Загадка Сфинкса как самотворящийся код аутокоммуникации тайны человека: непорочный круг уединённого общения (в философско-педагогическом наклонении)
ART 96182
Автор:
А.
Б. Григорьев
А.
Б. Григорьев Библиографическое описание статьи для цитирования:
Григорьев
А.
Б. Загадка Сфинкса как самотворящийся код аутокоммуникации тайны человека: непорочный круг уединённого общения (в философско-педагогическом наклонении) // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2016. – Т. 15. – С.
1321–1325. – URL:
http://e-koncept.ru/2016/96182.htm.
Аннотация. Феномен загадки раскрывается не в виде её решений, а как усиление степени загадочности самого этого феномена, неотъемлемым свойством которого является имитация собственной невозможности. Нерекурсивность загадочности проявляется в таких степенях её самообращённой несобственности, как аутологический парадокс, аутореференция, аутокоммуникация, совесть, свобода, любовь, сознание, мышление, труд и, наконец, чувство юмора.
Ключевые слова:
совесть, свобода, сознание, нерекурсивность загадочности, самообращённая несобственность, аутореференция, аутокоммуникация
Текст статьи
ГригорьевАлександр Борисович,канд. филос. н., доц. каф. философии, ФГБОУ ВПО «Сибирский государственный технологический университет», Красноярскgrigoriev.sibstu@yandex.ru
ЗагадкаСфинксакак самотворящийся код аутокоммуникации тайны человека:непорочный круг уединённого общения (в философскопедагогическом наклонении)
Аннотация.Феномен загадки раскрывается не в виде её решений, а как усиление степени загадочности самого этого феномена, неотъемлемым свойством которого является имитация собственной невозможности. Нерекурсивность загадочности проявляется в таких степенях её самообращённой несобственности, как аутологический парадокс, ауторефереция, аутокоммуникация, совесть, свобода,любовь,сознание, мышление, труди, наконец, чувство юмора.Ключевые слова:нерекурсивность загадочности, самообращённая несобственность, аутореференция, аутокоммуникация, совесть, свобода, сознание
«Главное она не должна быть научной», говорил М.К. Мамардашвили своему соавтору А.М. Пятигорскому[1,с.9], напоминая ему о том, что любая философская работа не может быть ни научной, ни антинаучной, как не может она являться социальной или антисоциальной. Философияпросто ненаучнаи асоциальна (даже в своём размышлении о науке об обществе), попадая вположение двусмысленности, как и попадает в него каждый из нас, посылающий свои философские статьи на конкурс статей научных.
Порождая условия возможности возникновения науки, философия никогда наукой являться не может и обязана сопротивляться малейшим соблазнам принять собственную видимость за абсолютную, феноменологически прозрачную самоочевидностьведь догадываться можно только втомслучае, если чеготоне знаешь,отдаешь себе в этом отчёти захвачен событием загадки. Философия это мыслящее незнаниеи догадливое непонимание, невольно индуцирующееи постоянно преодолевающее мнимую самоочевидностьсобственной общеизвестности, данную на поверхности публичного пространства общения. Удивлениетретий
род человеческого бытия и познания наряду с объяснением в естествознании и пониманием в гуманитарной науке.Удивляться значитбыть причиной себя самого ивести одинокий молчаливый разговор с самим собой с покаянным принятием собственного несовершенства.Однако и это будет всего лишь очередной правильной, но ещё не подлинной,характеризацией философии: ведь самое главное это то, что происходит не внутри наси не за нашими пределами, а «между нами». То естьна пределе всех наших усилий, на пределе всего возможного и невозможного, накоторомещёне установилось, что собственно возможноили невозможно. Внутри предела, в котором сходятся и соседствуют друг с другом возможность и невозможность, случаетсянеопределённость,неукротимо восстающая против себя самой,поскольку предел разом обладает противоположными свойствами сошедшихся на нём областей. И в этом бытийном регионе вряд ли поможет думать очередная, «строго научная»форма вопроса, подразумевающая лишь реальную,ожидаемую возможность, или традиционная категория диалектического противоречия, сохраняющая свою структуру инвариантной в развитии всего остального. Беззагадочности невозможно задуматься об этих формах мышления и их изменить. Без осмысления собственной загадочности все формы мышления покинет самое важное в нихживая, творческая, всегда новая мысль, и они станут подобны окаменевшим трилобитам, сохраняющим свою форму без жизни.К тому же, благодаря загадке становится возможной разрешимость автологического парадокса «аутопойезиса коммуникаций» Н. Лумана [2,с.572579; 3,с.194214]. Загадка понижает такжестепень неразрешимостипарадоксаневероятности сообщения философских догадок о бытии из знаменитого 7го письма Платона: люди не сообщенысамим себе идруг другу как готовыедогадки (или знание)о самих себе и друг друге, но загаданы друг другуи самим себе особымродом удивлённого, озадаченного и думающего общения, в котором предметом обсуждения, как у Н.Лумана, является,прежде всего,сама же беседа и условия самой её возможности. Загадка и соответствующее ей удивление рождаются и живут в атмосфере дружески весёлой беседы, как в диалогах Платона. Наверное, поэтому философияне задерживаетсянадолго в стеснённой атмосфере обязательных курсовпо философии и казённобезликих методик её преподавания. Но тем интереснее задача превращения,посредством загадки,ритуальнойметодики преподавания философии в самообращённый поступок мысливнутринепринуждённогообщенияразномыслящих вольнодумцев, то есть в собственныйчастный случай самой философии.В одном специализированном семантическом исследовании загадка описываетсякак «эффект обманутого ожидания», достигаемый через нарушение изоморфизма между исходной и преобразованной ситуацией [4,c.7], что совпадает с определением творчествачерез «стратегию обманутых ожиданий». А.Н.Журинский связал загадку с «неметафорным преобразованием смысла», но тогда в неметафорическом смысле получается так, что только шесть из семи типов элементарных приёмов переосмысления («тропов смысла») привычного значения слов могут быть задействованы в структуре загадки, а сама метафора якобы не может быть загадочна,не может быть задействована в преобразовании смысла. Между тем, как раз метафора и является сама по себе загадкой, так как, с одной стороны, легко описывается в качествераспространенияпересечения(сходства)какихлибо областей на всё целое пересекающихся областей (например, «человек»и «природа», а также «человек»и «Бог», могут образоватьметафору, потому что «человеческое тело»это пересечение «природы»и самого «человека», а свобода как способность быть причиной себя частичноесходство «человека»и «Бога»), а с другойстороны, теоретикомножественное объяснение загадки и метафоры лишь делает совсем незаметным ихимманентное свойство загадочность, подсовывая вместо неё то, чем она являться не может даже в качестве своей собственной противоположности догадки. Познание загадки должно быть не менее загадочным, чем сама загадка,и даритьеё прояснениюновую, неожиданную и невероятнуюнепосредственность, какая естьвсякий раз в режиме нового разаукаждой проясняемой загадки.Но обычный пример самообращённой загадки, приведённый В.Айрапетяном, не может служить в данном случае парадигмой: «Когда меня не знают, то бываю нечто, а коль скоро узнают, то перестаю быть тем, чем была» [5,с.2]. Если сводить суть загадки к конечной комбинаторике «игры слов», то она попадёт в область исчисления высказываний и предикатов первого порядка, задачивкоторой решаются путём автоматичного применения правил преобразования одних правильно построенных высказываний в другие правильные высказывания (вопросноответное взаимнооднозначное соответствие), но логическое исчисление второго порядка, с аксиомой бесконечности, требует в своих доказательствах уже не механически правильного преобразования однихзнаковых систем в другие, а понимания мысленных образов, смыслов. С точки зренияисследователя теорий математических доказательств Г. Крайзеля«мысли лучше представляются бесконечными объектами,чем словами, которые мы используем, чтобы их сообщать»[6,с.14].Но мы и не собираемся идти по поверхностному пути сообщений о внешних, наблюдаемых признаках загадки, а наоборот,стремимся следовать удивлению, как третьему роду познания,и ещё более углубить степень загадочности этого феномена. К тому же, в отечественной литературе имеются удачные применения аутореференции, когдасамовысказывание является очевидным и показательным примером того, о чём сообщает, но при условии, что преодолевается точка зрения на придаточные предложения с позиций формальнойдвузначной логики [7,с.142174]. Посредством смены речевых центров (или точек зрения) в пределах высказывания вводится (в это высказывание) бесконечность в виде непрерывного многообразия:ведь сами переходы при смене непрерывны, адаже ограниченноевнешними пределами собственное непрерывное многообразие смыслов любого высказыванияпредставляет собой бесконечность предельной мощности.Однакоэта внутренне диалогическаяиуходящая вглубь каждого высказывания фрактальная, дробная и бесконечно далее дробящаяся смысловая размерность всеголишьтолько возможна и не является неизбежнойи обязательной. Возможнаи творческая аутокоммуникация [8,с.163177],а также допустимо преображающеесебя самоотображение неклинической аутичности[9, с.5556].
