Культурное пространство Тарханской усадьбы во второй половине XIX – начале XX века (до 1917 года)
О.
И. УлановаБиблиографическое описание статьи для цитирования:
Уланова
О.
И. Культурное пространство Тарханской усадьбы во второй половине XIX – начале XX века (до 1917 года) // Научно-методический электронный журнал «Концепт». –
2016. – Т. 15. – С.
276–280. – URL:
http://e-koncept.ru/2016/86956.htm.
Аннотация. «Тарханы» являются уникальной сокровищницей лермонтовского наследия. Тарханская усадьба как национально-культурное явление представляет огромный и разносторонний интерес для изучения. Цель исследования – изучение новых исторических признаков данного хронотопа. В статье отмечена «инволюция», возникшая в усадьбе после ухода из жизни главных действующих лиц. Исторический материал дает основание выдвинуть гипотезу культурологического плана, суть которой заключается в следующем: в рассматриваемый период Тарханы неуклонно превращаются из феномена в эпифеномен. Конечно, это в большей степени касается помещичьей усадьбы, чем села.
Ключевые слова:
феномен, м. ю. лермонтов, пространство тарханской усадьбы, инволюция, эпифеноменальность, крестьянская культура
Похожие статьи
Текст статьи
Уланова Ольга Ивановна, кандидат культурологии, доцент кафедры экономической теории и экономики АПК ФГБОУ ВО «Пензенская государственная сельскохозяйственная академия», г.Пензаolga.ulanova2010@yandex.ru
Культурное пространство Тарханской усадьбы во второй половине XIXначале XXвеков (до 1917 г.)
Аннотация.«Тарханы» являются уникальной сокровищницей Лермонтовского наследия. Тарханскаяусадьба как явление национальнокультурного наследия, представляет огромный и разносторонний интерес для изучения. Целью исследования является новые исторические признаки данного хронотопа. В статье отмечена «инволюция», возникшая в усадьбе после ухода изжизни главных действующих лиц. Исторический материал дает основание выдвинуть гипотезу культурологического плана, суть которой заключается в следующем: в рассматриваемый период Тарханы неуклонно превращаются из феномена в эпифеномен. Конечно, это в большей степени касается помещичьей усадьбы, чем села.Ключевые слова:пространствотарханской усадьбы, М.Ю. Лермонтов, инволюция, феномен, эпифеноменальность, крестьянская культура.
Осмысление и рассмотрение пространства тарханской усадьбы во второй половине XIXначале XXвеков (до 1917 г.) как целостного феномена, предполагает ее раскрытие как отдельного, особого этапа в истории Тархан.15 июля 1841 года в Пятигорске Николаем Соломоновичем Мартыновым был убит Михаил Юрьевич Лермонтов. Через четыре года (1845) умерла и бабушка поэта, воспитывавшая его. В соответствии с последним документом, составленном Арсеньевой в январе 1845 г. все ««недвижимое имение», «мужеска полу шестьсот одна душа, с их женами, обоего пола детьми», «пашенною и непашенною землею», а также «господский дом со всеми службами, посудою разного качества… словом не изымая ничего и все движимое без остатка»» [1]достались Афанасию Алексеевичу Столыпину, брату Арсеньевой.Таким образом, после смерти людей, имевших самое непосредственное отношениеили, с культурологической точки зрения, самое важное, определяющее значение для культурной истории и цельного бытования Тархан, как Арсеньевской усадьбы лермонтовского периода, усадьба и село совершенно независимо от сознания их насельников начинают жить иной жизнью и приобретают иные качества. Что же это за качества и каким образом они могут быть сгруппированы (классифицированы). Первое, о чем надо сказать, и на что еще никто из исследователей не обращал внимания это факт крушения полноценной, «лермонтовскоарсеньевской» жизни усадьбы вместе со смертью поэта. Остановимся на данном положении, чтобы детализировать его нужную формулировку. Какие факты говорят о качественном смещении «феномена первого ряда» тарханской усадьбы в сторону упадка и дальнейшей деструкции?Вопервых, это необычайно глубокое горе его полновластной хозяйки Е.А. Арсеньевой, которая, движимая какимто ей ведомым внутренним инстинктом и обычаем стала раздавать вещи внука «на память» родственникам и друзьям [2].Вовторых, падение смысла наследования в связи со смертью главного наследника, а, значит и утрата смысла жизни, поскольку, как это можно заключить из имеющихся в распоряжении исследователей материалов, этим смыслом и был для чембарской помещицы ее внук.Втретьих, потрясение Елизаветы Алексеевны было настолько велико, что она, вряд ли рефлективно, но, скорее всего под воздействием эмоционального импульса, обусловленного страшным событием, возроптала и на самого Господа (эпизод с иконой Спаса).