Вклад англосаксонской культуры в формирование современной западной цивилизации

Методология поиска национальной составляющей западного мировоззрения

Нам предстоит здесь выявить роль английского этноса в зарождении и расцвете современной западной цивилизации – цивилизации, которая в общепринятой исторической типологии именуется Новым временем. Мы не будем сейчас отходить от опять же общепринятых исторических рамок Нового времени и примем, что новоевропейская культура возникла в ХVII-ом веке, что сопровождалось серьезными сдвигами в европейской культуре в материальном, духовном, социально-политическом плане. Что может послужить основой для выявления особой роли английской культуры в формировании европейского модернистского менталитета? Особая роль Англии в европейской истории всегда подчеркивалась в социально-политической историографии Европы. В других же сферах культуры эта роль была где менее заметна, а где и вовсе не проявлялась ввиду сущностно унификационистского характера модернистской культуры, с точки зрения которой в центральных сферах бытия культуры стирались национальные различия, которые начинали проявляться по мере нисхождения к все более периферийным сферам. Культуру модерна здесь можно представить в виде конуса, вершину которого образуют центральные сферы модернистской культуры (экономика, наука, наукообразная философия, нравственность в виде общечеловеческих ценностей и т.д.), по мере нисхождения к окружности-основанию конуса мы приближаемся к все более традиционным и отодвинутым в эру модерна на периферию сферам культуры (различные жанры искусства, обряды, ритуалы и т.д.). Нетрудно заметить, что прогрессистско-унификационистская направленность модернистского мышления стремится элиминировать все национально-сепаратистские {термин «сепаратистский» (лат. separatus) здесь используется в его изначальном этимологическом значении, на русский переводящимся как «отдельный», «особый»} проявления в высших сферах культуры и, по возможности, в периферийных. В тех же сферах, где унификационистские процессы сталкивались с трудностями, происходило ценностное их нивелирование и отталкивание на самые отдаленные края культурного пространства, как рудименты предшествующих, следовательно, отсталых, культурных эпох. Элиминация национального, таким образом, являлась приоритетной задачей модернистского мировоззрения при самом его возникновении, служащей прогрессистским, унификационистским, евроцентристским, научно-рационалистическим интенциям новоевропейского стиля мышления. Универсализм и «наднационализм» могут быть также причислены к родовым сущностным чертам модернизма, как и вышеперечисленные.

В своем пространственном бытии модернистская культура имеет тенденцию к гуманитарной экспансии, стремлению проводить всеобщую аккультурацию по западному типу. Этот процесс в ХХ-ом веке, особенно с падением колониализма, столкнулся с заметными трудностями, связанными с отторжением даже самыми примитивными культурными образованиями западных образцов жизнедеятельности. Необходимость решения этой проблемы повлекла за собой методологическую рефлексию, о которой следующим образом выразился М.К. Петров: «…В анализе культурной проблематики акцент сегодня необходимо переносится с того, что сближает и объединяет культурные типы, на то, что их действительно разделяет и что, видимо, тем или иным способом придется преодолевать в порядке культурной революции…» [1, с. 22]. Эта рефлексия затрагивала основополагающие методологические постулаты научного познания, можно сказать, святыни европейской культуры Нового времени, блистательно себя зарекомендовавшей в предыдущие два-три столетия и принесшей Европе мировое лидерство. Так что попытка преодоления препятствий, возникающих на пути европейской культурной экспансии, оборачивается в методологическом плане ревизией самого модернистского стиля мышления. Эта ревизия затрагивает и этнический универсализм европейской культуры, доходя даже до самого неприступного в этом движении бастиона – экспериментальной науки, которая изначально самоосознавала себя как этнически индифферентную сферу культуры, т.е. имеющую одинаковую силу принудительного убеждения для всех людей, вне зависимости от их национальной принадлежности. Трудности европейской культурной экспансии побудили искать ответы на вопросы, почему научный метод и научные знания не усваиваются представителями многих неевропейских культурных образований. Но в современных условиях вопрос необходимо ставить шире: а является ли модернистская культура одинаково универсальной не только в мировом масштабе, что уже, как мы видели, довольно проблематично, но и в рамках самой Европы, являющейся полиэтническим образованием? Трудности современной российской модернизации тем более заставляют нас искать ответы на поставленные вопросы. И от надоевших и бессильных причитаний о неспособности русской культуры к европейской модернизации перейти к историческому и культурологическому анализу самого возникновения новоевропейской культуры, а точнее ее национальной детерминанты, скрывающейся за постулатами об универсальном характере современной европейской культуры и ее сердцевины – экспериментального естествознания.

