Фалес и две философских «площадки» духовной революции ранней античности
С.
И. ПоповБиблиографическое описание статьи для цитирования:
Попов
С.
И. Фалес и две философских «площадки» духовной революции ранней античности // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2016. – Т. 15. – С.
1671–1675. – URL:
http://e-koncept.ru/2016/96253.htm.
Аннотация. Прослеживается путь становления человеческой духовности от состояния одержимости внешним миром до формирования сдержанного, благоразумного к нему отношения. Проводится мысль, что выбор стороны в дилемме «вовлечение – отстранение» является конституирующим фактором философского мышления и самого человеческого способа существования. В статье делается попытка на примере культового античного философа понять философию не только как форму знания, но и как форму жизни. Рассматривается проблема: должен ли философ заниматься политической деятельностью, быть примерным гражданином, семьянином...
Ключевые слова:
практичность, «семь мудрецов», фалес милетский, философ, философское умонастроение, вовлеченность, отстраненность
Похожие статьи
Текст статьи
Попов Сергей Иванович,Кандидат философских наук, доцент Кемеровского института (филиала), РЭУ им. Г.В. Плеханова, г. Кемеровоbendeostap@yandex.ru
Фалес и две философских «площадки» духовной революции ранней античности
Аннотация.Прослеживается путь становления человеческой духовности от состояния одержимости внешним миром до формирования сдержанного, благоразумного к нему отношения. Проводится мысль, что выбор стороны в дилемме «вовлечение отстранение» является конституирующим фактором философскогомышления и самого человеческого способа существования.В статье делается попытка на примере культового античного философа понять философию не только как форму знания, но и как форму жизни. Рассматривается проблема должен ли философ заниматься политической деятельностью, быть примерным гражданином, семьянином... Ключевые слова: философ, философское умонастроение, вовлеченность, отстраненность, практичность, «семь мудрецов», Фалес Милетский.
Философия представляет собой форму знания, напоминающую науку своими интеллектуальными основаниями (предпочтение доказательного знания, склонность к критической рефлексии, отсутствие неприкасаемых для рефлексии тем и т.д.), но, в отличие от науки, стремящуюся обсуждать более широкие выходящие за рамки достоверного знания проблемы, которые иногда именуют «мировоззренческими». Философия как форма знания, подобно науке, постепенно выросла из мифа, а в своих эмоционально«настроениевых» аспектах из первобытной религиозности. Имеется в виду, что у истоков философского умонастроения лежат и его так или иначе сопровождают пафос, страсть, воодушевление, волнение чувств, короче, первичные бытийные импульсы. Эта тема в литературе хорошо отработана [1; 2; 3; 4; 5; 6]. Чувственноэмоциональное начало оказалось зафиксированным в самом слове «философия», означающем в греческом языке«любовь к мудрости». Хотя философия и названа «любовью», указанное умонастроение, понятно, родственно уже одухотворенному и умиротворенному чувству чувству, испытавшему метаморфозу, обработку воздержанием, временем, нашедшему успокоение в благоразумии. Человеческая духовность сущностно и генетически проходит путь от состояния ангажированности первичными импульсами (иначе говоря, от состояния «вовлеченности в мир») к состоянию свободы и возвышения над последними (иначе говоря, к состоянию «отстраненности от мира»). Было бы неверно рассматривать философию только как форму знания, игнорируя тот момент, что философствование это и форма жизни духа и вообще форма жизни существ, обладающих сознанием. При этом складывание философского умонастроения (движение извовлеченности в жизнь к отстраненности от нее) и формирование рациональных видов знания представляют собой взаимноподдерживающие деятельности разные стороны одного и того же процесса становления духовности. Оба указанных движения сравнительно легко проследить в ранней античности, что, впрочем, стало уже традицией искать корни и непреходящие образцы философской и научной духовности у древних греков.Метаморфоза, приведшая в конечном счете к возникновению философии и науки в античности, заключалась в двух духовных сдвигах: 1) переходе от оргиастической духовности к мистериальной духовности и, таким образом, к философскому умонастроению (отстраненности человеческого «я» от мира, его бурь и забот); 2) переходе от мифологической образности к рациональному мышлению.Первый духовный сдвиг можно осмыслить как уменьшение в чувственном отношении к миру первобытного буйства и зверства, возрастание смирения и самоконтроля. Ничем не контролируемая чувственная стихия тождественна состоянию одержимости внешней силой таинственной и непреодолимой. На неотесанной временем, культурой воздержания и табу чувственности паразитируют многие архаические в своих истоках религиозные культы. Поиски таковых в историкогеографическом месте рождения философии и науки отсылают к древнему культу ВакхаДиониса. «Это имя, пишет Бертран Рассел, вполне естественно, вызывает в нашем сознании образ бога с сомнительной репутацией бога вина и пьянства» [5, с. 31]. Безумие и буйство, говорит далее Рассел, порождаемые употреблением вина, греки, вслед за фракийцами, стали понимать как божественные состояния, вызываемые вселением бога в поклоняющегося ему человека. «Поклонник Вакха восстаёт против благоразумия. В физическом или духовном опьянении он вновь обретает уничтоженную благоразумием интенсивность чувства, мир предстает перед ним полным наслаждения и красоты, его воображение вдруг освобождается из тюрьмы повседневных забот» [5, с. 32]. Эту выродившуюся форму духовности можно охарактеризовать как вовлечение в мир и отчуждение от собственной самости, полную утрату субъектности. Человек в этом состоянии напоминает марионетку, одержимца внешней силой (богом, демоном, духом предка и т.д.), лакмусовую бумажку (метафоры на выбор). Человек не зрит мир, а претерпевает мир.В своем аутентичном выражении культ ВакхаДиониса может только отталкивать. Не в этом виде он оказал влияние на возникновение философии, а в одухотворенной форме, приписываемой Орфею персонажу древнему, полулегендарному и неясному.Более, нежели сам Орфей, известные нам «орфики», последователи Орфея и адепты видоизмененного им вакхического культа, заменяют физическое опьянение духовным, а одержимость подвижничеством. Орфики отнюдь не одержимы. Воспринимая жизньздесь как страдание и скуку, они не пытаются бежать от нихв исступление и помрачение рассудка, но живут надеждой на грядущее небесное упокоение и духовноаскетическими упражнениями, призванными очистить душу уже в этом мире. Не последнее место в заботе о душе у орфиков занимает вегетарианство, призванное служитьконечной духовной метаморфозе. Орфический культ связан с земледелием. «Посвящения в таинства и обряды [оргии] Орфея также отнюдь не чужды земледелия. Миф, по которому он околдовывал и завораживал все, аллегорически намекает на то, что благодаря одомашненным плодам, которые доставляет земледелие, он одомашнил всю природу и образ жизни диких зверей, а также укротил и искоренил заключенное в душах звериное начало. Так, верили, что он завораживал диких зверей пением и совершал все жертвоприношения и обряды, используя [в качестве жертвенных даров] плоды земледелия. Слава о нем