Вчетвертых же, поместье, оставшееся без рачительного попечения и потерявшее смысл как асинхронического, так и диахронического бытия могло не изменить своего материального и, в целом, социальнодуховного качества. Оно если уместно применить евангельское выражение, становилось постепенно тем локальным топосом, который приобретал, даже и в провинциальном смысле, характерные признаки «мерзости запустения». Заметим попутно, что этот евангельский афоризм имеет еще одну весьма значащую и гораздо более страшную, в отличие от буквальной, трактовку:«это, согласно трактату ренессансного демонолога Вира «Об обманах демонов», одно из имен дьявола» [3]. Мы видим как удручающе выглядит барский дом со снятым мезонином, сохранившимся изза несостоявшейся продажи, как побеждает пространство английского парка сорная трава [4]. Все это не может не привести в состояние уныния, выходом из которого является только осмысленная конструктивная деятельность. К сожалению, таковая проявляла себя лишь спорадически, выражаясь в попытках управляющих «культуртрегеров» восстановить внутренне осознаваемый ими культурный статус имения, но такие благие начинания прерывались, причем в большей мере отрицательно, уничтожением вековой аллеи, сломом и продажей тарханских раритетов.Таким образом, на лицо ситуация, которая может быть описана в рамках феноменологической (или понимающей) социологии или социальной культурологии. Начнем с того, что тарханский «топос» непомерно сжался, после ухода из жизни главных действующих лиц, задававших ему особые ментальные признаки и значение. Однако это уменьшение топографии не следует понимать чисто физически, хотя и признаки последнего наличествуют, о чем явно свидетельствуют вышеприведенные факты. Пространство тарханской усадьбы в его культурном измерении было не просто уменьшено, но и подвергалось искажению. Это искажение касалось, прежде всего той деструктивной метаморфозы, которая произошла с ее конфигуративными параметрами, мы имеем ввиду различные перестройки, перенесения, ремонт, выполненный абсолютно без учета исторически «нормативного облика» и т.п. Собственно говоря, если задаться вопросом, а была ли такая судьба типичной для подобных мест в России, то ответ, скорее всего, напрашивается положительный.Но в общей «феноменологии» Тархан он не имеет веса решающего довода, да, собственно, и будучи таковым, он ничего не прибавил бы в плане констатаций негативных факторов описываемого периода. Вполне логично напрашивается вектор рассуждения, идущий от «топоса» к значащей для него или, точнее, придающей ему особую значимость, личности [5]. Мы имеем в виду тот факт, что и общероссийское признание Лермонтова в качестве alteregoПушкина было еще в процессуальном состоянии и происходило довольно медленно. Вспомним, например, мнение одного из участников рокового поединка у подножия Машука князя Васильчикова: «… мы не знали тогда, что Мишель великий поэт. Да, для своих товарищей он был просто Мишель, более того, Маешка! Ведь не кто иной, как Н.С. Мартынов, как и другие, едва ли не большинство, молодые люди, принадлежавшие к дворянскому сословию, занимались литературным творчеством для забавы, по установившейся традиции хорошего тона, системе воспитания, моды, наконец» [6]. И он, видимо, считал себя если не поэтом, то, конечно же, стихотворцем, да и писателем. Ведь мы имеем сохранившееся в бумагах Мартынова стихи и интересную повесть «Гуаша», во многом сюжетно перекликающуюся с лермонтовской «Бэлой» [7]. Оставляя в стороне гипотезу о литературном соперничестве, мы вновь возвращаемся к нашему вопросу: почему оказались в положении «заштатного», маргинального имения лермонтовские Тарханы. Потому ли, что Лермонтов еще не был тем Лермонтовым, каковым его знают теперь и Россия, и мир? Отнюдь, поскольку уже в наше время на цинковом гробу поэта, к которому доступ ни для кого не ограничен, часть «народа» царапает топографию мест, откуда прибыли его представителивандалы.Повидимому, в нашем случае обыденность возобладала над культурой, которая нуждается в постоянной культивации. И стоит этому кропотливому культивированию в аспекте работы сознания и самосознания индивида и общества остановиться хотя бы на миг, как тут же мы не просто встречаем пустую и равнодушную «территорию отсутствия», мы сталкиваемся с разной степенью выраженной агрессии антикультуры и бескультурия. По отношению к Тарханам это происходило с1845 года (или с 1841, что, видимо, точнее) и касалось более физических (экономических, хозяйственных) и иных последствий. Но, подспудно, латентно, вместе с людьми уходило то из Тархан, что делало их неким субстантивным единством, сформировывало как особую единицу с иным предназначением, пусть только в семейнородственном плане, но несомненно с присутствием сильнейшего и обоюдного чувства любви Михаила Лермонтова и его бабушки.