В первую очередь, в методологическом плане необходимо подчеркнуть, за общеизвестными сегодня утверждениями о принципиальном различии традиционных (или традиционалистских) и техногенных цивилизаций, надо четко помнить, что техногенная цивилизация присутствует в единственном числе, она уникальна, и нет никаких указаний на то, что в ближайшее историческое время (либо вообще когда-либо) техногенная западная цивилизация будет иметь своих двойников, возникших независимо от влияния первой и пока единственной. Следующим естественным шагом представляется взгляд на новоевропейскую культуру как возникшую спонтанно и не детерминированную предшествующими этапами европейской истории. Этот подход для всякого, кто может выйти за пределы марксистских схем, представляется вполне правомерным, тем более что он не нов – об этом уже говорили, хотя и не утверждали прямо, и Вебер, и Петров [2]. Петров рассматривал европейскую культуру в ее истоках, начиная с античности, как отклонившуюся от естественных и простых форм воспроизводства и трансляции социального опыта [3]. И хотя он подробно анализирует влияние средневекового образа мысли на зарождение научного мировоззрения, все же одного этого влияния недостаточно для последующих революционных изменений. Здесь мы с определенной степенью уверенности можем говорить о волевом факторе, который не может быть учтен при анализе предыдущих способов воспроизводства, а потому его невозможно ни предсказать, ни реконструировать его преемственную связь с традицией. Этот волевой фактор можно связать с развитием национального самосознания европейских народов, которое приобрело революционный размах в ХIV-XVII вв., при всех стараниях христианско-католического универсализма и космополитизма нивелировать этот процесс. И вот здесь возникает правомерный вопрос о той роли, которую играл в формировании новоевропейской культуры каждый из основных европейских этносов. И логически последующий шаг – какой европейский этнос играл ведущую роль в формировании современной европейской и всей западной цивилизации? История европейской культуры Нового времени в своем политическом, экономическом, техническом, научном аспектах недвусмысленно говорит, что особую роль в Европе последних трех-четырех столетий играл английский этнос. Хотя до последней поры этот вопрос вообще не возникал в рамках европейского научно-космополитического рационализма, не проводилось специальных исследований, все же мало у кого могут возникнуть возражения по поводу тезиса о том, что Великобритания проявляла инициативу во многих значимых, системообразующих явлениях европейской культуры (в государственной политике, в экономике, в науке). Но инициатива на то и инициатива, чтобы быть пусть значимым и частым, но все же единичным актом. Нынешнее же состояние европейских духовных реалий подводит к тому, чтобы признать английский этнос не просто ведущим, но и создавшим современный западный культурный Космос. М.К. Петров обмолвился, что современная европейская научно-техническая цивилизация – это продукт англосаксонского духа [4]. За универсалистскими интенциями в экономике, науке, технике скрывается мононациональная культура, менталитет, философия, и даже мифология. Если реконструировать процесс формирования мировоззренческих оснований современной европейской культуры в схемах синергетики, то можно сказать, что европейская средневековая культура вошла в кризисное неравновесное состояние в ХIV-XV вв., и в течение следующих двух-трех столетий, находясь в состоянии брожения и хаоса, имела перед собой несколько альтернативных путей развития. Возможно здесь и сыграл свою роль тот самый волевой фактор в лице английского этнического самосознания и энергичной политико-экономической деятельности Англии, настойчиво предлагавший Европе свои принципы построения новых мировоззренческих постулатов и новые принципы воспроизводства человека и трансляции социального опыта. Далее нам предстоит более подробно, опираясь на ряд современных исследований, охарактеризовать роль англосаксонского этноса в формировании западного менталитета.

 Англосаксонская национальная составляющая в формировании основ современной цивилизации

