Andrey BobrikhinО существовании крестьянского бурачного промысла в городе Нижняя Салда на Среднем Урале было известно давно. Однако до сих пор расписные туеса из Нижней Салды существуют как бы в тени соседей – нижнетагильских росписей подносов и бытовых предметов.
О кустарных промыслах Верхотурского уезда Пермской губернии писали исследователи и публицисты, бурачники Нижней Салды уже в конце XIX в. участвовали в региональных и российских выставках. В капитальном труде «Хозяйственное описание Пермской губернии», подготовленном к 1804 г. и переизданном в 1811–1813 гг., Никита Саввич Попов пишет об изготовлении бураков в Пермской губернии [1]. В 1915 г. выходит «Очерк кустарных промыслов Верхотурского уезда Пермской губернии» под редакцией В. Сумарокова, являющийся кратким статистическим отчетом и фиксацией явления. Более близкие нам по времени публикации о бурачных промыслах выходят в 1988 г., когда известный исследователь народных росписей В. А. Барадулин издаёт книгу «Народные росписи Урала и Приуралья (Крестьянский расписной дом)», где вскользь упоминает о мастерах Нижней Салды, отдавая приоритет в качестве и известности буракам из Нижнего Тагила. Первый почётный гражданин Свердловской области, подвижник и коллекционер Иван Данилович Самойлов в 1988 г. публикует каталог своей коллекции, ставшей музеем, под названием «Каталог уральской народной росписи крестьянских домов и предметов быта в собрании Нижнесинячихинского музея-заповедника», в которой нашлось место буракам из Нижней Салды. В 1992 г. в научно-популярном ежегоднике «Лес и человек» выходит статья исследователя А. Дмитриева «Тагильские бураки», в которой автор уделяет несколько строк бурачным промыслам, существовавшим в селах вдоль реки Салды. И наконец, в 2000 г. директор нижнесалдинского музея Ирина Николаевна Танкиевская издаёт книгу «Нижняя Салда», где отдаёт должное бурачникам Нижней Салды, указывая, что на Салдинском заводе (на Урале «заводами» назывались населенные пункты, население которого составляли государственные или крепостные крестьяне) самым крупным был бурачный промысел.
В результате знакомства с коллекциями уральских музеев, с жителями Нижней Салды, участвовавшими в семейном промысле, и их потомками нами была обозначена проблема самобытности бураков Нижней Салды. Ведь предыдущие исследователи декларировали вторичность салдинских бураков, ставили их возникновение и существование в зависимость от горнозаводских бурачных промыслов и нижнетагильской росписи. Хотя нам очевидна их ориентация на крестьянскую эстетику, очевидно и отсутствие факторов экономического влияния Нижнего Тагила на складывание промысла в Нижней Салде. В связи с этим нашей задачей является воссоздание исторического контекста возникновения нижнесалдинского бурачного промысла, этнографически достоверное описание технологии производства и анализ художественных характеристик изделий.
Берестяные туеса занимают значительное место среди предметов, применявшихся в быту русской деревни вплоть конца ХХ в. Кроме того, изображения туесов используются в многочисленных публикациях в качестве образцов народного бытового искусства, в современных музейных экспозициях и в качестве объекта изучения студентов и школьников, как свидетельства народно-бытовой эстетики и культуры, став образом, формирующим ряд визуальных символов прошлого и национальной идентичности. Музеи уральского региона располагают обширными и интересными коллекциями берестяных изделий, а берестяные изделия имеют широкий диапазон использования – от кухонной посуды до обуви и одежды, от крупных санных коробов и кошевок до карманных солонок. Весьма широк диапазон использования берестяной утвари и посуды.
Рис. 1. Мормышницы из пластовой бересты
Берестяные изделия можно подразделить на плетеные и изготовленные из целого пласта бересты. Основу плетеных предметов составляют длинные ленты, полученные путем спирального срезания бересты со ствола дерева. Наиболее широко известны среди них плетеные лапти, корзины, заплечные короба (пайвы), чехлы для точильного камня и солонки. Наши информаторы свидетельствуют, что на Урале также встречались и использовались берестяные плащи и куртки (Красноуфимский район).
