Olga PolyakovaВ отечественном литературоведении за долгие годы был накоплен значительный опыт научного осмысления русско-французских литературных связей, благодаря которому стали возможны современные имагологические исследования, посвященные проблемам восприятия во Франции образа России и русских.
Как отмечают многие ученые, теоретическая и методологическая база имагологии как сравнительно нового научного направления находится в стадии формирования, поэтому сегодня так важно обобщить предлагаемые разными исследователями подходы к рассмотрению имагологических проблем. Мы сосредоточим внимание на тех работах последнего времени, которые, на наш взгляд, могут стать своеобразным ориентиром в области имагологических исследований, поскольку их авторы, используя целый ряд эффективных методов, предприняли и осуществили на теоретическом и практическом уровне анализ сложных и разнообразных литературных процессов, которыми характеризуется культурный диалог Франции и России, в частности – рецепция образа России во французской литературе.
Проблема российско-французского культурного диалога стала ключевой в научной деятельности одного из лучших отечественных специалистов по истории французской литературы З. И. Кирнозе. Сопоставляя творчество писателей двух стран, выявляя глубинные схождения и различия, исследовательница создала немало работ, посвященных вопросам сравнительного литературоведения. Многочисленные наблюдения и выводы в области компаративистики привели З. И. Кирнозе к рассмотрению проблемы диалога культур, к научному обоснованию такого направления, как межкультурная коммуникация. Принципы системного подхода к культуре изложены в ряде трудов – персональных и созданных в соавторстве с В. Г. Зинченко и В. Г. Зусманом (Кирнозе З. И. Россия и Франция: диалог культур. Н. Новгород, 2002; Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе З.И. Межкультурная коммуникация: системный подход. Н. Новгород, 2003; Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе З. И. Межкультурная коммуникация: От системного подхода к синергетической парадигме. М., 2008). Характеризуя различные аспекты теории и практики межкультурной коммуникации, З. И. Кирнозе разрабатывает понятия и положения, в той или иной степени актуальные для имагологических исследований. Исходной становится мысль о том, что разница культур разных народов, которая начала ощущаться уже в глубокой древности, вызывала и вызывает целый ряд вопросов: «в чем эти отличия, откуда они проистекают, где их расхождения необратимы либо, напротив, где разные национальные культуры сходятся в результате коммуникации» [1]. Ответить на эти вопросы помогает такое понятие, как национальный культурный мир, или, иначе, национальная концептосфера, которая представляет собой «набор ментальных концептов, «оперативных единиц» национальной памяти» [1]. Ее «ядро» состоит из ограниченного набора концептов и констант, свойственных всем народам: земля, родина, мир, труд, семья, отцовство, материнство, жизнь, смерть, религия, пространство, время и т. д. Однако даже эти универсалии в национальных культурных мирах имеют разнообразные формы, не говоря уже о концептах, присущих только определенной национальной ментальности. Поэтому «при сходстве общей модели национальные культурные миры заметно отличаются, что проявляется в менталитете и языке» [1], и это приводит к определенным проблемам при коммуникации.
К факторам, предопределяющим существование национальной концептосферы, относятся, прежде всего, природа, понимаемая как географическое пространство, на котором живет и творит свою культуру народ, а также история, закрепленная в памяти, в преданиях и мифах и продуцирующая «личностные концепты», связанные с именами исторических деятелей, «событийные концепты», фиксирующие «акты национальной истории», и т. п. Часто исторические концепты переходят в национальные константы, которые оказываются более устойчивыми. Кроме того, следует учитывать этнопсихологический аспект национального культурного мира, который, по словам З. И. Кирнозе, «кроется в генетических глубинах происхождения этносов», порождая целый набор стереотипов, «навечно» закрепленных за каждой нацией.
В основе теории национальной концептосферы лежит идея единства в разнообразии. При этом следует учитывать, что в национальной концептосфере «внутренне заложена оппозиция “свой – чужой”, позволяющая определить границы своего мира и установить обратную связь» [1]. Национальный мир можно познавать, постигая характерные для него национальные концепты, однако в полной мере очертить их круг и исчерпать их значения невозможно, так как концепты меняются во времени, в разных социальных сферах, в национальных и возрастных группах, даже в представлении разных людей. Набор национальных концептов никем не установлен и не может быть установлен с определенностью, подчеркивает З. И. Кирнозе, утверждая также, что национальные концепты, как и национальные концептосферы, не могут быть точно определены, но могут быть описаны [2].