обошла всех людей, и все восприняли земледелие [7, с. 42]. В орфических же мистериях, по всей видимости, важным считалось не «снятие оков» добродетели, как в вакхической оргии, а передача тайного откровения о том, кто мы, откуда мы вышли и куда в конце концов придем, а также наставлений душе о правилах ее поведения в загробном мире [7]. Кстати, и в ранних фрагментах, посвященных Орфею, подчеркивается, что он не певец и музыкант, а жрец и философ, который говорил так, будто пел. Сила его рапсодий была такова, что заставляла сами деревья и камни срываться с их мест и выстраиваться вокруг «певца» в чинном порядке. Иными словами, деятельность Орфея это деятельность философа. Философ как бы наводит [символическими средствами словами и их связями] порядок в мире: пытается мыслить этот порядок и только через него получает возможность мыслить мир, ибо хаос противоположность порядка мыслить нельзя; хаос получается только чувствовать, претерпевать. Но чувствующий и претерпевающий, как мы говорили выше, символически находятся «внутри» мира, мыслящий выступает сторонним наблюдателем символически творимого им мира.Суть орфической реформы вакхического культа, таким образом, заключалась в следующем:
орфики переосмысливают вакхическое опьянение, переводя его в спиритуальную (духовную) плоскость, чем одухотворяют поклонение ВакхуДионису;
страстное, чувственное отношение к Иному, нечеловеческому они заменяют отстраненным, благоразумным отношением;
человеческая субъектность у орфиков не растворяется в объекте поклонения, а напротив, обособляется и укрепляется; с орфизмом связано, таким образом, осознание человеческой субъектности и через это выделение субъектности из мира, природы. Все эти изменения еще не отменяют мифологической образности. Орфики оперируют средствами, предоставляемыми мифом (орфические теогонии).Второй духовный сдвиг, через который прошла античная духовность, привел к замене мифологического мышления рациональным мышлением. Обратимся к поэме «Теогония» Гесиода. Поэма дошла до нас в отрывках, но и из дошедших фрагментов можно уяснить генеалогию древних богов. Гесиод называет 4 первопотенции, из которых происходит мир: Хаос (Бездна), Гея (Земля), Тартар, Эрос (Любовь). Первой и главной из них не по упоминанию, а по дальнейшему развитию сюжета выступает Гея (Земля), вследствие чего ее порождения можно назвать «земляными», хтоническими божествами. Гея разновидность древних богиньандрогинов: вначале она выделяет из себя свою мужскую сущность («Земля сначала родила равное себе Звездное Небо (Урана), чтобы оно покрыло ее повсюду»), а потом вступает с нею в брак и приступает к порождению второго поколения богов: шести титанов (Океан, Кей, Криос, Гиперион, Япет, Кронос) и шести их сестертитанид (Тейя, Тефия, Рея, Фемида, Мнемозина, Феба). Титаны и другие порождения Геи от Урана (сторукие, гиганты и т.д.) своим чудовищным обликом, неразумностью символизируют первобытную дикость, стихию, катастрофы словом, олицетворяют природу, не затронутую порядком, логосом. По преданию, облик порождаемых Геей существ показался Урану настолько чудовищным, что он запретил Гее выпускать их на свет из ее чрева. Поскольку же плодовитость Урана не унималась, Гея подговорила младшего Кроноса оскопить отца, что тот и сделал, автоматически заняв его место верховного бога.Кронос вступает в брачный союз со своей сестрой Реей. Кронос и Рея порождают третье поколение богов олимпийцев (Зевс, Гера, Посейдон, АидПлутон, Гестия, Деметра). Кронос, ожидаяот своего потомства того же в отношении себя, что он сам совершил со своим отцом, проглатывает детей Реи, однако Зевс избегает этой участи (вместо него Рея подсовывает спеленутый камень) и в итоге оскопляет Кроноса. В результате воцаряется новое, третье поколение богов богиолимпийцы во главе с Зевсом, а титанов они (после ряда сражений с ними) низвергают в Тартар, с таким воображением описанный Гесиодом[7]. Олимпийцы по крайней мере внешне гораздо более, нежели титаны, гармоничны, антропоморфичны, наделеныопределенными функциями в мире. Последние особенно у потомства Зевса и Геры приобретают вполне конкретный вид: Геба юность, Арес война, Гефест ремесла и вулканический огонь, Аполлон врачевание, искусство, гармония, Артемида охота и «комсомол», Афродита любовь и красота, Дионис виноградорство и виноделие, Афина мудрость и воинственность, Гермес торговля, посредничество, состязательность. Нетрудно увидеть последовательность, логику в божественных порождениях. Образнопоэтическое мировосприятие, видимо, многих поколений слагателей мифов в последовательности Хаос Богичудовища Богилюди явно запечатлело движение мира, природы (в их восприятии) от хаоса к порядку, когда хаос и первобытная дикость титанов уступают место мудрой гармонии космоса. Гесиодовская «Теогония» и аналогичные ей теогонии иносказательно объясняют мир, природу через их движение к большей упорядоченности, через изменение олицетворяющих их сил, стихий от чудовищности к мере и гармонии. (Здесь еще нет рацио, а господствует логика образности; дальнейшее упорядочение мира связано с отходом от образности.)Древнегреческие теогонии, являясь уже болееменее систематическим изложением и, отчасти, рефлексией (осмыслением и переосмыслением) древних мифов, тем не менее оставляют в неприкосновенности «метод» мифа, который можно назвать «конкретноэволюционным»: говорить не о сущностях, а о лицах, персонах (боги, герои) и их действиях, смещать интерес с теории на генеалогию, подменяя вопрос «как мир устроен?» вопросом «как мир возник?».Главным последствием «большого взрыва» мифосознания стало возникновение новых типов сознания обособленных и рационализированных. Возникает и набирает популярность, в частности, мистика чисел, ставшая широко известной благодаря пифагорейским общинам. «Миры Вселенной имеют семичастный порядок», «таково число мира, семичастна всякая форма в нем, семичастен порядок каждой из частей», читаем в древнейшем научном тексте анонимном трактате «О седмицах» [7,с. 552]. Куда бы ни обратил взор безвестный«гептадор» («семёрочник»), всюду он находит семеричный порядок, всякую область мира мысленно «собирает» из семи частей. «Первый ряд во Вселенной беспримесного мира, имеющий проходы лета и зимы. Второй ряд звезд отсвет и разреженность, более блеклый блеск природы. Третий путь Солнца, обладающий теплом. Четвертый Луны возвращающейся, становящейся полной через прибыль и уменьшающейся через убыль. Пятая доля скопление и мир воздуха, содержащая дожди и молнии, громы и снег, и град, и прочее подобное. Шестая влажная часть моря, рек, родников, источников и озер, и соленая и пресная вода, и содержащееся в них тепло проводник влажного испарения и орошение. Седьмая [часть] сама Земля, на которой животные и растения…[7, с. 552]. Звезды небесные, числомсемь, определяют смену времен года, времен года, понятно, тоже семь (для земледельца С.П.), семь сезонов жизни человека, семь частей тела и семь частей души и т.д. [7]. Иными словами, миром правит число семь. Философия и наука (как и миф, религия) символически упорядочивают мир. Упорядочение мира не посредством фантастикопоэтических образов (как в мифе), а через число обеспечивает простейший вариант рационального миропостижения и это без знаний о мировых закономерностях, без владения специальными понятиями! Почти одновременно с мистикой чисел возникает и другой вариант рационализации мира выделение в мире противоположностей: осознание противоположных качеств, состояний в мире (в природе и в душе), осознание парности противоположностей и их единства (Гераклит, пифагорейская медицина).