Современная культура характеризуется не только рационалистическим мировосприятием (что проявляется в ценностях и идеалах науки), но и рациональными взаимоотношениями практически во всех сферах жизнедеятельности, даже в таких, которые, как искусство, являются слабо поддаются формализации. Разум культуры Нового времени можно определить как инструментальную рациональность, характеризующуюся как постановка целей (в рамках земной жизни) и поиск максимально эффективных путей их достижения, т.е. с наименьшими материальными и временными затратами. Является ли эта инструментальная рациональность универсальным фильтром мировосприятия? Т.е. может ли она представлять собой средство упорядочения мира, которым одинаково хорошо могут владеть различные этнические образования? Здесь можно вспомнить знаменитый риторический вопрос «Если умный, то почему не богатый?», который в рассматриваемом нами контексте представляется отнюдь уже не риторическим. Современная лингвистика вкупе с аналитической философией ХХ-ого века, которая, к слову, является англоязычной, пришла к выводу, что язык того или иного этнического образования, впитанный представителями данной общности с детства, определяет мировосприятие и первичное ощущение порядка в окружающей реальности [4]. Все было бы гораздо проще, если бы языки мира различались между собой только по лексическому составу, и каждая словарная единица одного языка имела бы четкий смысловой коррелят в другом. Однако та же самая современная лингвистика классифицирует языки мира на пять типов, имеющих ярко выраженные структурно-грамматические отличия. И вот эти структурно-грамматические различия, мягко выражаясь, существенно влияют на различия в мировосприятии тех или иных национальных субъектов. Эта пятичленная типология в известной степени условна, так как каждый из структурно-грамматических типов несет в себе признаки всех остальных, однако признаки одного какого-либо типа являются здесь доминантными. Языки различных европейских национальных субъектов принадлежат к различным структурно-грамматическим типам. Новоанглийский язык, сформировавшийся к ХVI-ому веку, принадлежит к аналитическому языковому типу, и является самым аналитичным из всех европейских языков. Вот как характеризует аналитическую структуру лингвист А. Кирияцкий: «…аналитический разумный подход ко всему, самоуничтожение архаики и ненужных излишеств в демократической политике, экономике и языках…строжайшие законы построения предложений для донесения максимально чёткой мысли или красоты (иногда в ущерб красоте). Точно так же в политике и экономике. То, что аналитически не приносит прибыль, уходит аналитически на задний план, как рудимент, что приводит к часто поверхностному знанию, ведущему к процветанию, но угасанию внутреннего развития…» [5]. Здесь мы видим и достоинства, и недостатки аналитической структуры, но очевидно, что для создания инструментально-рационального мировосприятия новоанглийский язык подходит как нельзя лучше, лучше остальных европейских языков. Данные выводы хорошо объясняют как то, что английский язык является самым распространенным международным языком, так и то, что благодаря своему языку англоязычная культура демонстрирует свою эффективность во всех значимых сферах европейской и мировой культуры. Эту связь между инструментальной рациональностью и англоязычным менталитетом можно перевернуть и задаться вопросом, а не создана ли сама инструментальная рациональность как общеевропейский феномен, распространяющий свою экспансию по всему миру, именно английской культурой в период хаоса и брожения ХVI-ХVII-го веков? Инструментальная рациональность, очищенная от ценностных установок, основывается на том, что во всем необходимо исходить исключительно из собственных материальных интересов. Подобная ментальность предполагает взгляд на окружающий мир, в том числе и других людей, как на мертвые неодушевленные тела, средства для достижения моих интересов. Идеологическая основа для формирования и распространения таких взглядов была дана в учении Т. Гоббса, в частности, в знаменитой его фразе «война всех против всех», говорящей о том, естественная природа человека – это вражда с окружающими людьми во имя удовлетворения своих потребностей [6]. В экономическом плане этот постулат Гоббса явился идеологической основой политэкономической концепции А.Смита, которая в свою очередь явилась идеологическим базисом современной либеральной экономики [7]. В философско-методологическом аспекте Т.Гоббс принадлежит к числу родоначальников английского эмпиризма, который, ограничил поле человеческого познания окружающей нас опытной реальностью и на долгое время (а мы с вами продолжаем жить в европейской культуре Нового времени) стал центральной парадигмой философского и научного познания.