Загадочно то, что невозможнастрогая (в смысле терминологии гуманитарной науки) герменевтическая процедура истолкованиязагадки, проясняющаядля пониманиясвойство загадочности, которым одновременно обладало бы это же самое понимающее истолкованиезагадка о самой загадке, отгадкакоторой неожиданно длянеё жесамойвдруг сбыласьбы как её новая степень потаённости, немыслимая на двух предыдущих её уровнях, что соответствуеттеореме о рекурсивной неразрешимостипроблемыразличения рекурсивно неразрешимых проблем ипока ещё нерешаемых(на данном уровне познания)задач.Конечно, загадка своей неожиданностью не может не быть связана с догадкой, как экзистенциалом повседневного существования, но пребывает в такой глубине бытия, какой является уникальное конкретносодержательное Ничто человека «свобода смертных» («ковчег человеческого бытия», сберегающий это бытие в его загадочной сути). Связана онасвоей недедуцируемостью из знания и своей неожиданностью по отношению ккакому угодно богатому опытуис научными открытиями, которые, в отличиеот отрываемых законов действительности, сами не могут носить регулярный, закономерно повторяющийся характер [10,с.172177;11,с.364425]. Загадочно не то, что гипотеза может быть кандидатом на открытиенового знаниятолько при условии невозможности её получения в результате формальнологического дедуктивного вывода из всех имеющихся теорий или жев результате гипотетикоиндуктивного вывода из всей прежней эмпирической выборки, а,прежде всего,то, что «иногда нетривиальная ошибка более значима для совершения прогрессивного шага в науке, чем тривиально правильное решение»[11,с.421]. И не случайно то обстоятельство, что парадигмой всех информативных теорий творчества всё более становится теория ошибок: только свободное существо, осуществляющее свою возможность становиться причиной себя, обладает могуществом делать неожиданно информативные, творчески продуктивныеошибки.
Однако ещё удивительнее загадочность изначальновоткана во всю ткань онтологических допущений философских прозрений о глобальном устройстве мира без какихлибо предваряющих их научных теорий и эмпирических фактов. Но может ли пусть даже и философское прозрение прозреть само себя и тем самым избавиться от загадкисебя, разом решив её абсолютнойдогадкой, если загадка есть способом бурной имитации своего отсутствия в ответ на малейшие попытки не удивлятьсяею, а понять её?
Хотя автор данной статьи и изложилв двух предыдущих «догадку о том, как возможна она же сама», но скрытой оказался сам феномен загадки: даже сам вопрос, как исходная форма творческого, эвристического мышления,несостоятеленбез условий собственной возможности ведь догадка не может появиться без загадки.Загадка подобна стихам: не пишется случается. Вопросительно возникают именно догадки, гипотезы, а не загадки.Так что, вопрос не подходит в качестве начала самой загадочности.
Загадки могут появиться только свободно, бескорыстно и ненамеренно, когда не ставишь перед собой в качестве цели непременно сформулировать какуюлибо «глубокомысленную»,«философсконаучную»и «глобальную»Проблему.Загадка соразмерна поэтическому феномену «гениального примитива», который выразительно притворяется собственной ошибкой, будучи подлинным на самом делеименно благодарясвоейимитации собственной невозможности.В этом состоит её сущностное родство с любовью.
Любовь обладает неотъемлемым свойством притворяться невозможнойпри малейшей попытке понять её, поскольку она сбывается в виде состояния сознания, но как ненамеренно сотворённое творческой свободой в качестве одного из частных и необязательных случаев себя. Выход из состояния сознания «любовь» пролегает не в обратном свободе порядкенекой пресловутой «деконструкции», но и не в режиме искушённого конструирования, а на подступах к вещей самообращенности загадки.Особо тяжким случаем любви является любовь к мудрости философия.Быть умным и порядочным можно, как это советовалСократ,независимо от уровня прогресса и знаний, зато никакимможностатьтолько в полной зависимости от этого уровня.
Загадка исключает не только алгоритм для своего рождения и отгадывания,но и какойлибо модальный подход к себе, поскольку в ней «правит»неопределённость и не установилось различение возможного и невозможного. В то же время загадка отличается от «чуда» и требует не веры в себя, а тяжкого труда раздумья: творчество состоит из99 процентов труда и 1 процента везения, которого чаще всего как раз и не хватает (большинство случаевэто«несчастные случаи»). Поэтому мы обратимся к некоторым счастливым неудачам, которые могут раскрыть и себя,и иное (и в этом лумановском отношении они и аутореферентны,и инореферентны).
В своей концепции творчества Г.С.Батищев посредством критерия таинственности определил следующую смысловую классификацию задач по степеням трудности [12,с.23143,439445]. Вопервых, задачи с достаточной логикой и достаточным субъектом (например, обычные вычисления или задания из двузначной логики исчисления высказываний и предикатов первого порядка). Вовторых, задачи с недостаточной логикой, но достаточным субъектом (истинное утверждение, сделанное в области натуральных чисел, но доказуемое только в области математического анализа, например, Великая теорема Ферма). Втретьих, задачи с недостаточной логикой и недостаточным субъектом (в связисвозникновением неклассической, квантовойфизикиречь шлане только о проведении нового эксперимента, но о создании нового субъекта для проведения эксперимента нового типаи создания формальной четырехзначнойлогики). Но нам необходимозамыслить ещё одну степень трудности задач, назначив ей условное нулевое значение смыславовсе не потому, что этот тип задач был бы всего лишь внешней маскировкой отсутствия какойлибо трудности(это были бы задачи первой степени) или же эти задачи исключали бысаму возможностькакоголибо смысланапротив, они лишены смыслаименно потому, что самиявляются условиями возможности возникновения смысла, так что самого смысла в них фактически нет, но именно благодаря имэтот смысл только и можетпоявиться во всем последующем, порождаемом этими заданными задачами. Их трудность (нулевой степени) заключается в том, что очень трудно опознать таинственную трудность в качестве трудностии принять эту ближайшую загадочность, какая и есть мы сами, в качестве серьёзной задачи.
Загадка настолько маскирует неразрешимую трудность бытия, что становится незаметна этатрудность, как и становится скрытым сам факт её маскировки и сокрытия. Например, язык актуальнобесконечноевыразительное средство (и в нём есть такие слова,как «бесконечность» и «вечность»), тогда как разум всегда ограничен на любой стадии своего развития. Каким же странным образом люди с всегда ограниченной способностью, ограниченным знанием и ограниченным опытом смогли создать это бесконечно выразительное средство, называющее себя языком? Понятно, что если бы язык являлся средством только мышления исообщения, то он был бы ограничен и лишь постепенно расширял бы свои возможности вместе с прогрессом всего остального в человеческом мире.Но язык, в отличие от сигнальной системы, бесконечно выразителен с самого момента своего рождения независимо от бедности своих морфологических структур. Более того, обладая меньшим запасом слов, ребенок столь выразителен в своём языкотворчестве, что бывает понят и принят всеми, в то время как взрослый вечно сетует на «недостаток слов». Какая актуально бесконечная способность позволила возникнуть бесконечно выразительному языку? Чем обладают детиичего не достаёт большинству взрослых? Какое собственное имя этой способности? Как она сама себя чаще всего называет, но чему себя не обязательнониузнавать, нипонимать, ни помнить? Каким образом язык кодирует в себе неограниченную возможность усвоения себя человеком без необходимости знатьили описыватьсобственные грамматические правила и их нарушения? Что может создавать бесконечно выразительный языкирасширяющийся круг постепенного познания, но может и подарить мгновенную догадку о бесконечностии вечностиМироздания?Возможность чего в человеке есть как предварительное условие возникновения разума и культуры? Ф.Гиренок в своей вдохновенной аутографии языка и сознания правдиво обозвал язык не домом бытия, а проходным двором, через который шляется само Ничто человека.А в чём состоит уникальность этого самого творящего Ничто? И разве в ходе истории философии само Ничто не наполнялось всё более конкретным и богатым содержанием?Мы поворачивали загадку,как тайную суть человека,различными гранями, нотеперьобратимся к загадке самого человека, проговорившей себя через него и о нём в древнейшей загадке «Сфинкс», взяв её не модернизированный, древнегреческий облегчённый вариант, а древнеегипетский подлинный, в котором она более всего походит на «крокодилов силлогизм» и/или на парадокс «Лжец» (самообращённое отрицательное высказывание).ЗагадкуСфинкса можно, вслед за Э.Б.Тайлор, считать парадигмой загадочности вообще [13,с.78].Сфинкс мифологический образ самодовлеющейпрограммы целесообразных действий, оценившейсебя превыше всего остального и потому пожирающеймладенцевведьу младенцев нет ни врожденной,ни пока ещё какойлибо искусственной программы поведения. Разум неврожденная способность создавать искусственные программы целесообразной деятельности, кодировать их в языке в виде текстов (осуществленнойвозможности поведения быть отделённым от человека и быть зафиксированным). Сфинкс образ формальной логики,функционально замкнутойотносительнособственныхоперацийиредуцированнойдо двузначности(бинарный код). Сфинкс похитил младенца, имать просилаеговернуть ей дитя.Сфинкс согласился, нос условием, что она скажет ему такую правду, которую он не сможет опровергнуть. Ответ матери заключался в высказывании: «Ты не отдашь мне ребёнка».Изза такого ответаСфинкс оказался в безвыходной ситуации и окаменел:если он не отдаст матери ребёнка, то её слова окажутся правдой,ион должен вернуть похищенного,ноесли отдаст, то должен тут же забратьегообратно,так как ответ матери в этой ситуации окажется ложным.Итак до бесконечности качаний тудасюда.