Два указанных духовных сдвига, условно говоря, сформировали две философских «площадки» античной мысли: благородное отстранение «я» от мира и усилие увидеть мир из этого отстранения, отобразив зримое в понятиях и категориях. Древнегреческий мудрец Фалес из Милета (~ 625546), давно канонизированный историками философии и историками науки в качестве, соответственно, Философа № 1 и Ученого № 1, выступает как бы символом упомянутых духовных сдвигов. Фалес, согласно аристотелевой характеристике, родоначальник того направления в философии, которое полагает основой сущего единое материальное начало [7, с. 109]. Но Фалес «…и геометрии у греков первый открыватель, и природы точнейший испытатель, и светил опытнейший наблюдатель»[7, с. 112]. При этом сведения об интеллектуальных достижениях Фалеса (наука и философия тогда не различались…) приходится черпать из отрывочных сведений о нем у позднейших античных философов: ни одно из сочинений самогó Фалеса до нас не дошло.Если поставить себе задачу собрать все сведения о сделанном Фалесом на интеллектуальном поприще, то составится весьма внушительный список. Оставим в покое моральные максимы, приписываемые Фалесу, и возьмем только достижения, относящиеся, как сейчас говорят, к «естествознанию». Фалес открыл Малую Медведицу; первым назвал последний день месяца тридцатым (явно использовав наблюдения фаз Луны); открыл дни зимнего и летнего солнцестояния (Фалес называет их «солнцеворотами»); открыл времена года и разделил год на 365 дней (вернее целых суток); установил, что утренний заход Плеяд виден на 25й день после осеннего равноденствия; разделил небесную сферу на 5 кругов: арктический (содержит никогда не заходящие звезды), летний тропик, небесный экватор, зимний тропик, антарктический круг (который невидим); сделал «божественный расчет» о Солнце: вычислил, что величина [=диаметр] Солнца составляет одну семьсот двадцатую часть проходимого Солнцем пути; установил равенство угловых размеров Солнца и Луны (половина углового градуса); предположил, что Солнце и звезды состоят из земли, но при этом раскалены, Луна же просто состоит из земли; открыл, что затмения Солнца происходят вследствие его покрытия Луной и бывают только в новолуния. Фалес полагал воду началом всех вещей («всё из воды, и в воду всё разлагается»), рекомендовал закапывать тела, дабы те могли разложиться во влагу; учил, что все образуется из воды путем ее затвердевания (замерзания), а также испарения; учил, что Земля плавает в воде, подобно куску дерева или кораблю, чтореки подобны течам, а землетрясения качке; полагал душу движущим началом, а космос одушевленным и полным божественных сил [7].Первое впечатление от списка фалесовых открытий и гипотез как все это мог узнать один человек? Историки науки руководствуются хорошим принципом: если мудрец изобретает слишком много нового его некому слушать. Записывается и передается то, что понятно современникам [8]. Раз Фалесу приписываются все эти открытия, значит они были понятны его современникам, другими словами, у открытий Фалеса было немало безвестных соавторов, имело место быть чтото вроде «преднаучного сообщества» [9, с. 82]. По прошествии первого впечатления, впрочем, становится явной слабость некоторых фалесовых идей. Кроме того, недавние исследования вопроса вроде бы «отменяют» ряд приписываемых Фалесу достижений. Так, въедливый анализ текстов и логики развития научных идей убеждает, что солнечного затмения 585 г. до н.э. Фалес не предсказывал (а лишь объяснил природный механизм такового) [8]. То же можно сказать о «доказательствах» Фалесом теорем геометрии о том, что диаметр делит круг пополам или о так называемой «теореме Фалеса» о пропорциональных отрезках: они явно более позднего происхождения, поскольку доказательства наглядно очевидного требуют высокой математической культуры и, обладай Фалес таковой, были бы попросту непонятны в его эпоху [10, с. 155]. Концепция 4х первоэлементовстихий и концепция воды как старшего начала имеет еще дофалесово происхождение (о первой упоминали мифические поэты Лин и Орфей, следы второй отыскиваются в древнейшем анонимном трактате «О седмицах») и была уже достаточно известна в эпоху, когда жил Фалес [10, с. 164].Главное достижение Фалеса не в области частных наук. Он был одним из первых интеллектуалов, кто перешли к обсуждению проблемы «Как мир устроен?» от присущей мифам постановки вопроса «Как мир возник?», а, выдвигая рациональные (и в этом смысле «естественные», а не мифологические) объяснения мира, этим приглашали формулировать рациональные же контртеории и контраргументы. Именно в этом смысле Фалес Милетский, его последователи и возможные безымянные предшественники предложили мышлению новую «площадку», или координатную сетку иными словами, произвели работу (сдвиг, переворот) философского значения и этим заложилифундамент будущего здания науки.Интересен вопрос о том, как соотнеслись два указанных духовных сдвига в самом Фалесе разделили они его духовную самость на «отстраненного философа» и «прагматичного ученого» или же, напротив, можно говорить о гегелевском «снятии» этих противоположностей в новом высшем единстве? В поисках ответа приходится обратиться к сведениям о жизни ФалесаМилетского, и тут оказывается, что его образ противоречив. С одной стороны, Фалес подается как разносторонний одновременно теоретик и практик, с одинаковым успехом занимавшийся философией, математикой, астрономией, коммерцией, политикой и законотворчеством [7]. Этот образ первого философа содержится в легенде о Семи мудрецах (Биант, Клеобул, … Фалес), которые через одного тираны либо вожди партий по своему основномузанятию, вознагражденные статусом «мудреца» за искусство в государственных делах, и только Фалес, тоже отдавший дань политике, «пошел дальше всех» (дальше практических потребностей авт.), перейдя к изучению природы. С другой стороны, свидетельства рисуют нам образ ученогозатворника, ничем, кроме своей «науки», не интересовавшегося. Данный взгляд опирается, прежде всего, на уже достаточно поздние мнения Платона и Аристотеля. В подтверждение своих мнений тот и другой упоминают о случае, когда Фалес, погруженный в свои мысли, упал в старый высохший колодец, а видевшая все происшедшее с незадачливым философом то ли старая фракиянка, то ли юная хорошенькая служанка рассмеялась над ним: «Фалесде, смотришь на небо (думаешь о чемпопало авт.), а то, что под ногами (реальную жизнь авт.), не видишь!». Фалес, якобы, был задет этим за живое и, решив использовать открытое ему звездным небом знание о предстоящем богатом урожае маслин, провернул удачную коммерческую сделку, чем доказал всем, что философ способен добиться жизненного успеха, да не это ему нужно [7, с. 107].Вообщето упомянутая история свидетельствует о первом философе как о практичном человеке и оборотистом коммерсанте, но Платонподает ее в «Теэтете» как пример практической беспомощности настоящего Философа, возводя в ранг добродетели [11, с. 231]. В «Гиппии большем» он уже распространяет эту благородную философскую отстраненность на всех «семерых мудрецов»,вступая в прямое противоречие с исторической традицией[12, с. 386].