Наконец, недавние исследования показывают, что даже гордость европейской культуры – экспериментальная наука, которая долгое время осознавалась как оплот интернационализма, скреплявший национальные миры в единый европейский Универсум, и та не свободна от этнических тылов. В частности, исторически первая научная теория, механика Ньютона, которая на три с лишним столетия определила мировосприятие европейского человечества, имеет в своих основаниях некоторые британские мифологические корни. Юнговская концепция архетипов дает методологическую базу для подобного рода анализа. Результаты структурного анализа ньютоновского механицизма вкратце могут быть представлены следующим образом. Материя, как и весь материальный мир, предстает у Ньютона как бесформенная, пассивная, однородная субстанция. Обращение к традиционной мифологии обнаруживает здесь параллель с символом Воды. Мифологическая «Вода» символизирует всю совокупность возможного. Ньютоновская картина мира несет в своей основе безграничную Воду или Океан как символ физической Вселенной. А поскольку эта картина мира не предполагает Суши, то природа должна мыслиться здесь как начало, хотя и отличное от Воды в ее первоначальном виде, но все же связанное с ней. При этом нетрудно заметить, что механизм в сущности и есть такое начало, так как он тяготеет в большей степени к принципу «водному», хаотичному, материальному, в противоположность организму, насквозь пронизанному духовными, логосными энергиями. Далее, механизм, как известно, предполагает движение. Однако, это не движение в смысле органическом, т.е. не рост, усложнение и последующее увядание, представляющие собой многогранное развертывание внутренней потенции и цели, а движение иного рода – однообразное, бесцельное, сводящееся к развертыванию «дурной бесконечности». Нильс Бор в своей автобиографии сравнил ремонт поврежденной яхты с регенерацией тканей у раненого кита: «… корабль на самом деле тоже не совсем мертвый предмет. Он относится к человеку также как паутина к пауку или гнездо к птице. Формообразующая сила здесь исходит от человека и ремонт яхты тоже в известном смысле аналогичен исцелению кита». Полагаем, что это очень глубокая мысль, ведь, действительно, механизм связан с его создателем и управителем – человеком. Человек в отношении механизма выполняет роль «души» в древнем смысле этого слова, т.е. активного, разумного, волевого, но в то же время качественно отличного от механизма и относительно независимого от него начала (и, следовательно, человек, принимаясь за управление механизмом, как бы дематериализуется, почти сводится к душе, то бишь к разуму и воле). Как видим, механизм выражает собой принципы унификации, бесцельного в себе движения, телесности, доминанты множественности над единством. Все этого – отпечатки признаков материи в древнем, мифологическом смысле этого слова, т.е. материи как неопределенности, текучести, бесформенности, бесконечной раздробленности. Причем, ясно, что в системе традиционных мифологем такому неодушевленному, материальному, подвижному началу, существующему в бескрайнем Океане и связанному с водной стихией может соответствовать лишь символ Корабля. Итак, мифологический символ физической природы в ее феноменальном, предметном виде в картине мира Ньютона – «Корабль».

Природа, согласно Ньютону, не имеет начала активности сама в себе, она движется вследствие внешней трансцендентной силы – Божественного первотолчка, искривляющего инерционное прямолинейное движение обособленных тел, превращающего их в систему природы и приводящего весь этот мир в движение. При этом и закон тяготения Ньютон также склонен понимать как чудо Божье. Итак, ньютоновский Бог в Его динамической ипостаси мыслится абсолютно трансцендентным и совершенно чуждым для природы началом – невидимой, всепроникающей и всеуправляющей силой, противоположной косному видимому миру. Очевидно, в традиционной мифологии этому соответствует образ Ветра, поскольку там “ветер представляет собой воздух в его активном, подвижном аспекте и считается первичной стихией в силу своей связи с творящим дыханием или дуновением”.

Итак, картина мира физики Ньютона, если ее перевести с метафизического языка на язык мифологических символов – это бурлящий, беспокойный Океан-Материя без конца и без края. В Океане этом плавает Корабль-Природа, который движим Ветром-Духом – тем же самым небесным началом, но в его активности.

Если мы вернемся к общему контексту западной культуры Нового времени, то тотчас обнаружим, что в Новое время произошло важнейшее для всей последующей западной истории событие: Англия начала осознавать себя не частью континента, как в Средние века, а Мировым Островом, соответственно стала формироваться и крепнуть особая цивилизация «океанического типа», противопоставившая себя традиционным цивилизациям континентального типа. В геополитике Суша и Моря понимаются как два вида мироустройства и мирочувствования, принадлежащих той или иной цивилизации, которые выражаются в двух антогонистических моделях бытия или «номосах» – Дом и Корабль. Дом – это покой. Корабль – движение. Геополитика видит в Море и Суше, Корабле и Доме не просто метафоры, связанные с географическими особенностями цивилизации, а корневые для сознания и самосознания этой цивилизации мифологемы, определяющие ее бытие и образ исторической жизни, т.е. судьбу. При этом утверждается, что господство стихии Суши и номоса «Дом» свойственно для традиционного типа общества, основные черты которого - привязанность человека к земле, Отечеству, доминирование иерархизированного мировоззрения, как правило, религиозного толка, «духовная Вертикаль», подчеркнуто непрагматичный, нерациональный, небуржуазный вид социальной жизни. Господство Моря и Корабля, напротив, предполагает общество демократического, индивидуалистического типа, основные черты которого – утверждение индивидуальной свободы, активности, и социальной мобильности, деиерархизированное нерелигиозное мировоззрение, «духовную горизонталь», рыночный прагматизм и т.п. [8]. Основатель геополитики Карл Шмидт особо отмечает, что индустриальная революция, культ сциентизма, комфорта и рационализации общественных отношений – принадлежность исключительно цивилизаций океанического типа, связанная с их специфическим мировидением.