Рис. 2. Солонки из плетеной бересты
Традиционно уральский заводской люд и приписанные крестьяне получали существенную прибавку «к столу», активно используя доступные и обильные богатства нашей природы: грибы, ягоды, орехи, дичь и рыбу. Большинство населения владело личным крестьянским подворьем. Естественно, что такая форма хозяйствования требовала наличия специального снаряжения и посуды для хранения пищевого сырья и продуктов. Поэтому в традиционном укладе старинных уральских городков-заводов прочно заняли свое место промыслы, связанные с изготовлением берестяной утвари: «Много было поделок из бересты. В каждом доме были пайвы. А сколько различных туесков, корзинок плелось из бересты!» [2]
О распространенности бураков и сферах их использования свидетельствуют многочисленные полевые источники: «Туес сам из бересты, а дно из дерева, хоть чё наливай. Из бересты туесок был, нальешь в него квасу, и не греется там, квас в туеске холодный, как в термосе (Большое Пульниково). С бураком удобняе всего по грибы ходить, с ручками он такой, лёгкой. Ягоды в туеске не мнутся (Рудянское). Покосы нам достались от деда. Несли с собой грабли, вилы, косы, котомки за спиной. Нужно было, чтобы мешок был широкий, не давило на спину. В обеих руках по бураку с молоком, с картошкой, с квасом и прочими припасами. Надо отметить, что в бураках всё хранилось очень хорошо. Если кто-то и забывал масло с собой взять, тужить не приходилось. За этот длинный путь и тёплое время в бураках обычно появлялись комочки масла (Нижняя Салда)» [3].
Сосуды из пластовой бересты, в свою очередь, можно классифицировать по способу соединения пластов на сшивные, клеёные и с замковым соединением. Туеса (бураки) следует отнести к пластовым изделиям (изредка можно встретить туески с плетеными рубашками). На Урале приняты оба названия – бурак и туес. «Бурак – это как туесок такой, он из бересты ладится, токо он не плетется, а из целого куска, в ём можно воду держать, не выльется, крепкой такой» [3]. Термин туес считается заимствованным из финно-угорских языков и диалектов: коми tujes, tujis, удмуртский tuji̮s – то же. По-фински tuohi – береста, а тӱес в марийском – корыто (для рубки мяса). Источник термина «бурак» усматривают в шведском burk «горшок, коробка, банка».
Бураки, представленные в этнографических музеях Уральского региона, различаются по типу скрепления на сшивные и замковые. А по способу декорирования внешнего слоя «рубашки» можно выделить: расписные, резные, тиснёные и с выскобленным рисунком.
Рис. 3. Туес, украшенный тиснением
Упомянутый выше «Очерк…» свидетельствует, что на начало ХХ в. в Верхотурском уезде Пермской губернии зарегистрировано 43 бурачных кустарных заведения. Таковыми составители признали «заведения, где занятие промыслом представляет более или менее постоянное занятие», причем статистика обогащает наше исследование несколькими важными фактами. Во-первых, численность занятых в производстве «рабочих» в 21 из 43 заведений составляет 1 (один!) человек, в остальных – 2–3. Очевидно, таковым подразумевается «работник мужеского пола», т. е. промысел осуществлялся в рамках домохозяйства, когда глава семьи организует и выполняет основные кустарные работы. Около 55% хозяйств работали «на вольную продажу», т. е. практически в рамках товарного обмена, и из своих материалов, когда сбыт продукции осуществлялся самостоятельно, прямо из усадьбы или на ярмарках, а не под заказ или скупщику. О сущности промысла свидетельствует и доля промысла в структуре хозяйственной деятельности мастеров: для 74,4% «заведений» промысел является попутным занятием, для 20,9% – главным и для 4,7% – основным. Обобщая эти данные, можно отметить, что бурачный промысел Верхотурского уезда, за исключением артелей Нижнего Тагила, осуществлялся крестьянскими семьями, когда производство бураков сопутствовало земледелию, а разделение труда в промысле соответствовало разделению ролей в патриархальной семье [4].