В итоге младенец остаётсяживым, но остаётся одновременно при матери и Сфинксе, малейшая попытка побега от которого вновь заставит его забрать младенца.Итак, Сфинкс символ двузначной логики,каменеющейв самообращенной отрицательной ситуации, разрушающей бинарный код: если не сделано онтологическое допущение о том, что в мире хоть чтото возможно и не введено изначально в формальную логикутакое полноценное значение,как «возможно», то тогда утрачивается различение истины и лжи. В пустом мире, в котором ничего не возможно, невозможно и бессмысленно различать истинные и ложные высказывания (да и некому высказываться даже о том, что мир абсолютно пуст). Только с позиций возможности имеет смысл различение истины и лжи, а самообращённое отрицательное высказывание даёт возможность смыслав трёхзначной логике, а значит,дает и возможностьистинности или ложностивсем остальным высказываниям.Ведь бессмысленные(как и невозможные)высказывания не могут быть ни истинными, ни ложными. Теперь представим, что все возможности полностью реализованы и превращены в абсолютно определённую действительность. Втакомпредопределённоммире(мире без нереализованных возможностей)было бы неуместно свободное и в то же время несовершенное, телесное, лишённое врождённой целесообразности в своих действиях существо. Ему просто было невозможно появиться в таком мире со своей свободой, беспомощной от рождения. Свобода человеческая возможностьбыть причиной себя, но только бесконечность, вмещая в себя всё, не оставляет ничего такого, что могло бы ограничивать и определять извне (а свобода, ограниченная в чемто одном, исчезает вся и целиком).Самопричинная свобода, как внутренне бесконечная человеческая возможность, позволяет человеку создать такое бесконечно выразительное средство, как язык. Свободное несовершенноесущество не может иметь какойлибо врождённойограниченной программы целесообразного поведения, а бесконечная программа действия в него просто бы не поместилась. Несовершенная свобода это младенецнавсегда, непрерывно начинающий всё заново в несовершенном и не до конца определившемся мире, которыйдопускает возможность своего совершенствования(принцип неопределённости укоренён в самом фундаменте материального мира). Итак, младенец из загадки символ свободы, без искусственных программ деятельностибеспомощной, но не способнойуместиться ни в однуиз искусственных программ деятельности.Поэтому младенец остаётся при Сфинксе, а не в нём.
Остается разгадать, символом чего является образ матери. Что рождает творческую свободу, которая не превращаетсянеизбежнов самоуничтожающуюся причину и в то же время избегает всехограничительныхвнешнихправил?Если внимательно присмотреться к любому далее неделимому творческому действию свободы, то его началом являетсязапрет уничтожать слабых, невинных и беззащитных (независимо от ситуации). Этот запрет возникает сразужепри малейших попытках действовать самостоятельно, а не по внешне ограничительным правилам.
Данная аутокоммуникация по типу внутреннего откровения возникает всякий раз само ещё в самом начале свободного, самопричинного действия, а проявляется в общении между свободными так, будто это их совместная весть друг другу совесть, символом которой является образ загадочной матери, препятствующей искусственной программе деятельности поглотитьсвободу, так каконасама рождает эту несамоубийственную свободу и делает возможным её творческий характер. Запрет убиватьне ограничение, а единственное исключение из непрерывного многообразия возможных действий. Совесть, запрещая единственное действие, допускает возможность бесконечно многого допускает возможностьтворческой свободы без рецептов того, как надоделать,без какихлибо абсолютных внешних ограничений и без гарантий обязательного успеха.Совесть не сообщает, что и как делать, а всего лишь сообщает о том, чего не делать никогда.
Совесть своим запретом выделяет запрещённое действие из целого континуума возможных, вследствие чего самостоятельное действие ещё в самом своём начале сотворяет творческий код, без которого человеческий мир физически невозможен. Поскольку речь идет о единственном точном изъятии из континуума возможных действий, то совесть невероятна, но её невозможно понять, так как она только и даёт возможность возникновения смыслав конце цельно сбывшегося акта свободы. А то, что образует собой возможность смысла и ему предшествует, этот смысл иметь не может и потому не может быть познано по типу понимания(познания смысла и всего того, в чём он есть). Совесть есть способом своей неотъемлемой уникальной непонятности. В то же время она не может быть познана по типу объяснения, так как совесть есть по причине себя самой и внешних причин не может иметь. Необъяснимость совести не мешает ей быть ясно получаемым всамом начале свободного действия самооткровением, вечно творческой и творящей новостью в сообщении человека себе самому. Уникальность загадочностисовести заключается в том, что невозможно даже решить, является ли самасовестьзагадкой или нет. Самое насущное для человеческого мира вдруг оказывается самым таинственным и точным, самым простым и трудным для человека. Решили ли мы саму загадку«Сфинкс»?Нет, мы лишь углубили степень её загадочности, дойдя до предела такого третьегорода познания, как удивление. Но такая картина открывается только с позиции начальной точки действия творческой свободы позиции совести. Посмотрим, как выглядит всё с конечной точки «кванта» действия свободы, а иначе не решить, зачем одиноко и молчаливо сбывшейся совести какието там знаки, символы и совместностькоммуникация, если она и есть первоначальная аутокоммуникация.Почему и зачем есть совместное знание сознание, да ещё и зафиксированное в знаках для общения сдругими, если непосредственное знание того, чего не надо делать ни при каких обстоятельствах, человек получает сразу же, как откровение,в аутокоммуникации в самом началемалейшей попыткидействовать самостоятельно?
Итак,свобода несовершенного и потому от рождения беспомощного существа не может сбыться как акт в этом мире без создания искусственных программ целесообразной деятельности. Но в одиночку человеческое тело эти программы упорядоченных действий не только не создаст, но и само физически невозможно, потому что устроено так, что в принципе не может приспособиться к природе, как она естьсама по себе.И только совместными усилиями многих человеческих тел можно создать искусственную упорядоченность деятельности и поведения. Но эта искусственная упорядоченность поведения не может и не должна быть подражанием животным, поскольку животные в своём поведении могут от рождения и запрограммировано делать то, что исключено самим фактом анатомофизиологического устройства человеческого телаприспосабливаться к природе и её естественным изменениям.
Человеческое тело вынуждено делать над собой и совместно с «друзьями по несчастью» трудное усилие и создавать новую для мира и в природе невозможную упорядоченность, которую оно искусственно кодирует в вещах особого рода,
используемых для обозначения не их же самих и не тех, с которыми они связаны причинноследственными природными связями, а с теми вещами, с которыми данные вещиуказатели не имеют какойлибо природной причинноследственной связи.Человек в самом начале своей истории отличаетсяот животныхвовсе некакойто особойцелесообразностью своихпредметныхдействий, а тем, что творит в воображении особый фантастический мир, ничего общего с действительной природой не имеющий. Знаки создаются совместными усилиями людей в общении для фиксации и передачи искусственной упорядоченности отношений между ними, но общение, в котором сотворяется самая первая упорядоченность (социальный порядок) общества и упорядоченного («нормального») поведения, само являлось неравновесным, внутренне неоднородным и ненаправленным беспорядком,неукротимо свободным и не могущим когдалибо окончательно вместиться в какойлибо очередной социальный порядок.В отношение этого крайне неравновесного беспорядка первичносвободного общения невозможен даже вероятностный «позитивный» прогноз, так как любое случайное микрособытие общения будет усилено до макромасштабов определённого типа культуры, цивилизации или «общественноэкономической формации».
