Nikita KaravaevФеномен знания как главного содержания процесса человеческого познания и по сей день является наиболее сложным и дискутируемым понятием в современных научных и философских школах. Эту ситуацию можно считать вполне естественной, ведь всё ещё не существует единого мнения относительно понимания сути самого процесса человеческого познания. Агностицизм, гносеологический оптимизм и гносеологический скептицизм всё ещё существуют и представлены современными формами. И хотя проблематикой знания философия занимается с момента своего возникновения, приходится констатировать, что общепризнанного ответа на вопрос «Что есть знание?» до сих пор не существует. Именно в силу этого Н. Ф. Овчинников назвал этот феномен «болевым нервом» всей философской мысли [1].
Одной из причин такого положения дел является то, что это понятие, наряду с такими категориями, как «бытие», «материя» и другие, является одним из самых общих, а таковым всегда сложно дать однозначное определение, которое бы удовлетворяло представителей разных дисциплин и направлений. Поскольку знание является категорией ряда дисциплин – онтологии, эпистемологии, логики, психологии, истории, экономики и других, каждая из них выделяет свой аспект анализа феномена знания – гносеологический, онтологический, психологический, логический, социологический, экономический и т. д. Другая причина, затрудняющая нахождение единого смысла феномена знания, заключается в том, что само слово «знание» употребляется как в обыденном, так и в научном языках, причём в самых разных контекстах и аспектах, и поэтому может иметь множество значений. В силу этого существует достаточно большое количество различных видов и форм знания, которые просто невозможно уложить в один ряд. Весьма симптоматично высказывание американского учёного Э. Тоффлера: «Существует столько определений знания, сколько людей, считающих себя знающими» [2]. Однако такая точка зрения является весьма пессимистичной, поэтому позиция Л. Витгенштейна представляется более перспективной: «Не существует строгого определения слова “знание”, но мы можем сформировать несколько таковых, каждое из которых более или менее будет согласовываться с теми способами употребления этого слова, которые используются в реальной действительности» [3].
Все многообразие классических точек зрения на феномен знания можно разделить на две основные группы. К первой группе следует отнести концепции, связывающие знание как результат познания с внешней объективной реальностью. В данном случае для соотнесения знания с объектом используются понятия «истина» и «заблуждение». Если содержание некоего образа соответствует объекту реальной действительности, то знание является истинным. Случай несоответствия оценивается как заблуждение. В качестве объекта познания могут выступать как явления, так и сущности, которые неравноценны. Если первое относительно легко познаваемо, то познание второго имеет свои трудности. Именно это различие и породило классическую проблему гносеологии. Ко второй группе можно отнести различные точки зрения на соотношение роли чувственности и мышления в производстве знаний: знание существует как конечный результат познания, который нужно получить некими средствами. В качестве основных средств субъекта выступают его познавательные способности: чувственность и мышление (разум). Очевидно, что эти группы так или иначе взаимосвязаны, поэтому не могут рассматриваться как обособленные: выбор концепции из первой группы влияет на выбор точки зрения из второй.
Противопоставление заблуждения или незнания знанию существовало уже в философской мысли древних цивилизаций. Например, в Древней Индии в некоторых философских направлениях (йога, веданта и др.) «джняна» (санскр. знание) означает наивысшую духовную мудрость, которая невыразима словами и обретается лишь посредством интуиции. Такое знание во многих школах индийской философии противостоит незнанию, неведению, понимаемому не столько как простое отсутствие знания, сколько как ложное знание, заблуждение. В монистических направлениях индуизма, таком, например, как адвайта-веданта, джняна описывается как осознание единства индивида (Атман) с безличным аспектом Абсолютной Истины – Брахманом. Метафора змеи и верёвки, которую использовали и используют многие святые и мудрецы Востока, наглядно показывает взаимоотношение между истинным знанием и незнанием. Так, в сумерках человек при виде верёвки на дороге может принять её за змею и испугаться. Это субъективное мнение, или, другими словами, незнание. Человек считает, что это змея, не видя единственно существующей верёвки. Когда же ему сказать, что это всего лишь верёвка, то его мнение, незнание преобразуется в знание. Знание с точки зрения таких концепций обладает характеристикой истинности; мнение – нет.
