядных маркетинговых презентаций), ведущих к коммерческому успеху, приходит к разрушению своей семьи, обесцениванию своих достижений в профессии. Отчаяние и депрессия охватывает героя, на его глазах распадается понятный ему мир. Во время происшествия на дороге он встречается со сбежавшим из клиники странным человеком с явными признаками синдрома Дауна. Режиссерское решение помогает зрителю узнать об этом персонаже еще до встречи с Гарри. Параллельный монтаж дает возможность увидеть мироздание глазами Жоржа (Паскаль Дюкен). Космогония Жоржа заключается в том, что Бог создал его на восьмой день, он лично связан с творением мира и его создателем. «Жорж для этого мира (цивилизации) – незнакомец, живущий в своей системе. Единственные, кто его принимает безусловно, это дети и животные и твари Божьи» [4, С.37]. Жизнь и смерть не разнятся в его представлении - к нему в видениях приходят любимая умершая мать и певец Луис Мариано. Жорж так одинок, что, повинуясь направлению стрелок-разметок на дороге, он отправился в путь, в компании собаки. Так сама судьба в кризисный момент сводит двух героев.
Далее именно «особый человек» вынуждает своего визави действовать по-новому, выбирать алогичный его мышлению выход. Гарри, пытаясь освободиться от привязчивого парня, обрушившего на него уйму забот и неожиданных ситуаций, ищет родственников Жоржа. Однако оказывается, что мать его умерла четыре года назад, а своей сестре он не нужен.
Дальнейшее оказывается вне контроля и управления «нормального» героя дуэта. События начинают развиваться по непредсказуемому сценарию. Необычное мышление и поведение особого героя выворачивает наизнанку, казалось бы, уже привычную и понятную до этого реальность. Жорж провоцирует драку на трассе между Гарри и шофером, закрывается внутри машины, не давая тому спастись; каждой миловидной женщине Жорж предлагает выйти за него замуж и признается в любви; в магазинах и кафе он показывает себя как требовательный потребитель услуг, приводя в бешенство менеджеров; его болезненная страсть к сладкому создает очередную нелепую ситуацию. Гарри увозит его к морю, нарушая свои планы.
Откровение единения со своим новым другом, произошедшее на фоне эмоционального и душевного надрыва, дает Гарри ощущение родства и похожести с неприкаянным человеком с синдромом Дауна. Происходит своеобразное узнавание и принятие всего странного и идущего в разрез с обычным восприятием жизни через душевные переживания, против которых бессильно рациональное сознание.
Гарри перенимает некоторые черты поведения Жоржа, а именно спонтанность выражения чувств, что он демонстрирует в ходе своего визита в дом жены, разбивая вазу и давая выход эмоциям. «Особый человек», пытаясь по своему утешить друга, приближает его к природе в буквальном и переносном смысле, невольно погружая в пространство своего мироощущения.
В итоге «культурный герой» Гарри в тесном контакте со своим «особым» партнером демонстрирует единение и сходство, что позволяет свободно протекать коммуникациям между ними и налаживает спонтанный контакт, нарушающий строгие рамки иерархичного порядка (здоровый - больной). Партнеры находят точки соприкосновения, которые впоследствии и позволят, при всей разнице героев, перенять от своего «особого» визави-трикстера необходимые для выхода из кризиса механизмы и силы для обновления. Трикстер в образе «особого человека» становится в этом контексте тенью, другой частью единого «я», партнеры воспринимаются как единое целое, где инаковое обнаруживает черты «альтер-эго», содержащего зерно спасения.
В то же время трикстер-«особый человек» является носителем светлых идей, демонстрируя свою сопричастность истинным человеческим ценностям. Жорж называет Гарри другом, и эта дружеская любовь и вправду существует. Гарри, бросив свои дела, занимается устройством одинокого беглеца, проникается его удивительной простодушной и естественной сутью, по-настоящему привязывается к нему и получает ответные чувства. Гарри, как бы восполняя недоданное своим дочерям, дарит отеческую любовь и заботу своему новому другу.
Главный герой, представитель современного бизнес-сообщества, на время или полностью отказывается от своего социального статуса, благодаря обстоятельствам и встрече с «особым человеком», которая совершает определенный сдвиг в их мироощущении от рационального к сфере чувственно-душевного восприятия явлений, что приводит к открытию простых древних истин, содержащих энергию и смысл жизни - братская любовь, отеческая защита, организующая сила семейного очага.
