Этнокогнитивные особенности китайского юридического дискурса в аксиологическом аспекте анализа

Дискурс как связный текст, рассматриваемый в совокупности с экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными, психологическими и другими) факторами [1], является одним из важнейших понятий современной когнитивно-дискурсивной парадигмы в лингвистике. С точки зрения типологического подхода к его пониманию выделяются институциональный и персональный (бытовой и бытийный) виды дискурса [2]. К институциональному типу дискурса наряду с религиозным, научным, политическим относят и юридический дискурс [3]. Юридический дискурс, отграничивается в связи с тем, что он представляет собой регулируемую определенными историческими и социокультурными кодами (традициями) смыслообразующую и воспроизводящую деятельность, направленную на формулирование норм, правовое закрепление (легитимацию), регулирование и контроль общественных отношений [4]. Юридический дискурс, как социальный дискурс, является аксиологичным, параметризованным, налаженным внутренне и внешне [5].

Поскольку кодом юридического дискурса является естественный язык, то в нем, в терминах В. Фон Гумбольдта, отражается «дух» народа и его культура. В этой связи особый интерес представляет изучение этнокогнитивных характеристик национальных юридических дискурсов, обуславливающих способы и механизмы их репрезентации. Связь национального дискурса, картины мира и культуры Китая привлекает внимание современных исследователей. Так, Т. В. Шишмарева отмечает, что есть тексты культуры, которые определяют влияние на менталитет народа и на национальные особенности культуры [6]. По словам И. В. Шаравьевой в системе китайского языка обнаруживаются базовые семантические смыслы, которые имеют древний характер и обусловливают целостность и своеобразие китайской картины мира [7]. По мнению Е. А. Хамаевой китайская картина мира во многом имеет мифологизированный характер, что проявляется в частности в антропонимике [8]. Касательно китайской звуковой картины мира С. В. Стефановская прослеживает релевантность принципа иконичности [9].

В свою очередь непосредственно китайский юридический дискурс также привлекает внимание исследователей, его изучение с лингвокультурных позиций представляет собой одно из формирующихся направлений в дискурсологии (П. В. Трощинский, Ч. Чжунцю, И. Кастеллуччи и др.).

Задача настоящей работы заключается в выявлении основных социокультурных факторов, влияющих на этнокогнитивные особенности китайского юридического дискурса. Материалом анализа послужил текст действующей Конституции КНР 1982 г. в актуальной редакции [10]. Конституция является документом высшей юридической силы и основой развития законодательства. Ее положения задают рамки развития законодательной системы в целом.

Изучение императивных положений и анализ материала позволяют считать, что в современном китайском юридическом дискурсе отражаются как элементы древнекитайской правовой традиции, социалистической идеологии, так и этико-нравственных учений конфуцианства и легизма. Рассмотрим далее наиболее этноформирующие факторы, а именно конфуцианство и легизм, и их влияние на современный китайский юридический дискурс.

 Зародившись в VI – V вв. до н.э. в. конфуцианство в качестве религиозно-нравственного учения оказывало и продолжает оказывать сильное влияние на жизненный уклад китайцев. Ключевыми понятиями течения являются: благородный муж, человечность, справедливость, почитание родителей и старших, покровительство младшим и др. Уделяется особое внимание значимости образования, необходимости развития каждого человека, его нравственных качеств, на государство переносится модель управления семьи: государь-отец имеет абсолютную власть над подданными-сыновьями, но должен править разумно и справедливо. Конфуцианская этика проникла во все сферы социума и как регулятор общества иногда заменяла право, а иногда лежала в его основе [11]. В современном Китае, не смотря на господство социалистической идеологии, конфуцианство продолжает оказывать большое влияние на жизненный уклад народа, что проявляется в большей мере в обычаях делового оборота, нормах деловой этики. Вместе с тем влияние конфуцианских догм можно обнаружить и в тексте основного закона:

Помимо приведенных выше примеров обращает на себя внимание неоднократное употребление в тексте Конституции КНР слова «священный» (神圣). Так, остров «Тайвань является частью священной территории» КНР, а его объединение с материковым Китаем рассматривается как «священный долг всего китайского народа» (преамбула); священна социалистическая общественная собственность (ст. 12); «защита отечества и отражение агрессии – священный долг каждого гражданина» (ст. 55). Хотя категория святости сама по себе не является частью конфуцианских догм, вместе с тем, в Конституции КНР она употребляется в контексте конфуцианского «ритуала». Категория священности стоит в одном ряду с категориями преданности, сыновьей почтительности, долга, она апеллирует к высшим духовным и нравственным ценностям народа. Аксиология употребления этой категории отчетливо прослеживается на примере «Тайвань является частью священной территории» КНР. Такой формулировкой китайский законодатель пытается обосновать неделимость территории не только юридически, но и аксиологически, путем возведения единства государства в разряд «универсальных» и «вечных» ценностей, близких каждому китайцу, позволяющих рассчитывать на добровольность исполнения предписаний.

Что касается легизма или «школы законников», то он сформировался в IV—III вв. до н. э. За основу регулирования общественных отношений принимались не мораль или нравственность, а закон. Даже несовершенный закон считался лучше беззакония. Утверждалось, что люди от природы обладают злой натурой и ведут себя правомерно только из страха наказания. Как следствие, наказания должны быть неотвратимыми и жестокими, а сфера их применения обширной, включая круговую поруку. Из этого вытекает традиционное для китайцев негативное отношение к закону, право воспринимается не как регулятор общественных отношений, а как карательный инструмент.

Свидетельством влияния легизма на современный китайский юридический дискурс, безусловно, является сложившаяся система жестоких и неотвратимых наказаний, прежде всего, уголовных, включая широкое применение смертной казни. Проведенный анализ показывает, что даже в гражданском законодательстве на уровне специальных законов большинство из них содержит нормы, регламентирующие ответственность за правонарушения, включая гражданскую, административную и уголовную. Вместе с тем и на уровне Конституции можно обнаружить влияние легистского учения.

Идея о необходимости сурового наказания даже за мелкие проступки имеет целью устрашение и воспитательное воздействие на народные массы, а также предупреждение противоправного поведения других лиц.

Кроме того, само использование закона в регулировании отношений является отражением принципов легизма. На современном этапе, как отмечают Ю. О. Корешкова, Д. М. Смолова и О. Ю Воронина, формируется новый тип легизма, в котором законодатель видит опору в упорядочении тех сфер общественной жизни, которые не регулируются конфуцианством [12].

Общие культурологические и ценностные основания подразумевают принятие их всем обществом и позволяют законодателю быть «ближе к народу», стать «своим» в системе идентификации «свой - чужой». Как отмечается в работе Е.В. Кремнева, современные китайские исследователи считают, что в сохранении народности, массовости, близости к общенародной культуре, заключена жизненная сила управленческой культуры [13]. Апеллируя в юридическом дискурсе основного закона к догмам традиционных для Китая учений легизма и конфуцианства, законодатель на уровне ценностных ориентиров и традиционного мировоззрения ищет поддержку народных масс. Легитимация власти проходит не только юридическим конституированием, но и присоединением к единому общенародному культурному полю, к общекитайской картине мира. Положения основного закона подкреплены как принуждающей силой государства, так и ценностно обусловленными установками, рассчитанными на добровольное их принятие, соблюдение и исполнение.