Философы античности, например Платон (427–347 до н. э.), также поддерживали оппозицию подлинного знания и неподлинного мнения (незнания), хотя, в отличие от представителей философских школ Древней Индии, в несколько иной интерпретации. Платон утверждал, что истинное знание достигается процессом припоминания неких идеальных идей (эйдосов), которые душа была способна непосредственно созерцать, когда обитала в мире идей, но которые она забыла, обретя человеческое тело во время рождения. Истинное знание возможно только об идеях, которые неизменны и совершенны. Именно постижение истинного знания посредством разума Платон считал целью человеческого существования. Разум способен с помощью чувственных образов припоминать эйдосы и благодаря занятиям философией и математикой восстанавливать рациональные истины, поскольку без них люди живут с необоснованными мнениями и поверхностными чувственными восприятиями, «такой человек проводит нынешнюю свою жизнь в спячке и сновидениях» [4]. Таким образом, Платон, противопоставляя знание, которое всегда имеет истинностную природу, мнению, которое может быть как истинным, так и ложным, также противопоставлял рационализм сенсуализму, отдавая главенствующую роль в познании разуму. Такое воззрение, возможно, было обусловлено тем, что чувственный опыт по своей природе изменчив и любое высказывание, истинное в настоящий момент, через некоторое время могло бы стать ложным. В противоположность чувственно воспринимаемой действительности мир идей (эйдосов) вечен и неизменен, поэтому высказывания об умопостигаемых объектах этого мира всегда остаются истинными, т. е. являются знаниями.
Другой представитель античной философии, Аристотель (384–322 до н. э.), понимал под знанием «постижение, неколебимое никакими доводами» [5]. Такое постижение возможно благодаря наличию, помимо вегетативной (обеспечивающей воспроизводство, питание и рост) и чувственной (ответственной за движения и чувствительность), ещё и рациональной души, которая мыслит и которая отличает человека от всех других форм жизни. И хотя Аристотель, как и Платон, выделил приоритетность рационального, он понимал, что чувственность необходима для познания. Познание представлялось Стагириту в виде развития процесса от простейших элементарных чувственных восприятий к предельно абстрактным образованиям. Так, сквозь призму идей Аристотеля можно выделить несколько форм знания: 1) чувственное восприятие; 2) наглядно-образный опыт (эмпейрия); 3) практическое искусство (технэ; «знаю как»; умение изготовлять артефакты); 4) практическая мудрость или здравый смысл (фронезис); и 5) научное знание (эпистеме; «знаю почему»; теоретические конструкции). Основным и исторически первым уровнем познания Аристотель считал чувственное познание. Благодаря ему человек познаёт конкретное бытие и овладевает единичным, индивидуальным. И если чувственные «восприятия составляют самые главные наши знания об индивидуальных вещах» [6], то постижение закономерностей общего является привилегией разума. То же касается и опыта. Восприятия и опыт есть знание единичного. Искусство же и наука пытаются ответить на вопрос «почему», пытаются выявить общее, овладеть понятиями и найти причины, и поэтому они находятся выше, чем опыт и чувства. Если «знание-почему» (теоретическое знание) направлено на объект или явление, которое индивид осмысливает, то «знание-как» (практическое знание) необходимо для того, чтобы как можно успешнее решить ту или иную жизненную задачу. Эти два вида знания, безусловно, плохо соотносятся друг с другом, поэтому Аристотель выделил ещё один вид знания – практическую мудрость, которая выступает неким посредником между теоретическим и практическим знанием. Научное познание, которое опирается на чувственно воспринимаемую реальность и постигающее её посредством понятий, Аристотель отличал от мнения (doxa). Мнение также опирается на чувства, однако оно представляет совокупность более или менее случайных фактов, поэтому оно в лучшем случае может относиться лишь к единичному. Задача же научного познания сводится к постижению всеобщего.