Любой языккаждая культура и сознание всякого человека лишь частный случайсвободомыслия, произвольная прихоть вольнодумства, поэтому одна культура для любой другой не пример и не указ, пока в одной из них не предписана отмена запрета убивать слабых, невинных и беззащитных (и не важно, с какой именно целью и во имя каких высоких идеалов).Удивителен не сам факт неискоренимых различий людей, языков, культур. Загадочен сам производный от этих фундаментальных различий диалог между ними. В своей концепции парадоксальной «логики диалога логик» В.С.Библер предложил решение проблемы порочности и в то же время неизбежности логичного обоснования начала логики через обращение к тому бытийному факту, что в общении между собой различные логики разных людей, культур, языков не только не перемешиваются друг с другом, но только в этом общении собственных взаимных несоизмеримостеймогутобосновать, углубить и сотворить начала друг друга, не впадая при этом в порочный круг разрушительного зацикливания на самих себя:ведь то, что является неразрешимой проблемой в пределах одной логики вполне решаемая задача в диалоге между различными логиками [14, с.386409].
Сознание совместное знание людей о совместно сотворяемой упорядоченности отношений друг к другу,кодируемое в знакахсимволах. Сознание не отражение действительности природы, а преображение неравновесного беспорядка первичного, начального общениябеспомощных живых тел, стремящихся к совместности для выживания в условиях изначально исключившей ихприроды. Сознание, в отличие от мышления, создаёт и привносит порядок в первичный неравновесный беспорядок человеческого общения. В этом отношении сознание не может быть устроено по такому коду мышления, как «возможность истина ложь». Код совести: посовести/бессовестно и милосердно, что означает при проекции на сознание: справедливо/несправедливои праведно. Код свободы другой: талантливо, посредственно и бездарно.С позиций только свободы, не согласившейсяс совестью, всё нужно делать красиво, даже красиво грешить. Но первый же акт несогласия свободы воли с совестью превращает свободу в причину, уничтожающую себя.Свобода воли позволяет человек самому соглашаться или не соглашаться с совестью, но и суд совести тоже остаётся независим от самопричинныхрешений свободы (и от самой её «тайны беззакония»).Так выглядит описание с позиций сознания. Свободе и совести эти коды не нужны, но они необходимы сознанию для создания смысла: то, каксознание описывает свободу, приписывая ейтакоеразличение, не явилось бы верным для самоописания свободы, для которого более подходит язык загадки, а для совести тайны. Однако онтологическая «истина» сознания отличается от корреспондентской «истины» мышления.Сознание не может быть истинным или ложным в смысле терминовмышления, оно просто есть в бытийном отношении как явление с большей или меньшей мощностью: онтологическая «истина»сознания это должное, праведное состояние мира, которое лучше всего передаётся терминами «правда» и «справедливость». Суть мира для сознания не в том, какойон есть, а в том, каким он должен быть. Сознание существует как постоянно творимый свободойвобщении активный факт, который существует в качествеособо выделенногосреди других фактов мира.
Сознание связано с созданием упорядоченности изначально неупорядоченныхи сильно неравновесныхотношений людей, а мышление с созданиемневозможнойв природе новой упорядоченности материальных вещей, но для этогомышлениедолжно быть таким универсальнопрактическим отношением к любой вещи, которое соответствует всякий раз самой же вещи. Учеловека для такого отношения есть особое чувство, которого нет у животных чувство юмора, позволяющее человеку воспринятькак данностьтот факт, что к природе он приспособиться не может, нопозволяющееемуне смириться с этим фактом, не отнестись к природе как абсолютной данности, а вироничнотрудном (трудовом)восстаниисвоей неукротимой свободыдействительно изменить природутак, как она себя изменить не способна, и приспособить её к себе самому и своему, от рождения беспомощному,телу.
Чувство юмора неотличимо от мысли, сохраняющей чувствительность ко всему иному, но при своей самообращенности полностью уничтожающей такое условие собственной возможности, как свободность не принуждённость непременно познавать всёи не происходить с необходимостью по причине, апросто случаться. Поэтому любой творческий труд обладает всеми свойствамирискованнойигры,происходящей по правилам,но никакая игра, кроме детской и музыкальной, не обладает теми качествами, какие есть у самого труда.
Очевидно, что строго формальная, рекурсивная и в то же время творческая теория творческого труда так же невозможна, как и такое научнотеоретическое объяснение остроумия (а не формального острословия), которое обладало бы объясняемым свойством: остроумная попыткаобъясненияостроумного анекдота завершиласьбыне объяснением, а простодругим остроумным анекдотом, лишь усиливающимзагадочность остроумия. Прав И.Кант: мы вряд ли когдалибо решим такую педагогическую задачу, каксозданиеу учениковума[15, с.121,125].Умневозможно обрести, поставив его обретение перед собой в качестве задачи, а не загадки, какой он является на самом делеи какую можно получить как дар в ответ на бескорыстносвободный труд и всегда непреднамеренно,не надеясьна «получение награды».
Загадка ума инициатива, которую «требуется требовать» исключительно от себя, а догадка восстание, единственным участником которого можешь стать только ты сам. И нам остаётся
хотя бы для того, чтобы не навредить томууму, что уже свободно и бескорыстно случилсяуучащихсяи у нас самихзагадывать загадки и,даваяякобы уже готовые их решения, в каждой догадке открывать неожиданную и более глубокую степень еёзагадочности.
Конечно, можно было быпродолжитьстатьютрадициямирусской философии пребывать в форме поэзии и литературыспривлечениемматематическихстепенныхфункцийдля описания рефлексивных структур совести, свободы воли и сознания, но это было бы лишь углублением степеней загадочности того, что может считаться загадкой, а что нет, и превысило бы предельно допустимый объём статьи, однаковедь особеннонеприятно, когда авторастановится«неприятномного».Рекурсивно истолковывать степени загадочности в качестве степенных функций этовсё равно, как если бы накручивать «постпост…постпостмодернизм»в тщетной надежде на то, что эта как бы заикающаяся префиксация приведёт к чемуто новому.Но возможен милосердный отказ самому постмодернизму, исполненный в его собственном стиле, если(пост)префиксацию непосредственно «встык» дополнить суффиксированностью, раскрывая всю «постность» натурализаций описания формальнологических отчетов о действительно творческих, бытийных формах мышления недавнего прошлого.
Ссылки на источники
1. Мамардашвили, М.К., Пятигорский,А.М. Символ и сознание. / М.К.Мамардашвили, А.М.Пятигорский. М.: ПрогрессТрадиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009. 288с. 2.Луман, Н. Общество общества.Кн.4: Дифференциация.Пер. с нем. / Б.Скуратов. Кн.5: Самоописания. Пер. снем./ А.Антоновский, Б.Скуратов, К.Тимофеева / Н.Луман. М.: Изд. «Логос», 2011. 640с. 3.Луман, Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества. Пер. с нем. А.Ф.Филиппов// Социологос: Социология, антропология, метафизика. Вып.1. М.: Прогресс, 1991. 480с.
4.Журинский, А.Н.Семантическая структура загадки: Неметафорное преобразованиесмысла/ А.Н.Журинский.М.: Наука, 1989. 126с. 5.Айрапетян, В. Толкуя слово: Опыт герменевтики порусски/ В.Айрапетян.М.: Языки славянской культуры, 2001. 484с. 6.Крайзель, Г. Исследования по теории доказательств. Пер. с англ. / Ю.А.Гастеев, Г.Е.Минц / Г.Крайзель. М.: Изд. «Мир», 1981. 287с.
7.Гоготишвили, Л.А. Философия языка М.М.Бахтина и проблема ценностного релятивизма // М.М.Бахтин как философ / С.С.Аверинцев, Ю.Н.Давыдов, В.Н.Турбин и др. М.: Наука, 1992. 256с.
8.Лотман, Ю.М. Семиосфера/ Ю.М.Лотман. С.Пб.: Искусство, 2004. 704с.
9.Гиренок, Ф. Аутография языка и сознания / Ф.Гиренок. М.: МГИУ, 2010. 247с. 10.Гончаров, С.С., Ершов, Ю.Л., Самохвалов, К.Ф. Введение в логику и методологию науки/ С.С. Гончаров, Ю.Л. Ершов, К.Ф. Самохвалов.М.: Интерпракс, Новосибирск: Инт математики СО РАН, 1994. 256с.