Следует также отметить следующую эволюцию, возникшую в усадьбе после ухода из жизни главных действующих лиц. Исторический материал (как в объективной форме архивных документов, так и в форме, более приближенной к субъективной позиции воспоминаний современников) дает основание сделать предположение о том, или выдвинуть гипотезу культурологического плана, суть которой заключается в следующем: в рассматриваемый период Тарханы неуклонно превращаются из феномена в эпифеномен. Конечно, это в большей степени касается помещичьей усадьбы, чем села. Но тут, в разорванном культурном пространстве хронотопа нового качества следует обратить внимание на такие реалии, как:а) стирание или ликвидация границы между селом и усадьбой, особенно в годы октябрьской революции;б) постепенное, а иногда и скачкообразное разрушение тонкого флера мемориализации, который едва начал вырисовываться во второй половине XIXвека;в) превращение усадебного комплекса из значимого и аксиологически валентного явления в «профанное» пространство (М. Элиаде) [8].Эпифеноменальность, однако, не означала полной замены культурной «первосущности». Еще живы были непосредственные свидетели иной жизни усадьбы и села, тем более их дети; еще веяли над новой советской действительностью старинные предания, сказания или прямые, историческидостоверные свидетельства. Все это не давало возможности окончательного угасания исторического сознания как культурной памяти. [Но в этом плане следует разграничить следующие ментальные пласты: жителей села и обновленной интеллигенции (или, в сущности, новой страны)]. Различие двух культур в одной стране продолжало наличествовать и давать свои плоды: дворянская культура рациональночувственного освоения преображенных и естественных, природных форм, как определенный системноорганизованный тип освоения действительности, оперирующий сложными формами и парадигмами свободного сознания, неотягощенного тяжелым каждодневным физическим трудом. Крестьянская культура земледельческих традиций, резко отрицательно относящаяся к различного рода инновациям, однако твердо стоящая на позициях истинно или ложнопонимаемого нравственного закона, выраженного в этических смыслообразующих полях: Правда, Справедливость, Страдание, Жалость. Здесь же речь идет о новой грани взаимодействия, которая характеризует российский (в частности, русский) менталитет. Большинствуи с той, и с другой стороны было все равно, что станется с Тарханами, конечно до тех пор, пока это не касалось когото лично. Напомним такой момент в российской жизни как отмена крепостного права. Крестьянский мир, как, в частности и крестьяне Тархан был озабочен вопросами построения новых отношений типа: земля свобода человек. Вся материальная и народнокультурная жизнь крестьян организована вокруг главного бытийно, онтически важного вопроса о земле. Даже в этом отдельном, хотя далеко не второстепенном смысле, дворянство выступало для крестьянина как антипод, если не прямой враг, во всяком случае, как иное, чуждое. И это одна из причин полного равнодушия и даже агрессивных действий (поджог усадебного дома) по отношению к тому культурному хронотопу, который тогда еще виртуально мог бы присутствовать в сознании масс[9, 10, 11].В русле нашего исследования, логично, в связи с деструктивным характером «инволюции» тарханской усадьбы говорить об антикультуре и конткультуре. Широкое понимание «культуры» приводит к тому, что «дефинитивные границы становятся размытыми, совершенно адекватный процесс в релятивизме этического толка стирается грань между добром и злом», так замечает В.Е. Давидович в своем исследовании [12]. О том, насколько данный процесс опасен, свидетельствуют факты столкновения культур. Так, например, избегая позиций европоцентризма, мы смотрим на жизнь и быт монгольских племен XIIIвека как на особый тип культуры, имеющий свои особенности, отличительные признаки, качества и характер. Но в таком случае и культура Киевской Руси окажется не более (но и не менее) как факт в ряду других фактов. Иная сторона проблемы обнажает прямо противоположное состояние: есть высшая, русская культура, которая была завоевана более сильной физически (именно в массовом военном отношении) и примитивной «культурой». Как следствие массовая гибель памятников высокоразвитой культуры и ее носителей. Есть ли выход из этой дилеммы? Безусловно: можно изобрести новые, или выбрать из имеющихся, парадигмы культурного пространства, времени, типов и т.п., чтобы с их помощью снять остроту проблемы или просто уйти от вопроса. Оставляя в стороне полемическую сторону, мы обратимся к такому определению культуры, которое, как нам представляется, наиболее адекватно нашей исследовательской ситуации. Это определение принадлежит видному грузинскому философу М.К. Мамардашвили. Суть его такова: культура, цивилизация это то, что помогает обуздывать зло, загоняет его в человеческие рамки, не дает ему социальной и психологической возможности довлеть на пространстве цивилизационно очерченных границ человеческого мира и мира человечности. Иными словами, культура это прежде всего введение в рамки человечности вируса эгоистической, дикой жизни, то, что сохраняет человеческое в человеке. В этом плане действие вандалов, средневековых церковников, разрушающих материальную структуру памятников античности, есть не просто конткультура, но в целом антикультура. При всей многоликости последней суть ее проста: произвести редукцию высшего к низшему,«опрофанировать», упростить, лишить ценностного содержания, деконструировать и просто уничтожить (сравним, например, расстрел талибами в Афганистане буддийских статуй, переживших тысячелетия).