Не менее оригинальную гносеологическую идею относительно соотношения сенсуализма и рационализма предложила Древняя Индия. Материалистическое учение школы Локаяты, возможно, впервые в истории противопоставило чувственность рационализму, заявив, что единственным источником знаний является чувственное восприятие. Представители данного направления считают, что нет необходимости усложнять средства познания, в силу того что окружающий мир, образованный простейшими элементами, един и полностью доступен чувствам. Знание в таком случае есть чувственное восприятие окружающей действительности.
В Средние века в Европе абсолютная власть церкви сказалась на том, что христианство стало доминировать не только в социальной сфере, но также и в философской мысли. В связи с этим для философов Средневековья, помимо взаимоотношений разума и чувств (рационализм и сенсуализм), встает ещё одна проблема – проблема соотношения знания и веры и их разграничения. Знание понималось как то, что может быть рационально обосновано, постулаты же веры принимались без всякого обоснования, но без которой недоступна Абсолютная Истина в лице Бога как сверхрациональной сущности. Были предложены три пути, по которым вера должна была руководить познавательным процессом. «Веровать, чтобы понимать» – представители этой позиции (Августин (354–430), Ансельм Кентерберийский (1033–1109), Бонавентура (1221–1274) и др.) утверждали, что вера должна направлять теоретическую мысль, помогая осваивать абсолютные истины. Другой путь (П. Абеляр (1079–1142) и др.), напротив, настаивал на том, что знание должно предшествовать вере и использоваться для её обоснования: «Понимать, чтобы веровать», поскольку если весь мир есть божественное творение, то их исследование даст в результате разумную веру в Бога. Сторонники третьей позиции (С. Тертуллиан (ок. 155 – ок. 220), П. Дамиани (1006–1072) и др.) провозглашали несовместимость знания и веры и тем самым полную невозможность рационального обоснования догматов веры: «Веровать, ибо абсурдно».
В Новое время продолжились споры относительно сенсуализма и рационализма. Так, философы Д. Локк (1632–1704) и Р. Декарт (1596–1650) явились некими символами радикального сенсуализма и радикального рационализма соответственно. Как и представители школы Локаяты, первый утверждал, что только чувственный опыт может дать нам реальные знания о природе и человеке. Декарт же принимал противоположную позицию, утверждая, что истинную картину мира способно дать только теоретическое мышление, которое основано на сомнении и тех общих и фундаментальных идеях, которые, по его мнению, заложены Богом в душу каждого человека, т. е. являющихся врождёнными.
Немецкая классическая философия ознаменовала новый этап в развитии философской теории знания. И. Кант (1724–1804) снял крайности сенсуализма и рационализма и создал новый подход. Рассматривая первый как ошибочный метод, поскольку он приписывал себе способность познавать, не придавая значения разуму, мыслитель считал также неверным и рационализм, поскольку тот приписывал разуму своего рода господство в процессе познания. Знания основываются на опыте, на чувственном восприятии, но это не значит, что они вытекают из него полностью – наше познание исходит из опыта и формируется с помощью уже данных в познающем уме до и независимо от всякого опыта (априори) форм чувственности и рассудка: пространства, времени и мыслительных форм категорий (понятий). Таким образом, знание, с точки зрения Канта, есть результат союза чувственности и рассудка.
Подобные и другие классические трактовки понятия знания на данном этапе эволюции современного общества, благодаря развитию философии и науки, появлению эволюционной эпистемологии, не могут дать полного и ясного описания познавательных процессов. Однако в связи с развитием общества это более чем необходимо, поскольку «сам факт исследования знания на протяжении столь длительного времени и отсутствия в итоге не только строгой дефиниции знания, но и какой‑либо общепризнанной теории знания, <…> представляет интерес в контексте обсуждения перспектив общей теории знания…» [7]. Главная трудность, стоящая сегодня перед философским анализом знания, состоит в том, чтобы покончить с демаркационным подходом, т. е. взглядом на знание как на то, что предполагает жесткое разделение между рациональным и чувственным, знанием и мнением, наукой и другими формами познавательной деятельности.