Так кто же такой первыйфилософ (и вообще философ) вовлеченный в эпицентр социальной жизни человек, то есть гражданин, политик, семьянин и т.д., или отстраненный от всех житейских забот и хлопот «чистый» субъект духа?Большой знаток античной философии и науки И.Д. Рожанскийсчитает, что ранние древнегреческие философы вообще и Фалес в частности были разносторонними людьми, не в последнюю голову путешественниками, купцами, политиками и просто активными гражданами; образ же философазатворника, чуравшегося активной жизни и общественных обязанностей, выдуман Платоном и Аристотелем. В частности, Аристотелем образ философасозерцателя «срисован» с гораздо более позднего, нежели Фалес, философа Анаксагора (~ 500428), по своему личностному складу, действительно, предпочитавшего «небесное» «земному», «срисован», поскольку как нельзя лучше соответствовал собственной Аристотелевой склонности считать целью философии истину как таковую, а не практическую пользу, и превозносить «созерцательную жизнь» [13].Указанная точка зрения выражает позицию серьезных исследований вопроса.Противоположнойпозиции, впрочем, как нам кажется,тоже нельзя отказать вобаянии.Философия древних греков (тогда под ней понималась и научная, то есть ориентированная на природу, интеллектуальная деятельность) реализовалась у них как самоотчет души, для чего душа должна прийти в наиболее ясное, чистое, «божественное» состояние. Иначе говоря, философское умонастроение имеет своим необходимым условием отстранение от реальной жизни души всех разновидностей житейских хлопот, забот, тревог, активностей и т.п.[4].Указанные крайности в современном осмыслении античной революции в сфере духа обычно существуют порознь. Но именно применительно к античной научной революции кажется уместным их соединить. Философотшельник и ученыйпрагматик видятся тогда сиамскими близнецами с родимыми пятнами произошедших в ранней античности духовных сдвигов. В этом смысле философия, видимо, неотделима от античной науки: эти две деятельности сосуществуют в единой упряжке, взаимно друг друга поддерживая. В частности, необходимая для осуществления рациональной мыследеятельности онтологическая выделенность «я» из мира обеспечивается философскими морализирующими наставлениями о «правильной жизни», без которых немыслимаантичная интеллектуальная культура.Если воспринимать философию сквозь призму доминирующего культурного устремления (каким в античности стала наука и вообще рациональная мыследеятельность), то собственно философский «элемент» сводится к когнитивному сдвигу, перестраивающему опыт сознания; дальше имеет место обычная, даже рутинная мыслительная работа. Первый такой «сдвиг» произошел еще у древнегреческих орфиков, еще в рамках и на материале мифа заместивших оргиастическое начало дионисийского культа духовным содержанием. Второй подобного рода «сдвиг» у Фалеса и его безвестных предшественников современников привел к рациональному и концептуальному мышлению новой мыслительной «площадке». Драматизм возникновения очередной философской «площадки» во время и после европейского Ренессанса связан с повторным прохождением и преодолением мышлением «возрожденного» им раннеантичного синкретизма с его оргиастическим отношением к миру и одушевлением природы и формированием уже современного понятия природы.
Ссылки на источники1.Аристотель. Метафизика [Текст] / Аристотель // Аристотель. Сочинения в 4 т. Т.1. М.: Мысль, 1975. С. 63367.2.Кутырев, В.А. Разум против человека (Философия выживания в эпоху постмодерна) [Текст] / В.А. Кутырев. М.: ЧеРо, 1999. 230 с.3.Мамардашвили, М.К. Картезианские размышления [Текст] / М.К. Мамардашвили. М.: Прогресс; Культура, 1993. 352 с.4.Попов, С.И., Сигарёва, Е.В. Дилемма Вовлечение Отстранение как трансцендентальная предпосылка философского акта (на примере Фалеса Милетского) [Текст] / С.И. Попов, Е.В. Сигарёва // Аспирантский вестник Поволжья. 2015. № 78. С. 102108.5.Рассел, Б. История западной философии. В 3 кн. [Текст] / Б. Рассел. Новосибирск: Издво Новосиб. унта, 1997. 815 с.6.Хайдеггер, М. Что это такое философия? [Текст] / М. Хайдеггер // Вопросы философии. 1993. № 8. С. 113123.7.Фрагменты ранних греческих философов [Текст] / сост. А.В. Лебедев. Ч. 1. М.: Наука, 1989. 576 с.8.Чайковский, Ю.В. Что же он умел, первый философ? [Текст] / Ю.В. Чайковский // Знание сила. 1996. № 1. С. 7279.9.Чайковский, Ю.В. Откуда у греков взялась наука? [Текст] / Ю.В. Чайковский // Химия и жизнь. 1998. № 4. С. 7982.10.Чайковский, Ю.В. Фалесова наука в историческом контексте [Текст] / Ю.В. Чайковский // Вопросы философии. 1997. № 8. С. 151165.11.Платон. Теэтет [Текст] // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.2. М.: Мысль, 1993. С. 192274.12.Платон. Гиппий больший [Текст] // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.1. М.: Мысль, 1990. С. 386417.13.Рожанский, И.Д. Эволюция образа ученого в Древней Греции [Текст] / И.Д. Рожанский // Вопросы истории естествознания и техники. 1980. № 1. С. 3037.