Сыграла ли в печальной судьбе Тархан свою роль антикультура? Ответ утвердительный: да, сыграла. Иначе, если бы мы имели в наличии только человеческое равнодушие, неагрессивную культурную индифферентность, то вряд ли в тридцатые годы пришлось бы осуществлять практическую проверку слухов о том, что место, где теперь располагается второй Комплекс музея, а именно церковь Михаила Архангела и часовняусыпальница было подвергнуто осквернению в революционные и послереволюционные годы! [13]. Если верить слухам, то могилы были разрыты и их превратили в свалку. Гроб с прахом Лермонтова, якобы висевший на цепях, был сорван с одной из них и касался земли. Откуда вообще могли возникнуть такие слухи? Они имели под собой реальную идеологическую почву: столкнулись в противоборстве два мира, и один из них мстил другому за прежние унижения. Напомним, факты разграбления дворянских и священнических могил в поисках золотых вещей, или извлечения из могилы останков Н.С. Мартынова, приговоренного пионерами к посмертной казни через повешение. Конечно, антикультура многолика и имеет и более мягкие формы, например, чиновничий произвол, либо равнодушие.Возвращаясь к вопросу о сокращении и затем практическом исчезновении раритетов лермонтовской эпохи из села и усадьбы, гибели усадебного комплекса в том виде, в каком он существовал при жизни Е.А. Арсеньевой, мы должны разделить два (по крайней мере) плана бытования феномена Тархан: а) физический и б) ментальный и подчеркнуть тот факт, что только наличие и удержание второго плана, ментального, способствовало реконструкции и реставрации культурноисторического памятника.Таким образом, исходя из вышесказанного, можно сделать следующие выводы.1.После смерти М.Ю. Лермонтова и Е.А. Арсеньевой Тарханы постепенно, но неуклонно деградируют как живое имение и культурный памятник. Тарханский хронотоп генерирует эпифеноменальный уровень.2.
Происходит разлом данного хронотопа по линии изолированного состояния его ментальной структуры в новом историческом времени и деструкции материальнофизического плана.3.Дальнейшая судьба Тархан была связана, как и теперь, с утверждением значимости в менталитете нации поэтической фигуры М.Ю. Лермонтова, а в индивидуальномассовом осознании ценности его духовного наследства, возможности и необходимости его освоения.4.Можно указать на неуникальность подобного процесса: такая же или еще более страшная судьба постигла другие памятники культуры, не только в России с ее разнообразными линиями исторического развития, но и в благополучной Западной Европе, не говоря уже о Востоке (Китай, Афганистан и др.).5.Русская образованная общественность активно противостояла забвению культурной значимости тарханского хронотопа.6.Созданное в 1907 г. В Пензенской губернии «Лермонтовское общество» и его деятельность можно рассматривать как первую организованную форму провинциального «культуртрегерства», направленную на мемориализацию и пропаганду значимости лермонтовского наследия.7.В целом в рассматриваемый период четко прослеживается наличие деструктивной и противоположной ей по вектору конструктивной линии развития данногохронотопа.
Ссылки на источники1.ГАПО, Ф. 24, Оп. 1, Д. 1866, Л. 84.2.Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников / Сост. М. Гиллельсона и О. Миллер. М.: Худож. лит., 1989. 672 с.3.Махов, А.К. Сад демонов: Словарь информальной мифологии средневековья и Возрождения / А.К. Махов. М.: INTRAPA, 1998. С. 140.4.«Этот край … моя отчизна»: Лермонтовский музейзаповедник «Тарханы». М.: Воскресенье, 2002. 157 с.5.Гончаренко, Н.В. Гений в искусстве и науке / Н.В. Гончаренко. М.: Искусство, 1991. 432 с.6.Усок, И.Е. Историческая судьба наследия М.Ю. Лермонтова / И.Е. Усок // Время и судьбы русских писателей. М.: Наука, 1981. С. 6567.7.Пугачев, О. О Лермонтове, Мартынове и письмах из старинного секретера / О. Пугачев // Ленинец ( г. Видное, Московской области). 1992. 11 февраля.8.Элиаде, М. Трактат по истории религий / М. Элиаде. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 2. 394 с.9.Андронников, И. Лермонтов. Исследования и находки / И. Андронников. М.: АСТ, 2013. 688 с.10.Бондаренко, В. Лермонтов. Серия: жизнь замечательных людей. Малая серия / В. Бондаренко. М.: Молодая гвардия, 2013. 608 с.11.Михайлов, В. Лермонтов. Серия: жизнь замечательных людей / В. Михайлов. М.: Молодая гвардия, 2013. 780 с.12.Культурология: Учебное пособие для вузов / Под ред. Г.В. Драч. РостовнаДону: Феникс, 1998. С. 9095.13.Фролов, П.А. Лермонтовские Тарханы / П.А. Фролов. Саратов: Приволж. кн. издво (Пенз. отдние), 1987. 280 с.