11.Светлов, В.А. История научного метода / В.А. Светлов. М.: Академический проект; Деловая книга, 2008. 700с.
12.Батищев, Г.С. Введение в диалектику творчества/ Г.С.Батищев. С.Пб: РХГИ, 1997. 464с.
13.Тайлор, Э.Б. Первобытная культура. Пер. с англ. / Д.А. Коропчевский / Э.Б. Тайлор. М.: Политиздат, 1989. 573с.
14.Библер, В.С. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. М.: Политиздат, 1990. 413с.
15.Кант, И. Критика чистого разума /И.Кант. Пер. с нем. / Н.Лосский. М.: Мысль,1994. 591с.
ЗагадкаСфинксакак самотворящийся код аутокоммуникации тайны человека:непорочный круг уединённого общения (в философскопедагогическом наклонении)
Аннотация.Феномен загадки раскрывается не в виде её решений, а как усиление степени загадочности самого этого феномена, неотъемлемым свойством которого является имитация собственной невозможности. Нерекурсивность загадочности проявляется в таких степенях её самообращённой несобственности, как аутологический парадокс, ауторефереция, аутокоммуникация, совесть, свобода,любовь,сознание, мышление, труди, наконец, чувство юмора.Ключевые слова:нерекурсивность загадочности, самообращённая несобственность, аутореференция, аутокоммуникация, совесть, свобода, сознание
«Главное она не должна быть научной», говорил М.К. Мамардашвили своему соавтору А.М. Пятигорскому[1,с.9], напоминая ему о том, что любая философская работа не может быть ни научной, ни антинаучной, как не может она являться социальной или антисоциальной. Философияпросто ненаучнаи асоциальна (даже в своём размышлении о науке об обществе), попадая вположение двусмысленности, как и попадает в него каждый из нас, посылающий свои философские статьи на конкурс статей научных.
Порождая условия возможности возникновения науки, философия никогда наукой являться не может и обязана сопротивляться малейшим соблазнам принять собственную видимость за абсолютную, феноменологически прозрачную самоочевидностьведь догадываться можно только втомслучае, если чеготоне знаешь,отдаешь себе в этом отчёти захвачен событием загадки. Философия это мыслящее незнаниеи догадливое непонимание, невольно индуцирующееи постоянно преодолевающее мнимую самоочевидностьсобственной общеизвестности, данную на поверхности публичного пространства общения. Удивлениетретий
род человеческого бытия и познания наряду с объяснением в естествознании и пониманием в гуманитарной науке.Удивляться значитбыть причиной себя самого ивести одинокий молчаливый разговор с самим собой с покаянным принятием собственного несовершенства.Однако и это будет всего лишь очередной правильной, но ещё не подлинной,характеризацией философии: ведь самое главное это то, что происходит не внутри наси не за нашими пределами, а «между нами». То естьна пределе всех наших усилий, на пределе всего возможного и невозможного, накоторомещёне установилось, что собственно возможноили невозможно. Внутри предела, в котором сходятся и соседствуют друг с другом возможность и невозможность, случаетсянеопределённость,неукротимо восстающая против себя самой,поскольку предел разом обладает противоположными свойствами сошедшихся на нём областей. И в этом бытийном регионе вряд ли поможет думать очередная, «строго научная»форма вопроса, подразумевающая лишь реальную,ожидаемую возможность, или традиционная категория диалектического противоречия, сохраняющая свою структуру инвариантной в развитии всего остального. Беззагадочности невозможно задуматься об этих формах мышления и их изменить. Без осмысления собственной загадочности все формы мышления покинет самое важное в нихживая, творческая, всегда новая мысль, и они станут подобны окаменевшим трилобитам, сохраняющим свою форму без жизни.К тому же, благодаря загадке становится возможной разрешимость автологического парадокса «аутопойезиса коммуникаций» Н. Лумана [2,с.572579; 3,с.194214]. Загадка понижает такжестепень неразрешимостипарадоксаневероятности сообщения философских догадок о бытии из знаменитого 7го письма Платона: люди не сообщенысамим себе идруг другу как готовыедогадки (или знание)о самих себе и друг друге, но загаданы друг другуи самим себе особымродом удивлённого, озадаченного и думающего общения, в котором предметом обсуждения, как у Н.Лумана, является,прежде всего,сама же беседа и условия самой её возможности. Загадка и соответствующее ей удивление рождаются и живут в атмосфере дружески весёлой беседы, как в диалогах Платона. Наверное, поэтому философияне задерживаетсянадолго в стеснённой атмосфере обязательных курсовпо философии и казённобезликих методик её преподавания. Но тем интереснее задача превращения,посредством загадки,ритуальнойметодики преподавания философии в самообращённый поступок мысливнутринепринуждённогообщенияразномыслящих вольнодумцев, то есть в собственныйчастный случай самой философии.В одном специализированном семантическом исследовании загадка описываетсякак «эффект обманутого ожидания», достигаемый через нарушение изоморфизма между исходной и преобразованной ситуацией [4,c.7], что совпадает с определением творчествачерез «стратегию обманутых ожиданий». А.Н.Журинский связал загадку с «неметафорным преобразованием смысла», но тогда в неметафорическом смысле получается так, что только шесть из семи типов элементарных приёмов переосмысления («тропов смысла») привычного значения слов могут быть задействованы в структуре загадки, а сама метафора якобы не может быть загадочна,не может быть задействована в преобразовании смысла. Между тем, как раз метафора и является сама по себе загадкой, так как, с одной стороны, легко описывается в качествераспространенияпересечения(сходства)какихлибо областей на всё целое пересекающихся областей (например, «человек»и «природа», а также «человек»и «Бог», могут образоватьметафору, потому что «человеческое тело»это пересечение «природы»и самого «человека», а свобода как способность быть причиной себя частичноесходство «человека»и «Бога»), а с другойстороны, теоретикомножественное объяснение загадки и метафоры лишь делает совсем незаметным ихимманентное свойство загадочность, подсовывая вместо неё то, чем она являться не может даже в качестве своей собственной противоположности догадки. Познание загадки должно быть не менее загадочным, чем сама загадка,и даритьеё прояснениюновую, неожиданную и невероятнуюнепосредственность, какая естьвсякий раз в режиме нового разаукаждой проясняемой загадки.Но обычный пример самообращённой загадки, приведённый В.Айрапетяном, не может служить в данном случае парадигмой: «Когда меня не знают, то бываю нечто, а коль скоро узнают, то перестаю быть тем, чем была» [5,с.2]. Если сводить суть загадки к конечной комбинаторике «игры слов», то она попадёт в область исчисления высказываний и предикатов первого порядка, задачивкоторой решаются путём автоматичного применения правил преобразования одних правильно построенных высказываний в другие правильные высказывания (вопросноответное взаимнооднозначное соответствие), но логическое исчисление второго порядка, с аксиомой бесконечности, требует в своих доказательствах уже не механически правильного преобразования однихзнаковых систем в другие, а понимания мысленных образов, смыслов. С точки зренияисследователя теорий математических доказательств Г. Крайзеля«мысли лучше представляются бесконечными объектами,чем словами, которые мы используем, чтобы их сообщать»[6,с.14].Но мы и не собираемся идти по поверхностному пути сообщений о внешних, наблюдаемых признаках загадки, а наоборот,стремимся следовать удивлению, как третьему роду познания,и ещё более углубить степень загадочности этого феномена. К тому же, в отечественной литературе имеются удачные применения аутореференции, когдасамовысказывание является очевидным и показательным примером того, о чём сообщает, но при условии, что преодолевается точка зрения на придаточные предложения с позиций формальнойдвузначной логики [7,с.142174]. Посредством смены речевых центров (или точек зрения) в пределах высказывания вводится (в это высказывание) бесконечность в виде непрерывного многообразия:ведь сами переходы при смене непрерывны, адаже ограниченноевнешними пределами собственное непрерывное многообразие смыслов любого высказыванияпредставляет собой бесконечность предельной мощности.Однакоэта внутренне диалогическаяиуходящая вглубь каждого высказывания фрактальная, дробная и бесконечно далее дробящаяся смысловая размерность всеголишьтолько возможна и не является неизбежнойи обязательной. Возможнаи творческая аутокоммуникация [8,с.163177],а также допустимо преображающеесебя самоотображение неклинической аутичности[9, с.5556].