Возникновение и расцвет малых городов, поселков-заводов, таких как Нижняя Салда и десятки других городков Урала, связаны с бурным развитием промышленности в России XVIII–XIX вв. Как правило, эти поселения формировались вокруг горных или металлургических заводов, а весь быт, уклад и повседневная жизнь населения организованы по-крестьянски: срубное жилище, домотканая одежда, пищевые продукты от собственного натурального хозяйства.
Одновременно с промышленным развитием горного и металлургического дела формировался и особый, специфический набор сопутствующих ремесел и промыслов. Литейщик, углежог, рудознатец, камнерез, горных дел мастер – вот основные профессии, характерные для горнозаводского населения того времени. На Урале возникли и получили распространение не только промыслы, напрямую производные от горно-металлургической промышленности, но также связанные с крестьянским бытом различными связями: традициями и привычками потребления, технологической и экономической интегрированностью с крестьянским хозяйством и художественно-образными ориентирами.
В 1760 г. на реке Салде близ Нижнего Тагила Никитой Акинфиевичем Демидовым был основан металлургический завод и Нижнесалдинский рабочий поселок. Быстрое развитие и распространение бурачного промысла стало возможным в немалой степени из-за обилия бересты. Ведь для металлургического производства в больших объемах требовался древесный уголь, который вырабатывался путем пережигания березовых стволов. При заготовке березового сырья для угля образовывалось большое количество бересты. При вырубке одного кубометра березняка выходит бересты обшивки и сколотней на 300–400 бураков. «Один рабочий в среднем березняке может заготовить 60 шт. сколотня или 300–400 шт. обшивки в день» [5]. Так бурачный промысел стал попутным промыслу углежогов.
К середине XIX в. бурачное ремесло уже было известно как развитый промысел: в 1837 г. тагильские крашеные бураки впервые демонстрировались на Пермской губернской выставке [6], в 1887 г. в Нижней и Верхней Салде бурачным делом занимались 27 хозяйств [7], в Нижнем Тагиле – 11 [8], а объем производств достигал 85 тыс. шт. [9].
Салдинские бурачники производили от пятнадцати до двадцати тысяч бураков в год, продавали их на Нижегородской, Ирбитской ярмарках. «Яркие уральские сундуки и шкатулки, берестяные бураки и многие другие изделия привлекали внимание на ярмарках – Ирбитской (Ирбит), Крестовской (с. Маслянское возле Шадринска), Макарьевской (Нижний Новгород) – и вывозились на восток – в Среднюю Азию, Иран» [10]. Поистине всероссийской была география вывоза берестяных изделий с Ирбитской ярмарки [11].
Салдинские бураки относятся к расписным, с замковым соединением. Чаще всего это небольшие, объемом от 0,5 до 2 литров туески с выпуклой деревянной крышкой, «размеры приготовляемых бураков – минимум “с мизинец” и максимум – 2 ведра» [12]. Наиболее ходкие бураки – емкостью от 1/8 до 1/2 ведра. Соотношение ширины и высоты не превышает 1:1,5, что делает их пропорции приземистыми. Туески кажутся коренастыми, очень устойчивыми, среди них не встретишь высоких с пропорциями 1:2, которые более характерны для северо-запада России.
Конструкция бурака несложна, но рациональна: «Туезочек двойной: один наружный, другой внутренний, из бересты, в воде сварят бересту и донушко спустят. Воду держали, молоко на покос носили, по ягоды ходили». Диалектные наименования составных частей – сколотень, или остовок, и обшива. Основой берестяного туеса является «сколотень» – внутренний неразрезанный слой туеса цилиндрической формы, снятый целиком со спиленной берёзы: «Сколотни сымали, бураки делали», «У туеска вот остовок и вот обшивка. Остовок из берестины сниматся вовсе круглый: спилят, чурощкам подтыкают, вдёргивают». Наружный слой бересты – рубашка, или «обшива», закреплял на туесе обручи, держащие донце и крышку: «Это что у туеска, обшива». Рубашку туеса изготавливали из прямоугольного полотна бересты, скрепляли особым способом – «замком» – или сшивали и украшали. Рубашку стыковали замковым соединением: «У туеска остовок и обшивка, обшивку зубчикам, языщкам вдергивают». Место скрепления, шов, называли «спаешек» [13].