Культурное пространство Тарханской усадьбы во второй половине XIXначале XXвеков (до 1917 г.)
Аннотация.«Тарханы» являются уникальной сокровищницей Лермонтовского наследия. Тарханскаяусадьба как явление национальнокультурного наследия, представляет огромный и разносторонний интерес для изучения. Целью исследования является новые исторические признаки данного хронотопа. В статье отмечена «инволюция», возникшая в усадьбе после ухода изжизни главных действующих лиц. Исторический материал дает основание выдвинуть гипотезу культурологического плана, суть которой заключается в следующем: в рассматриваемый период Тарханы неуклонно превращаются из феномена в эпифеномен. Конечно, это в большей степени касается помещичьей усадьбы, чем села.Ключевые слова:пространствотарханской усадьбы, М.Ю. Лермонтов, инволюция, феномен, эпифеноменальность, крестьянская культура.
Осмысление и рассмотрение пространства тарханской усадьбы во второй половине XIXначале XXвеков (до 1917 г.) как целостного феномена, предполагает ее раскрытие как отдельного, особого этапа в истории Тархан.15 июля 1841 года в Пятигорске Николаем Соломоновичем Мартыновым был убит Михаил Юрьевич Лермонтов. Через четыре года (1845) умерла и бабушка поэта, воспитывавшая его. В соответствии с последним документом, составленном Арсеньевой в январе 1845 г. все ««недвижимое имение», «мужеска полу шестьсот одна душа, с их женами, обоего пола детьми», «пашенною и непашенною землею», а также «господский дом со всеми службами, посудою разного качества… словом не изымая ничего и все движимое без остатка»» [1]достались Афанасию Алексеевичу Столыпину, брату Арсеньевой.Таким образом, после смерти людей, имевших самое непосредственное отношениеили, с культурологической точки зрения, самое важное, определяющее значение для культурной истории и цельного бытования Тархан, как Арсеньевской усадьбы лермонтовского периода, усадьба и село совершенно независимо от сознания их насельников начинают жить иной жизнью и приобретают иные качества. Что же это за качества и каким образом они могут быть сгруппированы (классифицированы). Первое, о чем надо сказать, и на что еще никто из исследователей не обращал внимания это факт крушения полноценной, «лермонтовскоарсеньевской» жизни усадьбы вместе со смертью поэта. Остановимся на данном положении, чтобы детализировать его нужную формулировку. Какие факты говорят о качественном смещении «феномена первого ряда» тарханской усадьбы в сторону упадка и дальнейшей деструкции?Вопервых, это необычайно глубокое горе его полновластной хозяйки Е.А. Арсеньевой, которая, движимая какимто ей ведомым внутренним инстинктом и обычаем стала раздавать вещи внука «на память» родственникам и друзьям [2].Вовторых, падение смысла наследования в связи со смертью главного наследника, а, значит и утрата смысла жизни, поскольку, как это можно заключить из имеющихся в распоряжении исследователей материалов, этим смыслом и был для чембарской помещицы ее внук.Втретьих, потрясение Елизаветы Алексеевны было настолько велико, что она, вряд ли рефлективно, но, скорее всего под воздействием эмоционального импульса, обусловленного страшным событием, возроптала и на самого Господа (эпизод с иконой Спаса).Вчетвертых же, поместье, оставшееся без рачительного попечения и потерявшее смысл как асинхронического, так и диахронического бытия могло не изменить своего материального и, в целом, социальнодуховного качества. Оно если уместно применить евангельское выражение, становилось постепенно тем локальным топосом, который приобретал, даже и в провинциальном смысле, характерные признаки «мерзости запустения». Заметим попутно, что этот евангельский афоризм имеет еще одну весьма значащую и гораздо более страшную, в отличие от буквальной, трактовку:«это, согласно трактату ренессансного демонолога Вира «Об обманах демонов», одно из имен дьявола» [3]. Мы видим как удручающе выглядит барский дом со снятым мезонином, сохранившимся изза несостоявшейся продажи, как побеждает пространство английского парка сорная трава [4]. Все это не может не привести в состояние уныния, выходом из которого является только осмысленная конструктивная деятельность. К сожалению, таковая проявляла себя лишь спорадически, выражаясь в попытках управляющих «культуртрегеров» восстановить внутренне осознаваемый ими культурный статус имения, но такие благие начинания прерывались, причем в большей мере отрицательно, уничтожением вековой аллеи, сломом и продажей тарханских раритетов.