Фалес и две философских «площадки» духовной революции ранней античности
Аннотация.Прослеживается путь становления человеческой духовности от состояния одержимости внешним миром до формирования сдержанного, благоразумного к нему отношения. Проводится мысль, что выбор стороны в дилемме «вовлечение отстранение» является конституирующим фактором философскогомышления и самого человеческого способа существования.В статье делается попытка на примере культового античного философа понять философию не только как форму знания, но и как форму жизни. Рассматривается проблема должен ли философ заниматься политической деятельностью, быть примерным гражданином, семьянином... Ключевые слова: философ, философское умонастроение, вовлеченность, отстраненность, практичность, «семь мудрецов», Фалес Милетский.
Философия представляет собой форму знания, напоминающую науку своими интеллектуальными основаниями (предпочтение доказательного знания, склонность к критической рефлексии, отсутствие неприкасаемых для рефлексии тем и т.д.), но, в отличие от науки, стремящуюся обсуждать более широкие выходящие за рамки достоверного знания проблемы, которые иногда именуют «мировоззренческими». Философия как форма знания, подобно науке, постепенно выросла из мифа, а в своих эмоционально«настроениевых» аспектах из первобытной религиозности. Имеется в виду, что у истоков философского умонастроения лежат и его так или иначе сопровождают пафос, страсть, воодушевление, волнение чувств, короче, первичные бытийные импульсы. Эта тема в литературе хорошо отработана [1; 2; 3; 4; 5; 6]. Чувственноэмоциональное начало оказалось зафиксированным в самом слове «философия», означающем в греческом языке«любовь к мудрости». Хотя философия и названа «любовью», указанное умонастроение, понятно, родственно уже одухотворенному и умиротворенному чувству чувству, испытавшему метаморфозу, обработку воздержанием, временем, нашедшему успокоение в благоразумии. Человеческая духовность сущностно и генетически проходит путь от состояния ангажированности первичными импульсами (иначе говоря, от состояния «вовлеченности в мир») к состоянию свободы и возвышения над последними (иначе говоря, к состоянию «отстраненности от мира»). Было бы неверно рассматривать философию только как форму знания, игнорируя тот момент, что философствование это и форма жизни духа и вообще форма жизни существ, обладающих сознанием. При этом складывание философского умонастроения (движение извовлеченности в жизнь к отстраненности от нее) и формирование рациональных видов знания представляют собой взаимноподдерживающие деятельности разные стороны одного и того же процесса становления духовности. Оба указанных движения сравнительно легко проследить в ранней античности, что, впрочем, стало уже традицией искать корни и непреходящие образцы философской и научной духовности у древних греков.Метаморфоза, приведшая в конечном счете к возникновению философии и науки в античности, заключалась в двух духовных сдвигах: 1) переходе от оргиастической духовности к мистериальной духовности и, таким образом, к философскому умонастроению (отстраненности человеческого «я» от мира, его бурь и забот); 2) переходе от мифологической образности к рациональному мышлению.Первый духовный сдвиг можно осмыслить как уменьшение в чувственном отношении к миру первобытного буйства и зверства, возрастание смирения и самоконтроля. Ничем не контролируемая чувственная стихия тождественна состоянию одержимости внешней силой таинственной и непреодолимой. На неотесанной временем, культурой воздержания и табу чувственности паразитируют многие архаические в своих истоках религиозные культы. Поиски таковых в историкогеографическом месте рождения философии и науки отсылают к древнему культу ВакхаДиониса. «Это имя, пишет Бертран Рассел, вполне естественно, вызывает в нашем сознании образ бога с сомнительной репутацией бога вина и пьянства» [5, с. 31]. Безумие и буйство, говорит далее Рассел, порождаемые употреблением вина, греки, вслед за фракийцами, стали понимать как божественные состояния, вызываемые вселением бога в поклоняющегося ему человека. «Поклонник Вакха восстаёт против благоразумия. В физическом или духовном опьянении он вновь обретает уничтоженную благоразумием интенсивность чувства, мир предстает перед ним полным наслаждения и красоты, его воображение вдруг освобождается из тюрьмы повседневных забот» [5, с. 32]. Эту выродившуюся форму духовности можно охарактеризовать как вовлечение в мир и отчуждение от собственной самости, полную утрату субъектности. Человек в этом состоянии напоминает марионетку, одержимца внешней силой (богом, демоном, духом предка и т.д.), лакмусовую бумажку (метафоры на выбор). Человек не зрит мир, а претерпевает мир.В своем аутентичном выражении культ ВакхаДиониса может только отталкивать. Не в этом виде он оказал влияние на возникновение философии, а в одухотворенной форме, приписываемой Орфею персонажу древнему, полулегендарному и неясному.Более, нежели сам Орфей, известные нам «орфики», последователи Орфея и адепты видоизмененного им вакхического культа, заменяют физическое опьянение духовным, а одержимость подвижничеством. Орфики отнюдь не одержимы. Воспринимая жизньздесь как страдание и скуку, они не пытаются бежать от нихв исступление и помрачение рассудка, но живут надеждой на грядущее небесное упокоение и духовноаскетическими упражнениями, призванными очистить душу уже в этом мире. Не последнее место в заботе о душе у орфиков занимает вегетарианство, призванное служитьконечной духовной метаморфозе. Орфический культ связан с земледелием. «Посвящения в таинства и обряды [оргии] Орфея также отнюдь не чужды земледелия. Миф, по которому он околдовывал и завораживал все, аллегорически намекает на то, что благодаря одомашненным плодам, которые доставляет земледелие, он одомашнил всю природу и образ жизни диких зверей, а также укротил и искоренил заключенное в душах звериное начало. Так, верили, что он завораживал диких зверей пением и совершал все жертвоприношения и обряды, используя [в качестве жертвенных даров] плоды земледелия. Слава о нем обошла всех людей, и все восприняли земледелие [7, с. 42]. В орфических же мистериях, по всей видимости, важным считалось не «снятие оков» добродетели, как в вакхической оргии, а передача тайного откровения о том, кто мы, откуда мы вышли и куда в конце концов придем, а также наставлений душе о правилах ее поведения в загробном мире [7]. Кстати, и в ранних фрагментах, посвященных Орфею, подчеркивается, что он не певец и музыкант, а жрец и философ, который говорил так, будто пел. Сила его рапсодий была такова, что заставляла сами деревья и камни срываться с их мест и выстраиваться вокруг «певца» в чинном порядке. Иными словами, деятельность Орфея это деятельность философа. Философ как бы наводит [символическими средствами словами и их связями] порядок в мире: пытается мыслить этот порядок и только через него получает возможность мыслить мир, ибо хаос противоположность порядка мыслить нельзя; хаос получается только чувствовать, претерпевать. Но чувствующий и претерпевающий, как мы говорили выше, символически находятся «внутри» мира, мыслящий выступает сторонним наблюдателем символически творимого им мира.Суть орфической реформы вакхического культа, таким образом, заключалась в следующем:
орфики переосмысливают вакхическое опьянение, переводя его в спиритуальную (духовную) плоскость, чем одухотворяют поклонение ВакхуДионису;
страстное, чувственное отношение к Иному, нечеловеческому они заменяют отстраненным, благоразумным отношением;
человеческая субъектность у орфиков не растворяется в объекте поклонения, а напротив, обособляется и укрепляется; с орфизмом связано, таким образом, осознание человеческой субъектности и через это выделение субъектности из мира, природы. Все эти изменения еще не отменяют мифологической образности. Орфики оперируют средствами, предоставляемыми мифом (орфические теогонии).Второй духовный сдвиг, через который прошла античная духовность, привел к замене мифологического мышления рациональным мышлением. Обратимся к поэме «Теогония» Гесиода. Поэма дошла до нас в отрывках, но и из дошедших фрагментов можно уяснить генеалогию древних богов. Гесиод называет 4 первопотенции, из которых происходит мир: Хаос (Бездна), Гея (Земля), Тартар, Эрос (Любовь). Первой и главной из них не по упоминанию, а по дальнейшему развитию сюжета выступает Гея (Земля), вследствие чего ее порождения можно назвать «земляными», хтоническими божествами. Гея разновидность древних богиньандрогинов: вначале она выделяет из себя свою мужскую сущность («Земля сначала родила равное себе Звездное Небо (Урана), чтобы оно покрыло ее повсюду»), а потом вступает с нею в брак и приступает к порождению второго поколения богов: шести титанов (Океан, Кей, Криос, Гиперион, Япет, Кронос) и шести их сестертитанид (Тейя, Тефия, Рея, Фемида, Мнемозина, Феба). Титаны и другие порождения Геи от Урана (сторукие, гиганты и т.д.) своим чудовищным обликом, неразумностью символизируют первобытную дикость, стихию, катастрофы словом, олицетворяют природу, не затронутую порядком, логосом. По преданию, облик порождаемых Геей существ показался Урану настолько чудовищным, что он запретил Гее выпускать их на свет из ее чрева. Поскольку же плодовитость Урана не унималась, Гея подговорила младшего Кроноса оскопить отца, что тот и сделал, автоматически заняв его место верховного бога.Кронос вступает в брачный союз со своей сестрой Реей. Кронос и Рея порождают третье поколение богов олимпийцев (Зевс, Гера, Посейдон, АидПлутон, Гестия, Деметра). Кронос, ожидаяот своего потомства того же в отношении себя, что он сам совершил со своим отцом, проглатывает детей Реи, однако Зевс избегает этой участи (вместо него Рея подсовывает спеленутый камень) и в итоге оскопляет Кроноса. В результате воцаряется новое, третье поколение богов богиолимпийцы во главе с Зевсом, а титанов они (после ряда сражений с ними) низвергают в Тартар, с таким воображением описанный Гесиодом[7]. Олимпийцы по крайней мере внешне гораздо более, нежели титаны, гармоничны, антропоморфичны, наделеныопределенными функциями в мире. Последние особенно у потомства Зевса и Геры приобретают вполне конкретный вид: Геба юность, Арес война, Гефест ремесла и вулканический огонь, Аполлон врачевание, искусство, гармония, Артемида охота и «комсомол», Афродита любовь и красота, Дионис виноградорство и виноделие, Афина мудрость и воинственность, Гермес торговля, посредничество, состязательность. Нетрудно увидеть последовательность, логику в божественных порождениях. Образнопоэтическое мировосприятие, видимо, многих поколений слагателей мифов в последовательности Хаос Богичудовища Богилюди явно запечатлело движение мира, природы (в их восприятии) от хаоса к порядку, когда хаос и первобытная дикость титанов уступают место мудрой гармонии космоса. Гесиодовская «Теогония» и аналогичные ей теогонии иносказательно объясняют мир, природу через их движение к большей упорядоченности, через изменение олицетворяющих их сил, стихий от чудовищности к мере и гармонии. (Здесь еще нет рацио, а господствует логика образности; дальнейшее упорядочение мира связано с отходом от образности.)Древнегреческие теогонии, являясь уже болееменее систематическим изложением и, отчасти, рефлексией (осмыслением и переосмыслением) древних мифов, тем не менее оставляют в неприкосновенности «метод» мифа, который можно назвать «конкретноэволюционным»: говорить не о сущностях, а о лицах, персонах (боги, герои) и их действиях, смещать интерес с теории на генеалогию, подменяя вопрос «как мир устроен?» вопросом «как мир возник?».Главным последствием «большого взрыва» мифосознания стало возникновение новых типов сознания обособленных и рационализированных. Возникает и набирает популярность, в частности, мистика чисел, ставшая широко известной благодаря пифагорейским общинам. «Миры Вселенной имеют семичастный порядок», «таково число мира, семичастна всякая форма в нем, семичастен порядок каждой из частей», читаем в древнейшем научном тексте анонимном трактате «О седмицах» [7,с. 552]. Куда бы ни обратил взор безвестный«гептадор» («семёрочник»), всюду он находит семеричный порядок, всякую область мира мысленно «собирает» из семи частей. «Первый ряд во Вселенной беспримесного мира, имеющий проходы лета и зимы. Второй ряд звезд отсвет и разреженность, более блеклый блеск природы. Третий путь Солнца, обладающий теплом. Четвертый Луны возвращающейся, становящейся полной через прибыль и уменьшающейся через убыль. Пятая доля скопление и мир воздуха, содержащая дожди и молнии, громы и снег, и град, и прочее подобное. Шестая влажная часть моря, рек, родников, источников и озер, и соленая и пресная вода, и содержащееся в них тепло проводник влажного испарения и орошение. Седьмая [часть] сама Земля, на которой животные и растения…[7, с. 552]. Звезды небесные, числомсемь, определяют смену времен года, времен года, понятно, тоже семь (для земледельца С.П.), семь сезонов жизни человека, семь частей тела и семь частей души и т.д. [7]. Иными словами, миром правит число семь. Философия и наука (как и миф, религия) символически упорядочивают мир. Упорядочение мира не посредством фантастикопоэтических образов (как в мифе), а через число обеспечивает простейший вариант рационального миропостижения и это без знаний о мировых закономерностях, без владения специальными понятиями! Почти одновременно с мистикой чисел возникает и другой вариант рационализации мира выделение в мире противоположностей: осознание противоположных качеств, состояний в мире (в природе и в душе), осознание парности противоположностей и их единства (Гераклит, пифагорейская медицина).