Крышка и донце нижнесалдинского туеса изготавливались из кедровой древесины: «кедровый материал в верхотурских бураках составляет отличительную их особенность по сравнению с подобными изделиями других районов губернии, где употребляется обыкновенно ель, бесспорно, уступающая кедру» [14]. Крышка салдинских бураков отличается от тагильских, она почти полусферическая, сильно выпуклая наружу, образует над бураком подобие купола. Завершает внешний облик бурака ручка, выгнутая большой крутой дугой. Ручка делалась из сухой гнутой черемуховой щепы или березовой ветви и закреплена на внутренней поверхности крышки вставным клинышком. Крышка так плотно подогнана к туесу, что даже наполненным его можно нести, держа за ручку на крышке.
Роспись бураков в Верхотурском уезде сперва возникает как дополнение к украшению бурака тиснением для придания ему яркости и броской привлекательности на ярмарках.
Рис. 4. Бурак из Верхотурского уезда. Роспись по тиснению
В Нижней Салде, в отличие от артельного производства в Нижнем Тагиле, изготовление бураков было семейным делом: мужчины изготовляли бураки, «окраской бураков занимаются преимущественно женщины» [15], они варили олифу и расписывали масляными красками. «Нам норму давали, норма – штук по 20 в день. На полатях сидели, рисовали», – рассказывала Зинаида Павловна Тарасова (Масленникова) [16].
Семейный способ производства бураков, когда росписью занимались женщины-домохозяйки, повлиял на своеобразие нижнесалдинского промысла, на отсутствие сильного влияния на него живописных особенностей и технических приемов подносной и бурачной росписи Нижнего Тагила: «нижнетагильские бураки расписывались профессионалами, их композиции симметричные, хорошо уравновешенные» [17]. Нижнесалдинская роспись бураков родственна нижнетагильской росписи, но по ряду признаков ближе к крестьянской домовой росписи, в которой преобладает народное «маховое» письмо в один мазок и «в полкисти», которым владели старообрядцы, а «материалом при окраске служит: мел и олифа (для шпаклёвки), киноварь, белила, крон, синка, лак и проч.» [18].
Рис. 5. Бураки, произведенные в г. Нижнем Тагиле, XX в.
Роспись нижнесалдинских бураков отличалась от росписи нижнетагильских. В Нижней Салде бураки расписывали на ярких фонах – красном, светло-зеленом, оранжевом, красно-вишневом, сиреневом [19], тагильские же бураки декорировались под мещанский вкус, росписью под малахит, бронзу и черепашку, либо украшались картинками из журналов: «Во второй половине XIX – начале XX века в Нижнем Тагиле выпускалось несколько сортов бураков – простые с тиснением, крашеные и “лакированные”, то есть шпаклеванные с гравюрами или переводными картинками» [20].
Рис. 6. Бураки, произведённые в г. Нижнем Тагиле, к. XIX в.
Композиции нижнесалдинского букета скромнее, а поверхность, которую занимают цветы на бураке, несколько меньше, чем на тагильском. Большие объемы производства приводят к складыванию своеобразной «скорописи» в украшении бураков, рождению «салдинского букета» – лаконичного и отчасти условного, составленного из обобщенных «роз» или «тюльпанов». Бурак украшается двумя букетами с противоположных сторон тулова. Типичная композиция нижнесалдинской росписи на бураках – наклонный букет S-образной формы, композиционным центром которого являются два больших симметричных цветка. Они выполняются в технике оживки разбелом, обычной для уральской росписи, и дополняются листочками, бутонами и меньшими цветами. Узнаваемая примета нижнесалдинской росписи – «веточки» снизу букета, подчеркивающие его динамичную форму.
Рис. 7. Бураки, произведённые в г. Нижняя Салда, XX в.
Дмитриев характеризует тагильскую роспись «утонченной, с мягким колоритом» (хотя и считает тагильские лакированные туеса неудачным подражанием обливавшимся лаком подносам), а салдинскую – «яркой, фольклорной». Иван Данилович Самойлов, оценивая стилистику салдинской росписи, выражается проще: «Композиции росписи была несложная, компактная и емкая, письмо слабое, неуклюжее» [21].