Таким образом, на лицо ситуация, которая может быть описана в рамках феноменологической (или понимающей) социологии или социальной культурологии. Начнем с того, что тарханский «топос» непомерно сжался, после ухода из жизни главных действующих лиц, задававших ему особые ментальные признаки и значение. Однако это уменьшение топографии не следует понимать чисто физически, хотя и признаки последнего наличествуют, о чем явно свидетельствуют вышеприведенные факты. Пространство тарханской усадьбы в его культурном измерении было не просто уменьшено, но и подвергалось искажению. Это искажение касалось, прежде всего той деструктивной метаморфозы, которая произошла с ее конфигуративными параметрами, мы имеем ввиду различные перестройки, перенесения, ремонт, выполненный абсолютно без учета исторически «нормативного облика» и т.п. Собственно говоря, если задаться вопросом, а была ли такая судьба типичной для подобных мест в России, то ответ, скорее всего, напрашивается положительный.Но в общей «феноменологии» Тархан он не имеет веса решающего довода, да, собственно, и будучи таковым, он ничего не прибавил бы в плане констатаций негативных факторов описываемого периода. Вполне логично напрашивается вектор рассуждения, идущий от «топоса» к значащей для него или, точнее, придающей ему особую значимость, личности [5]. Мы имеем в виду тот факт, что и общероссийское признание Лермонтова в качестве alteregoПушкина было еще в процессуальном состоянии и происходило довольно медленно. Вспомним, например, мнение одного из участников рокового поединка у подножия Машука князя Васильчикова: «… мы не знали тогда, что Мишель великий поэт. Да, для своих товарищей он был просто Мишель, более того, Маешка! Ведь не кто иной, как Н.С. Мартынов, как и другие, едва ли не большинство, молодые люди, принадлежавшие к дворянскому сословию, занимались литературным творчеством для забавы, по установившейся традиции хорошего тона, системе воспитания, моды, наконец» [6]. И он, видимо, считал себя если не поэтом, то, конечно же, стихотворцем, да и писателем. Ведь мы имеем сохранившееся в бумагах Мартынова стихи и интересную повесть «Гуаша», во многом сюжетно перекликающуюся с лермонтовской «Бэлой» [7]. Оставляя в стороне гипотезу о литературном соперничестве, мы вновь возвращаемся к нашему вопросу: почему оказались в положении «заштатного», маргинального имения лермонтовские Тарханы. Потому ли, что Лермонтов еще не был тем Лермонтовым, каковым его знают теперь и Россия, и мир? Отнюдь, поскольку уже в наше время на цинковом гробу поэта, к которому доступ ни для кого не ограничен, часть «народа» царапает топографию мест, откуда прибыли его представителивандалы.Повидимому, в нашем случае обыденность возобладала над культурой, которая нуждается в постоянной культивации. И стоит этому кропотливому культивированию в аспекте работы сознания и самосознания индивида и общества остановиться хотя бы на миг, как тут же мы не просто встречаем пустую и равнодушную «территорию отсутствия», мы сталкиваемся с разной степенью выраженной агрессии антикультуры и бескультурия. По отношению к Тарханам это происходило с1845 года (или с 1841, что, видимо, точнее) и касалось более физических (экономических, хозяйственных) и иных последствий. Но, подспудно, латентно, вместе с людьми уходило то из Тархан, что делало их неким субстантивным единством, сформировывало как особую единицу с иным предназначением, пусть только в семейнородственном плане, но несомненно с присутствием сильнейшего и обоюдного чувства любви Михаила Лермонтова и его бабушки.Следует также отметить следующую эволюцию, возникшую в усадьбе после ухода из жизни главных действующих лиц. Исторический материал (как в объективной форме архивных документов, так и в форме, более приближенной к субъективной позиции воспоминаний современников) дает основание сделать предположение о том, или выдвинуть гипотезу культурологического плана, суть которой заключается в следующем: в рассматриваемый период Тарханы неуклонно превращаются из феномена в эпифеномен. Конечно, это в большей степени касается помещичьей усадьбы, чем села. Но тут, в разорванном культурном пространстве хронотопа нового качества следует обратить внимание на такие реалии, как:а) стирание или ликвидация границы между селом и усадьбой, особенно в годы октябрьской революции;б) постепенное, а иногда и скачкообразное разрушение тонкого флера мемориализации, который едва начал вырисовываться во второй половине XIXвека;в) превращение усадебного комплекса из значимого и аксиологически валентного явления в «профанное» пространство (М. Элиаде) [8].