Загадочно то, что невозможнастрогая (в смысле терминологии гуманитарной науки) герменевтическая процедура истолкованиязагадки, проясняющаядля пониманиясвойство загадочности, которым одновременно обладало бы это же самое понимающее истолкованиезагадка о самой загадке, отгадкакоторой неожиданно длянеё жесамойвдруг сбыласьбы как её новая степень потаённости, немыслимая на двух предыдущих её уровнях, что соответствуеттеореме о рекурсивной неразрешимостипроблемыразличения рекурсивно неразрешимых проблем ипока ещё нерешаемых(на данном уровне познания)задач.Конечно, загадка своей неожиданностью не может не быть связана с догадкой, как экзистенциалом повседневного существования, но пребывает в такой глубине бытия, какой является уникальное конкретносодержательное Ничто человека «свобода смертных» («ковчег человеческого бытия», сберегающий это бытие в его загадочной сути). Связана онасвоей недедуцируемостью из знания и своей неожиданностью по отношению ккакому угодно богатому опытуис научными открытиями, которые, в отличиеот отрываемых законов действительности, сами не могут носить регулярный, закономерно повторяющийся характер [10,с.172177;11,с.364425]. Загадочно не то, что гипотеза может быть кандидатом на открытиенового знаниятолько при условии невозможности её получения в результате формальнологического дедуктивного вывода из всех имеющихся теорий или жев результате гипотетикоиндуктивного вывода из всей прежней эмпирической выборки, а,прежде всего,то, что «иногда нетривиальная ошибка более значима для совершения прогрессивного шага в науке, чем тривиально правильное решение»[11,с.421]. И не случайно то обстоятельство, что парадигмой всех информативных теорий творчества всё более становится теория ошибок: только свободное существо, осуществляющее свою возможность становиться причиной себя, обладает могуществом делать неожиданно информативные, творчески продуктивныеошибки.
Однако ещё удивительнее загадочность изначальновоткана во всю ткань онтологических допущений философских прозрений о глобальном устройстве мира без какихлибо предваряющих их научных теорий и эмпирических фактов. Но может ли пусть даже и философское прозрение прозреть само себя и тем самым избавиться от загадкисебя, разом решив её абсолютнойдогадкой, если загадка есть способом бурной имитации своего отсутствия в ответ на малейшие попытки не удивлятьсяею, а понять её?
Хотя автор данной статьи и изложилв двух предыдущих «догадку о том, как возможна она же сама», но скрытой оказался сам феномен загадки: даже сам вопрос, как исходная форма творческого, эвристического мышления,несостоятеленбез условий собственной возможности ведь догадка не может появиться без загадки.Загадка подобна стихам: не пишется случается. Вопросительно возникают именно догадки, гипотезы, а не загадки.Так что, вопрос не подходит в качестве начала самой загадочности.
Загадки могут появиться только свободно, бескорыстно и ненамеренно, когда не ставишь перед собой в качестве цели непременно сформулировать какуюлибо «глубокомысленную»,«философсконаучную»и «глобальную»Проблему.Загадка соразмерна поэтическому феномену «гениального примитива», который выразительно притворяется собственной ошибкой, будучи подлинным на самом делеименно благодарясвоейимитации собственной невозможности.В этом состоит её сущностное родство с любовью.
Любовь обладает неотъемлемым свойством притворяться невозможнойпри малейшей попытке понять её, поскольку она сбывается в виде состояния сознания, но как ненамеренно сотворённое творческой свободой в качестве одного из частных и необязательных случаев себя. Выход из состояния сознания «любовь» пролегает не в обратном свободе порядкенекой пресловутой «деконструкции», но и не в режиме искушённого конструирования, а на подступах к вещей самообращенности загадки.Особо тяжким случаем любви является любовь к мудрости философия.Быть умным и порядочным можно, как это советовалСократ,независимо от уровня прогресса и знаний, зато никакимможностатьтолько в полной зависимости от этого уровня.
Загадка исключает не только алгоритм для своего рождения и отгадывания,но и какойлибо модальный подход к себе, поскольку в ней «правит»неопределённость и не установилось различение возможного и невозможного. В то же время загадка отличается от «чуда» и требует не веры в себя, а тяжкого труда раздумья: творчество состоит из99 процентов труда и 1 процента везения, которого чаще всего как раз и не хватает (большинство случаевэто«несчастные случаи»). Поэтому мы обратимся к некоторым счастливым неудачам, которые могут раскрыть и себя,и иное (и в этом лумановском отношении они и аутореферентны,и инореферентны).
В своей концепции творчества Г.С.Батищев посредством критерия таинственности определил следующую смысловую классификацию задач по степеням трудности [12,с.23143,439445]. Вопервых, задачи с достаточной логикой и достаточным субъектом (например, обычные вычисления или задания из двузначной логики исчисления высказываний и предикатов первого порядка). Вовторых, задачи с недостаточной логикой, но достаточным субъектом (истинное утверждение, сделанное в области натуральных чисел, но доказуемое только в области математического анализа, например, Великая теорема Ферма). Втретьих, задачи с недостаточной логикой и недостаточным субъектом (в связисвозникновением неклассической, квантовойфизикиречь шлане только о проведении нового эксперимента, но о создании нового субъекта для проведения эксперимента нового типаи создания формальной четырехзначнойлогики). Но нам необходимозамыслить ещё одну степень трудности задач, назначив ей условное нулевое значение смыславовсе не потому, что этот тип задач был бы всего лишь внешней маскировкой отсутствия какойлибо трудности(это были бы задачи первой степени) или же эти задачи исключали бысаму возможностькакоголибо смысланапротив, они лишены смыслаименно потому, что самиявляются условиями возможности возникновения смысла, так что самого смысла в них фактически нет, но именно благодаря имэтот смысл только и можетпоявиться во всем последующем, порождаемом этими заданными задачами. Их трудность (нулевой степени) заключается в том, что очень трудно опознать таинственную трудность в качестве трудностии принять эту ближайшую загадочность, какая и есть мы сами, в качестве серьёзной задачи.
Загадка настолько маскирует неразрешимую трудность бытия, что становится незаметна этатрудность, как и становится скрытым сам факт её маскировки и сокрытия. Например, язык актуальнобесконечноевыразительное средство (и в нём есть такие слова,как «бесконечность» и «вечность»), тогда как разум всегда ограничен на любой стадии своего развития. Каким же странным образом люди с всегда ограниченной способностью, ограниченным знанием и ограниченным опытом смогли создать это бесконечно выразительное средство, называющее себя языком? Понятно, что если бы язык являлся средством только мышления исообщения, то он был бы ограничен и лишь постепенно расширял бы свои возможности вместе с прогрессом всего остального в человеческом мире.Но язык, в отличие от сигнальной системы, бесконечно выразителен с самого момента своего рождения независимо от бедности своих морфологических структур. Более того, обладая меньшим запасом слов, ребенок столь выразителен в своём языкотворчестве, что бывает понят и принят всеми, в то время как взрослый вечно сетует на «недостаток слов». Какая актуально бесконечная способность позволила возникнуть бесконечно выразительному языку? Чем обладают детиичего не достаёт большинству взрослых? Какое собственное имя этой способности? Как она сама себя чаще всего называет, но чему себя не обязательнониузнавать, нипонимать, ни помнить? Каким образом язык кодирует в себе неограниченную возможность усвоения себя человеком без необходимости знатьили описыватьсобственные грамматические правила и их нарушения? Что может создавать бесконечно выразительный языкирасширяющийся круг постепенного познания, но может и подарить мгновенную догадку о бесконечностии вечностиМироздания?Возможность чего в человеке есть как предварительное условие возникновения разума и культуры? Ф.Гиренок в своей вдохновенной аутографии языка и сознания правдиво обозвал язык не домом бытия, а проходным двором, через который шляется само Ничто человека.А в чём состоит уникальность этого самого творящего Ничто? И разве в ходе истории философии само Ничто не наполнялось всё более конкретным и богатым содержанием?Мы поворачивали загадку,как тайную суть человека,различными гранями, нотеперьобратимся к загадке самого человека, проговорившей себя через него и о нём в древнейшей загадке «Сфинкс», взяв её не модернизированный, древнегреческий облегчённый вариант, а древнеегипетский подлинный, в котором она более всего походит на «крокодилов силлогизм» и/или на парадокс «Лжец» (самообращённое отрицательное высказывание).ЗагадкуСфинкса можно, вслед за Э.Б.Тайлор, считать парадигмой загадочности вообще [13,с.78].Сфинкс мифологический образ самодовлеющейпрограммы целесообразных действий, оценившейсебя превыше всего остального и потому пожирающеймладенцевведьу младенцев нет ни врожденной,ни пока ещё какойлибо искусственной программы поведения. Разум неврожденная способность создавать искусственные программы целесообразной деятельности, кодировать их в языке в виде текстов (осуществленнойвозможности поведения быть отделённым от человека и быть зафиксированным). Сфинкс образ формальной логики,функционально замкнутойотносительнособственныхоперацийиредуцированнойдо двузначности(бинарный код). Сфинкс похитил младенца, имать просилаеговернуть ей дитя.Сфинкс согласился, нос условием, что она скажет ему такую правду, которую он не сможет опровергнуть. Ответ матери заключался в высказывании: «Ты не отдашь мне ребёнка».Изза такого ответаСфинкс оказался в безвыходной ситуации и окаменел:если он не отдаст матери ребёнка, то её слова окажутся правдой,ион должен вернуть похищенного,ноесли отдаст, то должен тут же забратьегообратно,так как ответ матери в этой ситуации окажется ложным.Итак до бесконечности качаний тудасюда.