Дополнительное понимание идейно-художественных истоков салдинского бурачного промысла дает нам представление о социальной принадлежности мастеров-бурачников. Производством бураков в Нижней Салде занималось несколько семей кержаков – бывших крепостных крестьян, выходцев из Нижегородской губернии, занимавшихся сезонной призаводской работой – заготовкой и поставкой березового угля. Известны даже фамилии потомственных бурачников: Волгины, Головановы, Бородины, Масленниковы.
Основателем самой крупной и известной династии бурачников Масленниковых является «коробного плетения мастер Терентий Иванов сын Маслеников» (годы жизни 1725–1791), переведенный с семьей из Нижегородского наместничества Ардатовской округи села Фокина» [22]. «Терентий Масленников с женой Ксенией Петровой дочерью и сыном Иваном прибыли сначала на Выйский завод, а затем переведены в Нижнесалдинский завод, вечноотданными господина статского советника и кавалера Никиты Акинфиевича Демидова по указом исчисленные в равно с крепостными состоящия в том же семигривенном подушном окладе; переведены в нижнетагильский имянованного господина Демидова завод и в скасках будут показаны там» [23].
Кержаки не стремились попасть на завод, старались быть подальше от разного рода государевых людей, чтобы иметь возможность молиться и жить по старообрядческому уставу. Большей частью занимались подзаводскими работами: выжигом и поставкой угля, заготовкой дров, сопутствующими этим работам коробоплетением и бурачным промыслом, имея привилегии, в отличие от заводских крестьян: «большинство кустарей, занятых выделкой посуды, бураков, корзин и проч., принадлежит к группе земледельческой. Кустари, не имеющие своей запашки, в общем их числе составляют 17% и живут главным образом в заводских селениях Екатеринбургского, Верхотурского и Красноуфимского уездов. К производству кустари приступают по окончании полевых работ, с осени – с Семенова дня и Покрова. Большинство их заканчивает работы весной» [24]. К концу следующего XIX в. разросшееся семейство Масленниковых уже известно своим мастерством. Федор Васильевич Масленников участвовал в выставке 1887 г. в Екатеринбурге, Лука Васильевич Масленников – в выставке 1902 г. в Петербурге. Самый известный бурачник Нижней Салды – Иван Филиппович Масленников (1889–1976), племянник Луки Васильевича – принадлежал к старообрядцам-беспоповцам, страннического согласия, которых в Салде называли «пахтеями». Бураки Ивана Филипповича хранятся в музеях Екатеринбурга, Нижней Салды, Нижнего Тагила, Москвы, он был известным в Нижней Салде мастером, изготовлявшим не только бураки и кадки. С уходом из жизни Ивана Филипповича Масленникова бурачный промысел в Нижней Салде прекратился. Рассчитывая, что принадлежность к загадочной секте «пахтеев», о которой упоминали краеведы и музейщики Нижней Салды, прояснит хозяйственно-бытовые условия бурачного помысла, мы предприняли разыскания свидетелей, участников и потомков членов общины. В результате сформировалось четыре круга источников. Первый – архивные данные и публикации по раскольническим общинам Урала. Второй – свидетельства современников И. Ф. Масленникова, салдинцев, не входивших в круг заказчиков или родственников бурачников-«пахтеев». Третий – близкие знакомые, постоянные покупатели или члены общины. И наконец, четвёртый – члены семьи и потомки Масленниковых.
Рис. 8. Бураки, выполненные в семействе Масленниковых, ХХ в.