Эпифеноменальность, однако, не означала полной замены культурной «первосущности». Еще живы были непосредственные свидетели иной жизни усадьбы и села, тем более их дети; еще веяли над новой советской действительностью старинные предания, сказания или прямые, историческидостоверные свидетельства. Все это не давало возможности окончательного угасания исторического сознания как культурной памяти. [Но в этом плане следует разграничить следующие ментальные пласты: жителей села и обновленной интеллигенции (или, в сущности, новой страны)]. Различие двух культур в одной стране продолжало наличествовать и давать свои плоды: дворянская культура рациональночувственного освоения преображенных и естественных, природных форм, как определенный системноорганизованный тип освоения действительности, оперирующий сложными формами и парадигмами свободного сознания, неотягощенного тяжелым каждодневным физическим трудом. Крестьянская культура земледельческих традиций, резко отрицательно относящаяся к различного рода инновациям, однако твердо стоящая на позициях истинно или ложнопонимаемого нравственного закона, выраженного в этических смыслообразующих полях: Правда, Справедливость, Страдание, Жалость. Здесь же речь идет о новой грани взаимодействия, которая характеризует российский (в частности, русский) менталитет. Большинствуи с той, и с другой стороны было все равно, что станется с Тарханами, конечно до тех пор, пока это не касалось когото лично. Напомним такой момент в российской жизни как отмена крепостного права. Крестьянский мир, как, в частности и крестьяне Тархан был озабочен вопросами построения новых отношений типа: земля свобода человек. Вся материальная и народнокультурная жизнь крестьян организована вокруг главного бытийно, онтически важного вопроса о земле. Даже в этом отдельном, хотя далеко не второстепенном смысле, дворянство выступало для крестьянина как антипод, если не прямой враг, во всяком случае, как иное, чуждое. И это одна из причин полного равнодушия и даже агрессивных действий (поджог усадебного дома) по отношению к тому культурному хронотопу, который тогда еще виртуально мог бы присутствовать в сознании масс[9, 10, 11].В русле нашего исследования, логично, в связи с деструктивным характером «инволюции» тарханской усадьбы говорить об антикультуре и конткультуре. Широкое понимание «культуры» приводит к тому, что «дефинитивные границы становятся размытыми, совершенно адекватный процесс в релятивизме этического толка стирается грань между добром и злом», так замечает В.Е. Давидович в своем исследовании [12]. О том, насколько данный процесс опасен, свидетельствуют факты столкновения культур. Так, например, избегая позиций европоцентризма, мы смотрим на жизнь и быт монгольских племен XIIIвека как на особый тип культуры, имеющий свои особенности, отличительные признаки, качества и характер. Но в таком случае и культура Киевской Руси окажется не более (но и не менее) как факт в ряду других фактов. Иная сторона проблемы обнажает прямо противоположное состояние: есть высшая, русская культура, которая была завоевана более сильной физически (именно в массовом военном отношении) и примитивной «культурой». Как следствие массовая гибель памятников высокоразвитой культуры и ее носителей. Есть ли выход из этой дилеммы? Безусловно: можно изобрести новые, или выбрать из имеющихся, парадигмы культурного пространства, времени, типов и т.п., чтобы с их помощью снять остроту проблемы или просто уйти от вопроса. Оставляя в стороне полемическую сторону, мы обратимся к такому определению культуры, которое, как нам представляется, наиболее адекватно нашей исследовательской ситуации. Это определение принадлежит видному грузинскому философу М.К. Мамардашвили. Суть его такова: культура, цивилизация это то, что помогает обуздывать зло, загоняет его в человеческие рамки, не дает ему социальной и психологической возможности довлеть на пространстве цивилизационно очерченных границ человеческого мира и мира человечности. Иными словами, культура это прежде всего введение в рамки человечности вируса эгоистической, дикой жизни, то, что сохраняет человеческое в человеке. В этом плане действие вандалов, средневековых церковников, разрушающих материальную структуру памятников античности, есть не просто конткультура, но в целом антикультура. При всей многоликости последней суть ее проста: произвести редукцию высшего к низшему,«опрофанировать», упростить, лишить ценностного содержания, деконструировать и просто уничтожить (сравним, например, расстрел талибами в Афганистане буддийских статуй, переживших тысячелетия).