В итоге младенец остаётсяживым, но остаётся одновременно при матери и Сфинксе, малейшая попытка побега от которого вновь заставит его забрать младенца.Итак, Сфинкс символ двузначной логики,каменеющейв самообращенной отрицательной ситуации, разрушающей бинарный код: если не сделано онтологическое допущение о том, что в мире хоть чтото возможно и не введено изначально в формальную логикутакое полноценное значение,как «возможно», то тогда утрачивается различение истины и лжи. В пустом мире, в котором ничего не возможно, невозможно и бессмысленно различать истинные и ложные высказывания (да и некому высказываться даже о том, что мир абсолютно пуст). Только с позиций возможности имеет смысл различение истины и лжи, а самообращённое отрицательное высказывание даёт возможность смыслав трёхзначной логике, а значит,дает и возможностьистинности или ложностивсем остальным высказываниям.Ведь бессмысленные(как и невозможные)высказывания не могут быть ни истинными, ни ложными. Теперь представим, что все возможности полностью реализованы и превращены в абсолютно определённую действительность. Втакомпредопределённоммире(мире без нереализованных возможностей)было бы неуместно свободное и в то же время несовершенное, телесное, лишённое врождённой целесообразности в своих действиях существо. Ему просто было невозможно появиться в таком мире со своей свободой, беспомощной от рождения. Свобода человеческая возможностьбыть причиной себя, но только бесконечность, вмещая в себя всё, не оставляет ничего такого, что могло бы ограничивать и определять извне (а свобода, ограниченная в чемто одном, исчезает вся и целиком).Самопричинная свобода, как внутренне бесконечная человеческая возможность, позволяет человеку создать такое бесконечно выразительное средство, как язык. Свободное несовершенноесущество не может иметь какойлибо врождённойограниченной программы целесообразного поведения, а бесконечная программа действия в него просто бы не поместилась. Несовершенная свобода это младенецнавсегда, непрерывно начинающий всё заново в несовершенном и не до конца определившемся мире, которыйдопускает возможность своего совершенствования(принцип неопределённости укоренён в самом фундаменте материального мира). Итак, младенец из загадки символ свободы, без искусственных программ деятельностибеспомощной, но не способнойуместиться ни в однуиз искусственных программ деятельности.Поэтому младенец остаётся при Сфинксе, а не в нём.
Остается разгадать, символом чего является образ матери. Что рождает творческую свободу, которая не превращаетсянеизбежнов самоуничтожающуюся причину и в то же время избегает всехограничительныхвнешнихправил?Если внимательно присмотреться к любому далее неделимому творческому действию свободы, то его началом являетсязапрет уничтожать слабых, невинных и беззащитных (независимо от ситуации). Этот запрет возникает сразужепри малейших попытках действовать самостоятельно, а не по внешне ограничительным правилам.
Данная аутокоммуникация по типу внутреннего откровения возникает всякий раз само ещё в самом начале свободного, самопричинного действия, а проявляется в общении между свободными так, будто это их совместная весть друг другу совесть, символом которой является образ загадочной матери, препятствующей искусственной программе деятельности поглотитьсвободу, так каконасама рождает эту несамоубийственную свободу и делает возможным её творческий характер. Запрет убиватьне ограничение, а единственное исключение из непрерывного многообразия возможных действий. Совесть, запрещая единственное действие, допускает возможность бесконечно многого допускает возможностьтворческой свободы без рецептов того, как надоделать,без какихлибо абсолютных внешних ограничений и без гарантий обязательного успеха.Совесть не сообщает, что и как делать, а всего лишь сообщает о том, чего не делать никогда.
Совесть своим запретом выделяет запрещённое действие из целого континуума возможных, вследствие чего самостоятельное действие ещё в самом своём начале сотворяет творческий код, без которого человеческий мир физически невозможен. Поскольку речь идет о единственном точном изъятии из континуума возможных действий, то совесть невероятна, но её невозможно понять, так как она только и даёт возможность возникновения смыслав конце цельно сбывшегося акта свободы. А то, что образует собой возможность смысла и ему предшествует, этот смысл иметь не может и потому не может быть познано по типу понимания(познания смысла и всего того, в чём он есть). Совесть есть способом своей неотъемлемой уникальной непонятности. В то же время она не может быть познана по типу объяснения, так как совесть есть по причине себя самой и внешних причин не может иметь. Необъяснимость совести не мешает ей быть ясно получаемым всамом начале свободного действия самооткровением, вечно творческой и творящей новостью в сообщении человека себе самому. Уникальность загадочностисовести заключается в том, что невозможно даже решить, является ли самасовестьзагадкой или нет. Самое насущное для человеческого мира вдруг оказывается самым таинственным и точным, самым простым и трудным для человека. Решили ли мы саму загадку«Сфинкс»?Нет, мы лишь углубили степень её загадочности, дойдя до предела такого третьегорода познания, как удивление. Но такая картина открывается только с позиции начальной точки действия творческой свободы позиции совести. Посмотрим, как выглядит всё с конечной точки «кванта» действия свободы, а иначе не решить, зачем одиноко и молчаливо сбывшейся совести какието там знаки, символы и совместностькоммуникация, если она и есть первоначальная аутокоммуникация.Почему и зачем есть совместное знание сознание, да ещё и зафиксированное в знаках для общения сдругими, если непосредственное знание того, чего не надо делать ни при каких обстоятельствах, человек получает сразу же, как откровение,в аутокоммуникации в самом началемалейшей попыткидействовать самостоятельно?
Итак,свобода несовершенного и потому от рождения беспомощного существа не может сбыться как акт в этом мире без создания искусственных программ целесообразной деятельности. Но в одиночку человеческое тело эти программы упорядоченных действий не только не создаст, но и само физически невозможно, потому что устроено так, что в принципе не может приспособиться к природе, как она естьсама по себе.И только совместными усилиями многих человеческих тел можно создать искусственную упорядоченность деятельности и поведения. Но эта искусственная упорядоченность поведения не может и не должна быть подражанием животным, поскольку животные в своём поведении могут от рождения и запрограммировано делать то, что исключено самим фактом анатомофизиологического устройства человеческого телаприспосабливаться к природе и её естественным изменениям.
Человеческое тело вынуждено делать над собой и совместно с «друзьями по несчастью» трудное усилие и создавать новую для мира и в природе невозможную упорядоченность, которую оно искусственно кодирует в вещах особого рода,
используемых для обозначения не их же самих и не тех, с которыми они связаны причинноследственными природными связями, а с теми вещами, с которыми данные вещиуказатели не имеют какойлибо природной причинноследственной связи.Человек в самом начале своей истории отличаетсяот животныхвовсе некакойто особойцелесообразностью своихпредметныхдействий, а тем, что творит в воображении особый фантастический мир, ничего общего с действительной природой не имеющий. Знаки создаются совместными усилиями людей в общении для фиксации и передачи искусственной упорядоченности отношений между ними, но общение, в котором сотворяется самая первая упорядоченность (социальный порядок) общества и упорядоченного («нормального») поведения, само являлось неравновесным, внутренне неоднородным и ненаправленным беспорядком,неукротимо свободным и не могущим когдалибо окончательно вместиться в какойлибо очередной социальный порядок.В отношение этого крайне неравновесного беспорядка первичносвободного общения невозможен даже вероятностный «позитивный» прогноз, так как любое случайное микрособытие общения будет усилено до макромасштабов определённого типа культуры, цивилизации или «общественноэкономической формации».