Выяснилось, что название «пахтеи» нигде, кроме Верхней и Нижней Салды, не встречается, «пахтеи» принадлежат к «странническому согласию», или «бегунам». О «пахтеях» на Урале было известно, поскольку в 1901 г. священники прихода Верхнесалдинской православной церкви жаловались, что секта странников-«пахтеев», известная здесь еще с 1820-х гг., в последнее время сильно умножилась и насчитывает уже не 2–3 семьи, как раньше, а более трех десятков последователей [25]. У «никониан», мирян и светских салдинцев к «пахтеям» сложилось негативное отношение, подозревали, что в их моленных домах регулярно исчезали люди, в связи с чем периодически проводились дознания и суды [26]. О происхождении названия «пахтеи» доподлинные данные отсутствуют, есть лишь две версии. Первая: пахтеи – кличка семейства Масленниковых, связанная с производством масла и пахты как продукта маслоделия. Вторая версия отсылает название общины к фамилии одного из «благодетелей» (т. е. наставника и вероучителя) и тоже бурачника из странников: «Хозяева специализированных мастерских Копыловы, Постниковы, Злыгостевы, Пахтеевы, Серебряковы сбывали продукцию в Поволжье, Сибири и даже на Русском Севере» [27]. Инокиня Наталья, нынешняя глава общины странников, рассказывает, что кличку «пахтеи» им присвоили никониане по фамилии «благодетеля» Пахтеева: «вон пахтеи пошли» [28], и странниками она считается обидной.
Житель Нижней Салды, местный краевед Виктор Иванович Голованов (20.06.1928 – 01.12.2014), характеризуя нравы «пахтеев», свидетельствовал, что в миру пахтеев называли «нелюдимыми», описывали их «как народ скупой, прижимистый, осторожный и расчетливый». Их не любили и даже боялись, потому что они могли «огневаться» (обидеться) или начать «дековаться» (наслать порчу). «Секту пахтеев», по словам В. И. Голованова, отличал строгий режим подчинения. Их вера была строгой, с суровыми порядками, пахтеи отличались крайней обособленностью, скрытностью и фанатизмом на грани изуверства. Поскольку крещения в церкви они не признавали, про них говорили: «Пахтей немаканой, в лоханке бряканой» [29]. Нужно отметить, что с подачи салдинских краеведов, В. И. Голованова и его дочери И. В. Родионовой такая оценка общины странников, к сожалению, стала принятой в краеведческой и учебной литературе, по крайней мере в Нижней Салде.
И. Ф. Масленников был главой местной общины странников («пахтеев»), в его доме по праздникам собирались многочисленные молельщики. Большой дом Масленникова был построен им на берегу нижнесалдинского пруда, как рассказал его сын, «на бураках», т. е. на доходы от продажи бураков. В подполе дома были устроены просторные комнаты для служб, в самом доме постоянно жили странники, «сёстры». Информаторы, близко знавшие И. Ф. Масленникова, описывают его как человека щедрого, открытого. Ольга Александровна Татаринова в детстве и юности часто бывала в доме И. Ф. Масленникова, рассказывает: «Не было у них отдельной посуды, скупости какой-то. Мы с Иваном Филипповичем часто ездили на рыбалку. Когда моего мужа забрали в армию, я была на третьем месяце. Он матушке Фаине (т. е. жене) благословил дать мне овечку на пропитание. Не скупой был». Сестра Наталья из общины странников сокрушается: «Очень хорошо вёл себя. Тихонечко, не закричит. Боже упаси, чтобы худого слова сказал. Почто-то я-то не по им?», то есть «почему у меня не такой добродушный характер?» Другая жительница Нижней Салды Алиса ПетровнаМалинина (1940 г. р.), проживающая ныне в доме И. Ф. Масленникова на ул. Береговой, вспоминает: «Разговорчивый, общительный. С ним интересно было держать беседу, много знал» [ПМА – полевые материалы автора]. Из рассказов людей, знавших И. Ф. Масленникова, перед нами предстает неординарная личность. Во-первых, как подвижник и хранитель веры, за что неоднократно преследовался властями: его арестовывали, давали срок, разоряли жилище (служившее и общежитием для единоверцев, и молельным домом), отнимали богослужебные книги и иконы. Во-вторых, как добрый, хлебосольный и приветливый человек, помогавший соседям и странникам, принимавший в праздники всю общину. Инокиня Наталья подтверждает: «содержал или милостыню давал, давал помещения» [30]. В-третьих, как человек начитанный, образованный, несмотря на четыре класса приходской школы, знавший, например, наизусть много стихов Лермонтова, Кольцова. Кроме того, Иван Филиппович был усерден в богословии, участвовал в диспутах со старцами и «стоял насмерть в вопросах веры». В‑четвертых, как трудолюбивый и талантливый в ремесле мастер. Работая круглогодично и ежедневно в сельскохозяйственной артели имени Стаханова в пяти километрах от Нижней Салды, Иван Филиппович содержал общину единоверцев и занимался ремеслом, обеспечивал Нижнюю Салду своедельными кадками и бураками и вывозил их на ярмарки.