Два указанных духовных сдвига, условно говоря, сформировали две философских «площадки» античной мысли: благородное отстранение «я» от мира и усилие увидеть мир из этого отстранения, отобразив зримое в понятиях и категориях. Древнегреческий мудрец Фалес из Милета (~ 625546), давно канонизированный историками философии и историками науки в качестве, соответственно, Философа № 1 и Ученого № 1, выступает как бы символом упомянутых духовных сдвигов. Фалес, согласно аристотелевой характеристике, родоначальник того направления в философии, которое полагает основой сущего единое материальное начало [7, с. 109]. Но Фалес «…и геометрии у греков первый открыватель, и природы точнейший испытатель, и светил опытнейший наблюдатель»[7, с. 112]. При этом сведения об интеллектуальных достижениях Фалеса (наука и философия тогда не различались…) приходится черпать из отрывочных сведений о нем у позднейших античных философов: ни одно из сочинений самогó Фалеса до нас не дошло.Если поставить себе задачу собрать все сведения о сделанном Фалесом на интеллектуальном поприще, то составится весьма внушительный список. Оставим в покое моральные максимы, приписываемые Фалесу, и возьмем только достижения, относящиеся, как сейчас говорят, к «естествознанию». Фалес открыл Малую Медведицу; первым назвал последний день месяца тридцатым (явно использовав наблюдения фаз Луны); открыл дни зимнего и летнего солнцестояния (Фалес называет их «солнцеворотами»); открыл времена года и разделил год на 365 дней (вернее целых суток); установил, что утренний заход Плеяд виден на 25й день после осеннего равноденствия; разделил небесную сферу на 5 кругов: арктический (содержит никогда не заходящие звезды), летний тропик, небесный экватор, зимний тропик, антарктический круг (который невидим); сделал «божественный расчет» о Солнце: вычислил, что величина [=диаметр] Солнца составляет одну семьсот двадцатую часть проходимого Солнцем пути; установил равенство угловых размеров Солнца и Луны (половина углового градуса); предположил, что Солнце и звезды состоят из земли, но при этом раскалены, Луна же просто состоит из земли; открыл, что затмения Солнца происходят вследствие его покрытия Луной и бывают только в новолуния. Фалес полагал воду началом всех вещей («всё из воды, и в воду всё разлагается»), рекомендовал закапывать тела, дабы те могли разложиться во влагу; учил, что все образуется из воды путем ее затвердевания (замерзания), а также испарения; учил, что Земля плавает в воде, подобно куску дерева или кораблю, чтореки подобны течам, а землетрясения качке; полагал душу движущим началом, а космос одушевленным и полным божественных сил [7].Первое впечатление от списка фалесовых открытий и гипотез как все это мог узнать один человек? Историки науки руководствуются хорошим принципом: если мудрец изобретает слишком много нового его некому слушать. Записывается и передается то, что понятно современникам [8]. Раз Фалесу приписываются все эти открытия, значит они были понятны его современникам, другими словами, у открытий Фалеса было немало безвестных соавторов, имело место быть чтото вроде «преднаучного сообщества» [9, с. 82]. По прошествии первого впечатления, впрочем, становится явной слабость некоторых фалесовых идей. Кроме того, недавние исследования вопроса вроде бы «отменяют» ряд приписываемых Фалесу достижений. Так, въедливый анализ текстов и логики развития научных идей убеждает, что солнечного затмения 585 г. до н.э. Фалес не предсказывал (а лишь объяснил природный механизм такового) [8]. То же можно сказать о «доказательствах» Фалесом теорем геометрии о том, что диаметр делит круг пополам или о так называемой «теореме Фалеса» о пропорциональных отрезках: они явно более позднего происхождения, поскольку доказательства наглядно очевидного требуют высокой математической культуры и, обладай Фалес таковой, были бы попросту непонятны в его эпоху [10, с. 155]. Концепция 4х первоэлементовстихий и концепция воды как старшего начала имеет еще дофалесово происхождение (о первой упоминали мифические поэты Лин и Орфей, следы второй отыскиваются в древнейшем анонимном трактате «О седмицах») и была уже достаточно известна в эпоху, когда жил Фалес [10, с. 164].Главное достижение Фалеса не в области частных наук. Он был одним из первых интеллектуалов, кто перешли к обсуждению проблемы «Как мир устроен?» от присущей мифам постановки вопроса «Как мир возник?», а, выдвигая рациональные (и в этом смысле «естественные», а не мифологические) объяснения мира, этим приглашали формулировать рациональные же контртеории и контраргументы. Именно в этом смысле Фалес Милетский, его последователи и возможные безымянные предшественники предложили мышлению новую «площадку», или координатную сетку иными словами, произвели работу (сдвиг, переворот) философского значения и этим заложилифундамент будущего здания науки.Интересен вопрос о том, как соотнеслись два указанных духовных сдвига в самом Фалесе разделили они его духовную самость на «отстраненного философа» и «прагматичного ученого» или же, напротив, можно говорить о гегелевском «снятии» этих противоположностей в новом высшем единстве? В поисках ответа приходится обратиться к сведениям о жизни ФалесаМилетского, и тут оказывается, что его образ противоречив. С одной стороны, Фалес подается как разносторонний одновременно теоретик и практик, с одинаковым успехом занимавшийся философией, математикой, астрономией, коммерцией, политикой и законотворчеством [7]. Этот образ первого философа содержится в легенде о Семи мудрецах (Биант, Клеобул, … Фалес), которые через одного тираны либо вожди партий по своему основномузанятию, вознагражденные статусом «мудреца» за искусство в государственных делах, и только Фалес, тоже отдавший дань политике, «пошел дальше всех» (дальше практических потребностей авт.), перейдя к изучению природы. С другой стороны, свидетельства рисуют нам образ ученогозатворника, ничем, кроме своей «науки», не интересовавшегося. Данный взгляд опирается, прежде всего, на уже достаточно поздние мнения Платона и Аристотеля. В подтверждение своих мнений тот и другой упоминают о случае, когда Фалес, погруженный в свои мысли, упал в старый высохший колодец, а видевшая все происшедшее с незадачливым философом то ли старая фракиянка, то ли юная хорошенькая служанка рассмеялась над ним: «Фалесде, смотришь на небо (думаешь о чемпопало авт.), а то, что под ногами (реальную жизнь авт.), не видишь!». Фалес, якобы, был задет этим за живое и, решив использовать открытое ему звездным небом знание о предстоящем богатом урожае маслин, провернул удачную коммерческую сделку, чем доказал всем, что философ способен добиться жизненного успеха, да не это ему нужно [7, с. 107].Вообщето упомянутая история свидетельствует о первом философе как о практичном человеке и оборотистом коммерсанте, но Платонподает ее в «Теэтете» как пример практической беспомощности настоящего Философа, возводя в ранг добродетели [11, с. 231]. В «Гиппии большем» он уже распространяет эту благородную философскую отстраненность на всех «семерых мудрецов»,вступая в прямое противоречие с исторической традицией[12, с. 386].