Любой языккаждая культура и сознание всякого человека лишь частный случайсвободомыслия, произвольная прихоть вольнодумства, поэтому одна культура для любой другой не пример и не указ, пока в одной из них не предписана отмена запрета убивать слабых, невинных и беззащитных (и не важно, с какой именно целью и во имя каких высоких идеалов).Удивителен не сам факт неискоренимых различий людей, языков, культур. Загадочен сам производный от этих фундаментальных различий диалог между ними. В своей концепции парадоксальной «логики диалога логик» В.С.Библер предложил решение проблемы порочности и в то же время неизбежности логичного обоснования начала логики через обращение к тому бытийному факту, что в общении между собой различные логики разных людей, культур, языков не только не перемешиваются друг с другом, но только в этом общении собственных взаимных несоизмеримостеймогутобосновать, углубить и сотворить начала друг друга, не впадая при этом в порочный круг разрушительного зацикливания на самих себя:ведь то, что является неразрешимой проблемой в пределах одной логики вполне решаемая задача в диалоге между различными логиками [14, с.386409].
Сознание совместное знание людей о совместно сотворяемой упорядоченности отношений друг к другу,кодируемое в знакахсимволах. Сознание не отражение действительности природы, а преображение неравновесного беспорядка первичного, начального общениябеспомощных живых тел, стремящихся к совместности для выживания в условиях изначально исключившей ихприроды. Сознание, в отличие от мышления, создаёт и привносит порядок в первичный неравновесный беспорядок человеческого общения. В этом отношении сознание не может быть устроено по такому коду мышления, как «возможность истина ложь». Код совести: посовести/бессовестно и милосердно, что означает при проекции на сознание: справедливо/несправедливои праведно. Код свободы другой: талантливо, посредственно и бездарно.С позиций только свободы, не согласившейсяс совестью, всё нужно делать красиво, даже красиво грешить. Но первый же акт несогласия свободы воли с совестью превращает свободу в причину, уничтожающую себя.Свобода воли позволяет человек самому соглашаться или не соглашаться с совестью, но и суд совести тоже остаётся независим от самопричинныхрешений свободы (и от самой её «тайны беззакония»).Так выглядит описание с позиций сознания. Свободе и совести эти коды не нужны, но они необходимы сознанию для создания смысла: то, каксознание описывает свободу, приписывая ейтакоеразличение, не явилось бы верным для самоописания свободы, для которого более подходит язык загадки, а для совести тайны. Однако онтологическая «истина» сознания отличается от корреспондентской «истины» мышления.Сознание не может быть истинным или ложным в смысле терминовмышления, оно просто есть в бытийном отношении как явление с большей или меньшей мощностью: онтологическая «истина»сознания это должное, праведное состояние мира, которое лучше всего передаётся терминами «правда» и «справедливость». Суть мира для сознания не в том, какойон есть, а в том, каким он должен быть. Сознание существует как постоянно творимый свободойвобщении активный факт, который существует в качествеособо выделенногосреди других фактов мира.
Сознание связано с созданием упорядоченности изначально неупорядоченныхи сильно неравновесныхотношений людей, а мышление с созданиемневозможнойв природе новой упорядоченности материальных вещей, но для этогомышлениедолжно быть таким универсальнопрактическим отношением к любой вещи, которое соответствует всякий раз самой же вещи. Учеловека для такого отношения есть особое чувство, которого нет у животных чувство юмора, позволяющее человеку воспринятькак данностьтот факт, что к природе он приспособиться не может, нопозволяющееемуне смириться с этим фактом, не отнестись к природе как абсолютной данности, а вироничнотрудном (трудовом)восстаниисвоей неукротимой свободыдействительно изменить природутак, как она себя изменить не способна, и приспособить её к себе самому и своему, от рождения беспомощному,телу.
Чувство юмора неотличимо от мысли, сохраняющей чувствительность ко всему иному, но при своей самообращенности полностью уничтожающей такое условие собственной возможности, как свободность не принуждённость непременно познавать всёи не происходить с необходимостью по причине, апросто случаться. Поэтому любой творческий труд обладает всеми свойствамирискованнойигры,происходящей по правилам,но никакая игра, кроме детской и музыкальной, не обладает теми качествами, какие есть у самого труда.
Очевидно, что строго формальная, рекурсивная и в то же время творческая теория творческого труда так же невозможна, как и такое научнотеоретическое объяснение остроумия (а не формального острословия), которое обладало бы объясняемым свойством: остроумная попыткаобъясненияостроумного анекдота завершиласьбыне объяснением, а простодругим остроумным анекдотом, лишь усиливающимзагадочность остроумия. Прав И.Кант: мы вряд ли когдалибо решим такую педагогическую задачу, каксозданиеу учениковума[15, с.121,125].Умневозможно обрести, поставив его обретение перед собой в качестве задачи, а не загадки, какой он является на самом делеи какую можно получить как дар в ответ на бескорыстносвободный труд и всегда непреднамеренно,не надеясьна «получение награды».
Загадка ума инициатива, которую «требуется требовать» исключительно от себя, а догадка восстание, единственным участником которого можешь стать только ты сам. И нам остаётся
хотя бы для того, чтобы не навредить томууму, что уже свободно и бескорыстно случилсяуучащихсяи у нас самихзагадывать загадки и,даваяякобы уже готовые их решения, в каждой догадке открывать неожиданную и более глубокую степень еёзагадочности.
Конечно, можно было быпродолжитьстатьютрадициямирусской философии пребывать в форме поэзии и литературыспривлечениемматематическихстепенныхфункцийдля описания рефлексивных структур совести, свободы воли и сознания, но это было бы лишь углублением степеней загадочности того, что может считаться загадкой, а что нет, и превысило бы предельно допустимый объём статьи, однаковедь особеннонеприятно, когда авторастановится«неприятномного».Рекурсивно истолковывать степени загадочности в качестве степенных функций этовсё равно, как если бы накручивать «постпост…постпостмодернизм»в тщетной надежде на то, что эта как бы заикающаяся префиксация приведёт к чемуто новому.Но возможен милосердный отказ самому постмодернизму, исполненный в его собственном стиле, если(пост)префиксацию непосредственно «встык» дополнить суффиксированностью, раскрывая всю «постность» натурализаций описания формальнологических отчетов о действительно творческих, бытийных формах мышления недавнего прошлого.
Ссылки на источники
1. Мамардашвили, М.К., Пятигорский,А.М. Символ и сознание. / М.К.Мамардашвили, А.М.Пятигорский. М.: ПрогрессТрадиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009. 288с. 2.Луман, Н. Общество общества.Кн.4: Дифференциация.Пер. с нем. / Б.Скуратов. Кн.5: Самоописания. Пер. снем./ А.Антоновский, Б.Скуратов, К.Тимофеева / Н.Луман. М.: Изд. «Логос», 2011. 640с. 3.Луман, Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества. Пер. с нем. А.Ф.Филиппов// Социологос: Социология, антропология, метафизика. Вып.1. М.: Прогресс, 1991. 480с.
4.Журинский, А.Н.Семантическая структура загадки: Неметафорное преобразованиесмысла/ А.Н.Журинский.М.: Наука, 1989. 126с. 5.Айрапетян, В. Толкуя слово: Опыт герменевтики порусски/ В.Айрапетян.М.: Языки славянской культуры, 2001. 484с. 6.Крайзель, Г. Исследования по теории доказательств. Пер. с англ. / Ю.А.Гастеев, Г.Е.Минц / Г.Крайзель. М.: Изд. «Мир», 1981. 287с.
7.Гоготишвили, Л.А. Философия языка М.М.Бахтина и проблема ценностного релятивизма // М.М.Бахтин как философ / С.С.Аверинцев, Ю.Н.Давыдов, В.Н.Турбин и др. М.: Наука, 1992. 256с.
8.Лотман, Ю.М. Семиосфера/ Ю.М.Лотман. С.Пб.: Искусство, 2004. 704с.
9.Гиренок, Ф. Аутография языка и сознания / Ф.Гиренок. М.: МГИУ, 2010. 247с. 10.Гончаров, С.С., Ершов, Ю.Л., Самохвалов, К.Ф. Введение в логику и методологию науки/ С.С. Гончаров, Ю.Л. Ершов, К.Ф. Самохвалов.М.: Интерпракс, Новосибирск: Инт математики СО РАН, 1994. 256с.
11.Светлов, В.А. История научного метода / В.А. Светлов. М.: Академический проект; Деловая книга, 2008. 700с.
12.Батищев, Г.С. Введение в диалектику творчества/ Г.С.Батищев. С.Пб: РХГИ, 1997. 464с.
13.Тайлор, Э.Б. Первобытная культура. Пер. с англ. / Д.А. Коропчевский / Э.Б. Тайлор. М.: Политиздат, 1989. 573с.
14.Библер, В.С. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. М.: Политиздат, 1990. 413с.
15.Кант, И. Критика чистого разума /И.Кант. Пер. с нем. / Н.Лосский. М.: Мысль,1994. 591с.