Художественная функциональность образа трикстера заключается в том, что он ведет себя асоциально, аналогично ребенку, постоянно нарушая порядок, и тем самым заставляет взрослого по-новому взглянуть на мир. Он творит свой мир, попутно причиняя порчу в большей степени старому миру, чем создавая новый. Трикстер - архетип ребенка коллективного бессознательного, вобравшего при этом весь опыт и мудрость развития человечества, поэтому он одновременно и стар, и юн. Трикстер – фигура амбивалентная, он внедряет правильные идеи, но в ложных пропорциях [2].
И поскольку функционально трикстер хоть и ведет себя как проказливый и рушащий обычный порядок ребенок, он все же не является тотальным разрушителем, а лишь экспериментатором и своеобразным преобразователем на свой лад с одним лишь желанием – получить свое счастье, которое многовековой опыт и мудрость человечества вкладывает в понятие любви и семьи.
Жорж в финале картины исполняет свою мечту уйти к матери. Наевшись запретных конфет, он взбирается на крышу небоскреба, откуда в своем медитативном танце улетает-падает вниз. Однако режиссерское решение трактует его уход не как смерть, а как начало новой жизни. Из травы, в которую падает Жорж, взлетает божья коровка. В финальных кадрах Гарри со своими дочерями лежит на траве под деревом, на ветвях которого сидит его друг, незримо оставаясь рядом.
В случае «особого» персонажа-трикстера мы имеем дело с циклической структурой, замыкающейся на самой себе, что, в конечном счете, подтверждает его мифологическую природу. «Особый человек», остается самим собой, не меняет своего качества, остается принадлежностью своего мира, совершив своеобразный выход из него, подтвердив роль медиатора и произведя некую катализацию скрытых качеств своего партнера. Трикстер совершает круг, подобный ритуалам очищения и вскрытия, необходимый для выхода из кризиса «культурного героя», проходящего инициацию, переход на новый уровень. «Жорж пересекается с Гарри в момент жизненного кризиса только для того, чтобы вытащить его из системы продаж и ввести в систему Гармонии и Любви» [4].
Если путь «культурного героя» всегда связан с взваливанием на себя бремени ответственности за других, то путь Трикстера – «просто путешествование» и всегда уход от ответственности [5, с. 25].
Трикстер всё время называет себя и обращается к себе – «Глупец». Но, учитывая постоянно присутствующий мотив отражения реального, мифологический Трикстер возвращает это «глупец» нам [5, с. 24]. Образ человека с синдромом Дауна становится своеобразным мудрым «глупцом», переворачивающим жизнь и мировоззрение своего партнера по контрастному дуэту. Действуя в соответствии с гомогенным внутренним миром, он в отличие от «культурного героя», несет через первобытно-естественное проявление мудрость ребенка (устами младенца глаголет истина), выполняя позитивную функцию.
Таким образом, мировой кинематограф вводит образ «особого человека» в общий экранно-культурный изобразительный контекст, придавая изначально болезненному явлению (синдром Дауна) привычный функциал архетипа и вписывая его в уже давно существующий мифологически зафиксированный облик Трикстера, что облегчает его восприятие и узнавание как уже известной роли. Художественный образ заявляет лишь некоторые элементы клинической картины, в первую очередь, отдавая дань коммуникативной, притягательной составляющей, однако использует в драматургических коллизиях именно природу заболевания, мотивируя ими сильное отличие «особого» персонажа, его нестандартное поведение и несоответствие привычному миру.
Элементы архетипа трикстера можно увидеть и в других воплощениях образа «особого человека», где персонаж проявляет свои оригинальные возможности во взаимодействии с партнером или обществом в целом, представленным несколькими персонажами.
Амбивалентная природа образа, ее потенциалы, связанные с карнавальным мышлением, включающим плутовство, перевертывание, разрушение четкой иерархии и границ, нарушение известного порядка дает возможность инаковому по своей природе персонажу осуществлять функции, которые не может на себя взять другой герой [6, с. 332]. Кинематографический трикстер-«особый человек» несет в себе двоякое сочетание негативных и позитивных качеств, которые посредством развития сюжета в фильмическом пространстве возлагают на него роль шута, Ивана-дурачка и в итоге чудодейственным необычным способом, обусловленным его природой, приводит к торжеству идеалов.
«Большинству зрителей после первого просмотра фильма всё кажется предельно понятным. Но режиссер «Дня восьмого» создал далеко не однозначное произведение. Чем глубже мы погружаемся в кинематографический текст, тем больше точек соприкосновения обнаруживаем между героями фильма и зрительным залом на стыке переживаний от увиденных сюжетов и осознания их многослойного подтекста» [4, С.37]. Таково мощное воздействие глубинных механизмов, которые актуализируются благодаря возрождению древнего архетипа трикстера.