Сыграла ли в печальной судьбе Тархан свою роль антикультура? Ответ утвердительный: да, сыграла. Иначе, если бы мы имели в наличии только человеческое равнодушие, неагрессивную культурную индифферентность, то вряд ли в тридцатые годы пришлось бы осуществлять практическую проверку слухов о том, что место, где теперь располагается второй Комплекс музея, а именно церковь Михаила Архангела и часовняусыпальница было подвергнуто осквернению в революционные и послереволюционные годы! [13]. Если верить слухам, то могилы были разрыты и их превратили в свалку. Гроб с прахом Лермонтова, якобы висевший на цепях, был сорван с одной из них и касался земли. Откуда вообще могли возникнуть такие слухи? Они имели под собой реальную идеологическую почву: столкнулись в противоборстве два мира, и один из них мстил другому за прежние унижения. Напомним, факты разграбления дворянских и священнических могил в поисках золотых вещей, или извлечения из могилы останков Н.С. Мартынова, приговоренного пионерами к посмертной казни через повешение. Конечно, антикультура многолика и имеет и более мягкие формы, например, чиновничий произвол, либо равнодушие.Возвращаясь к вопросу о сокращении и затем практическом исчезновении раритетов лермонтовской эпохи из села и усадьбы, гибели усадебного комплекса в том виде, в каком он существовал при жизни Е.А. Арсеньевой, мы должны разделить два (по крайней мере) плана бытования феномена Тархан: а) физический и б) ментальный и подчеркнуть тот факт, что только наличие и удержание второго плана, ментального, способствовало реконструкции и реставрации культурноисторического памятника.Таким образом, исходя из вышесказанного, можно сделать следующие выводы.1.После смерти М.Ю. Лермонтова и Е.А. Арсеньевой Тарханы постепенно, но неуклонно деградируют как живое имение и культурный памятник. Тарханский хронотоп генерирует эпифеноменальный уровень.2.
Происходит разлом данного хронотопа по линии изолированного состояния его ментальной структуры в новом историческом времени и деструкции материальнофизического плана.3.Дальнейшая судьба Тархан была связана, как и теперь, с утверждением значимости в менталитете нации поэтической фигуры М.Ю. Лермонтова, а в индивидуальномассовом осознании ценности его духовного наследства, возможности и необходимости его освоения.4.Можно указать на неуникальность подобного процесса: такая же или еще более страшная судьба постигла другие памятники культуры, не только в России с ее разнообразными линиями исторического развития, но и в благополучной Западной Европе, не говоря уже о Востоке (Китай, Афганистан и др.).5.Русская образованная общественность активно противостояла забвению культурной значимости тарханского хронотопа.6.Созданное в 1907 г. В Пензенской губернии «Лермонтовское общество» и его деятельность можно рассматривать как первую организованную форму провинциального «культуртрегерства», направленную на мемориализацию и пропаганду значимости лермонтовского наследия.7.В целом в рассматриваемый период четко прослеживается наличие деструктивной и противоположной ей по вектору конструктивной линии развития данногохронотопа.
Ссылки на источники1.ГАПО, Ф. 24, Оп. 1, Д. 1866, Л. 84.2.Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников / Сост. М. Гиллельсона и О. Миллер. М.: Худож. лит., 1989. 672 с.3.Махов, А.К. Сад демонов: Словарь информальной мифологии средневековья и Возрождения / А.К. Махов. М.: INTRAPA, 1998. С. 140.4.«Этот край … моя отчизна»: Лермонтовский музейзаповедник «Тарханы». М.: Воскресенье, 2002. 157 с.5.Гончаренко, Н.В. Гений в искусстве и науке / Н.В. Гончаренко. М.: Искусство, 1991. 432 с.6.Усок, И.Е. Историческая судьба наследия М.Ю. Лермонтова / И.Е. Усок // Время и судьбы русских писателей. М.: Наука, 1981. С. 6567.7.Пугачев, О. О Лермонтове, Мартынове и письмах из старинного секретера / О. Пугачев // Ленинец ( г. Видное, Московской области). 1992. 11 февраля.8.Элиаде, М. Трактат по истории религий / М. Элиаде. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 2. 394 с.9.Андронников, И. Лермонтов. Исследования и находки / И. Андронников. М.: АСТ, 2013. 688 с.10.Бондаренко, В. Лермонтов. Серия: жизнь замечательных людей. Малая серия / В. Бондаренко. М.: Молодая гвардия, 2013. 608 с.11.Михайлов, В. Лермонтов. Серия: жизнь замечательных людей / В. Михайлов. М.: Молодая гвардия, 2013. 780 с.12.Культурология: Учебное пособие для вузов / Под ред. Г.В. Драч. РостовнаДону: Феникс, 1998. С. 9095.13.Фролов, П.А. Лермонтовские Тарханы / П.А. Фролов. Саратов: Приволж. кн. издво (Пенз. отдние), 1987. 280 с.