Знакомство, хоть и заочное, с личностью и трудами Ивана Филипповича Масленникова, последнего из династии салдинских бурачников, чьи бураки хранятся в коллекциях Нижней Салды, Нижнего Тагила, Екатеринбурга, Тюмени и Москвы, приблизило нас к пониманию хозяйственно-бытовой культуры салдинских бурачников, атмосферы в общине «бегунов», наставником и «благодетелем» в которой был И. Ф. Масленников.
На наш взгляд, бурачный промысел Нижней Салды является самобытным и уникальным, в том смысле что технологически и эстетически нижнесалдинские крестьяне-староверы ориентировались на иную социальную группу потребителей и иную мировоззренческую систему, нежели артельщики Нижнего Тагила. Тем не менее до последнего времени в литературе прослеживается неразличение «до степени смешения» этих очагов бурачного промысла. Причина этого, на наш взгляд, следующая. Основные исследования по изучению уральских росписей были осуществлены Научно-исследовательским институтом художественной промышленности в 1950–1960 гг., а публикации вышли в 1980-х, период известных идеологических и атеистических приоритетов в исследовательских установках. Ведь так полюбившиеся публикаторам тагильские мастера работали в артелях, «протопролетарских» производственных формах первичной кооперации, а конфессиональный аспект этой кооперации не артикулировался, в отличие от бурачников Нижней Салды. Этот «классовый» подход, приводящий исследователя к игнорированию самобытности салдинского промысла, доминирует и в постсоветское время. Так, в обстоятельной диссертации от 2007 г., основанной на огромном количестве статистических данных и архивных документов, Ю. А. Кашаева пишет: «В Пермской губернии располагаются два крупных центра производств берестяных изделий. Один центр находился в Чусовской волости Пермского уезда, второй – в Нижнем Тагиле Верхотурского уезда» [31]. Очевидно, что бураки, произведенные в различных поселениях Верхотурского уезда Пермской губернии, на российских и региональных ярмарках для простоты называли «пермскими», «верхотурскими», «тагильскими», как свидетельствуют указанные исследователи. Однако рыночная номинация становится бессодержательной и даже ложной в случае историко-искусствоведческого исследования. Полагаясь на выводы, сделанные в советский период, Ю. Кашаева и в 2007 г. повторяет: «Расписные берестяные изделия являлись частью продукции живописного промысла. Отсюда прямое влияние украшений металлических предметов – подносов, столов, шкатулок – на украшения бересты. Особенности художественного исполнения бураков изучались В. Л. Бородулиным», заключает ученый, как бы закрывая вопрос о верхотурских бураках [32].
Методологические причины этих заблуждений являются следствием того, что для поиска информации авторы использовали институциализированные источники – музейные коллекции, структурированные архивные и статистические данные, игнорируя полевое этнографическое исследование, в частности знакомство с мастерами, их потомками и знакомыми, что позволило бы реконструировать историко-бытовые и психологические условия труда бурачников. Обобщив итоги нашей полевой работы в Нижнем Тагиле, Верхней и Нижней Салде с 1998 г., мы можем судить, что в качестве образцов для салдинских художников вряд ли могли служить нижнетагильские росписи, поскольку «писарихи» не посещали крупных ярмарок, куда отвозили свой товар нижнетагильские артели, а в быту салдинцев отсутствовали дорогостоящие предметы с тагильской росписью. Салдинские бурачники не испытывали на себе особого влияния живописных промыслов, «худояровских» традиций, на их быт и творчество больше влияла принадлежность к раскольничьему согласию «бегунов» (странников), а стилистика бурачной росписи развивалась под влиянием старообрядческого письма и крестьянской домовой росписи.