Так кто же такой первыйфилософ (и вообще философ) вовлеченный в эпицентр социальной жизни человек, то есть гражданин, политик, семьянин и т.д., или отстраненный от всех житейских забот и хлопот «чистый» субъект духа?Большой знаток античной философии и науки И.Д. Рожанскийсчитает, что ранние древнегреческие философы вообще и Фалес в частности были разносторонними людьми, не в последнюю голову путешественниками, купцами, политиками и просто активными гражданами; образ же философазатворника, чуравшегося активной жизни и общественных обязанностей, выдуман Платоном и Аристотелем. В частности, Аристотелем образ философасозерцателя «срисован» с гораздо более позднего, нежели Фалес, философа Анаксагора (~ 500428), по своему личностному складу, действительно, предпочитавшего «небесное» «земному», «срисован», поскольку как нельзя лучше соответствовал собственной Аристотелевой склонности считать целью философии истину как таковую, а не практическую пользу, и превозносить «созерцательную жизнь» [13].Указанная точка зрения выражает позицию серьезных исследований вопроса.Противоположнойпозиции, впрочем, как нам кажется,тоже нельзя отказать вобаянии.Философия древних греков (тогда под ней понималась и научная, то есть ориентированная на природу, интеллектуальная деятельность) реализовалась у них как самоотчет души, для чего душа должна прийти в наиболее ясное, чистое, «божественное» состояние. Иначе говоря, философское умонастроение имеет своим необходимым условием отстранение от реальной жизни души всех разновидностей житейских хлопот, забот, тревог, активностей и т.п.[4].Указанные крайности в современном осмыслении античной революции в сфере духа обычно существуют порознь. Но именно применительно к античной научной революции кажется уместным их соединить. Философотшельник и ученыйпрагматик видятся тогда сиамскими близнецами с родимыми пятнами произошедших в ранней античности духовных сдвигов. В этом смысле философия, видимо, неотделима от античной науки: эти две деятельности сосуществуют в единой упряжке, взаимно друг друга поддерживая. В частности, необходимая для осуществления рациональной мыследеятельности онтологическая выделенность «я» из мира обеспечивается философскими морализирующими наставлениями о «правильной жизни», без которых немыслимаантичная интеллектуальная культура.Если воспринимать философию сквозь призму доминирующего культурного устремления (каким в античности стала наука и вообще рациональная мыследеятельность), то собственно философский «элемент» сводится к когнитивному сдвигу, перестраивающему опыт сознания; дальше имеет место обычная, даже рутинная мыслительная работа. Первый такой «сдвиг» произошел еще у древнегреческих орфиков, еще в рамках и на материале мифа заместивших оргиастическое начало дионисийского культа духовным содержанием. Второй подобного рода «сдвиг» у Фалеса и его безвестных предшественников современников привел к рациональному и концептуальному мышлению новой мыслительной «площадке». Драматизм возникновения очередной философской «площадки» во время и после европейского Ренессанса связан с повторным прохождением и преодолением мышлением «возрожденного» им раннеантичного синкретизма с его оргиастическим отношением к миру и одушевлением природы и формированием уже современного понятия природы.
Ссылки на источники1.Аристотель. Метафизика [Текст] / Аристотель // Аристотель. Сочинения в 4 т. Т.1. М.: Мысль, 1975. С. 63367.2.Кутырев, В.А. Разум против человека (Философия выживания в эпоху постмодерна) [Текст] / В.А. Кутырев. М.: ЧеРо, 1999. 230 с.3.Мамардашвили, М.К. Картезианские размышления [Текст] / М.К. Мамардашвили. М.: Прогресс; Культура, 1993. 352 с.4.Попов, С.И., Сигарёва, Е.В. Дилемма Вовлечение Отстранение как трансцендентальная предпосылка философского акта (на примере Фалеса Милетского) [Текст] / С.И. Попов, Е.В. Сигарёва // Аспирантский вестник Поволжья. 2015. № 78. С. 102108.5.Рассел, Б. История западной философии. В 3 кн. [Текст] / Б. Рассел. Новосибирск: Издво Новосиб. унта, 1997. 815 с.6.Хайдеггер, М. Что это такое философия? [Текст] / М. Хайдеггер // Вопросы философии. 1993. № 8. С. 113123.7.Фрагменты ранних греческих философов [Текст] / сост. А.В. Лебедев. Ч. 1. М.: Наука, 1989. 576 с.8.Чайковский, Ю.В. Что же он умел, первый философ? [Текст] / Ю.В. Чайковский // Знание сила. 1996. № 1. С. 7279.9.Чайковский, Ю.В. Откуда у греков взялась наука? [Текст] / Ю.В. Чайковский // Химия и жизнь. 1998. № 4. С. 7982.10.Чайковский, Ю.В. Фалесова наука в историческом контексте [Текст] / Ю.В. Чайковский // Вопросы философии. 1997. № 8. С. 151165.11.Платон. Теэтет [Текст] // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.2. М.: Мысль, 1993. С. 192274.12.Платон. Гиппий больший [Текст] // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.1. М.: Мысль, 1990. С. 386417.13.Рожанский, И.Д. Эволюция образа ученого в Древней Греции [Текст] / И.Д. Рожанский // Вопросы истории естествознания и техники. 1980. № 1. С. 3037.