Вместо широко распространенного понятия «национальный характер», который назван «одним из самых сложных и неразрешенных явлений», З. И. Кирнозе и ее соавторы предлагают использовать более продуктивное понятие национальной ментальности, выражающейся в языке через философию, мифологию, литературу, идеологию. Ментальность, как известно, это система представлений о мире, обусловливающая нормы поведения человека. Национальная ментальность – «некоторое связное представление о бытии, присущее членам данного этноса, хотя картина мира осознается членами этого этноса лишь частично и фрагментарно» [1]. Такая трактовка приводит к выводу о том, что национальный культурный мир можно определить как «виртуальность», как некий «фантом». Этот и другие факторы делают взаимопонимание между национальными культурами «исключительно сложным процессом», в котором «перекрестные отклики часто содержат стереотипы, клише, образы, часто встречающиеся, статистически значимые, но нередко грубые и примитивные» [1]. Большую роль в их преодолении, по мнению исследователей, играют писатели-классики, которые, с одной стороны, воспроизводят межэтнические стереотипы и отрицательные клише, но при этом их преодолевают, поднимаясь до осмысления общечеловеческих проблем. Таким образом, в трудах З. И. Кирнозе намечены определенные подходы к рассмотрению рецепции и репрезентации инонациональных культур.
Непосредственно к проблемам имагологии обращается литературовед В. В. Орехов. Можно сказать, что этот исследователь, продолжая лучшие традиции ученых-компаративистов советского периода, творчески объединяет тенденции современного украинского и российского литературоведения. В своей монографии «Миф о России во французской литературе первой половины XIX века» он затрагивает целый комплекс имагологических вопросов.
В. В. Орехов понимает имагологию в ее изначальном значении – как отрасль сравнительного литературоведения, изучающую литературные образы (имиджи) инонациональных государств, народов. Стремясь охарактеризовать сферу научных интересов имагологии, исследователь справедливо указывает, что одной из важнейших проблем является определение факторов, влияющих на формирование образов стран и народов в творчестве отдельных авторов и общелитературном контексте. Если одни из них – объективные (зависящие от авторских впечатлений и пристрастий) – становились предметом внимания компаративистов, то влияние традиционных представлений – «литературных и общекультурных, подсознательных и надэпохальных – мифологических на восприятие творческим сознанием чужеземных реалий изучалось менее всего» [3]. Автор монографии выдвигает гипотезу о мифологической, или мифопоэтической, основе литературной рецепции инонациональных народов, исходя из того, что «в общественном и художественном сознании народа-реципиента бытует ряд традиционных, стереотипных формул, или моделей, не подверженных сиюминутным модификациям под действием исторических и политических изменений» [3]. Это положение В. В. Орехов раскрывает на примере французской литературы первой половины XIX в., называя совокупность французских повествований этого времени о России «новым мифом».
Поэтому первый раздел монографии посвящен рассмотрению проблем имагологии в контексте современных мифопоэтических концепций. В. В. Орехов отмечает закономерность выделения имагологии в самостоятельную научную дисциплину именно во второй половине XX в., когда компаративистикой был освоен огромный теоретический и фактический материал, ставший своего рода фундаментом для имагологических исследований. Однако в отечественном литературоведении это произошло гораздо позднее, чем на Западе, хотя теоретические наработки были существенными. Автор монографии называет имена таких ученых, как А. К. Виноградов, посвятивший свои научные и научно-художественные труды творчеству Стендаля, в частности восприятию французским писателем России и русских. В работах М. П. Алексеева русско-зарубежные связи рассматривались с учетом имагологической проблематики. Особо современный исследователь выделяет научные достижения Б. Г. Реизова, который, по его словам, «одним из первых среди советских ученых (если не первым) выступил с теоретическим обоснованием необходимости имагологических исследований как таковых» [3].
В. В. Орехов отмечает, что в современных трудах по имагологии обозначились две приоритетные методологии, унаследованные от компаративистики. Первая предполагает охват большого хронологического пространства, что позволяет создавать «масштабную ретроспективу формирования и эволюции литературных и общественных представлений о каком-либо государстве и народе» [3]. При обращении к текстам в хронологической последовательности легко уловить логику изменений иностранной рецепции. Второй вариант предусматривает глубокое проникновение в проблему на небольшом историческом отрезке, что помогает с исчерпывающей полнотой воспроизвести образ инонационального государства и его народа [3]. Эти подходы не исключают, а взаимодополняют друг друга, подчеркивает ученый. Кроме того, он считает, что пришло время приступить к поискам и объяснениям закономерностей в области имагологии, и для реализации этих планов предлагает использовать мифопоэтический анализ, в частности, при осмыслении «стабильных национальных формул» (выражение Б. Г. Реизова) в общественном сознании и литературе. Мифопоэтический подход может быть использован в имагологических исследованиях наряду с методами историко-литературной реконструкции, историко-литературного и сравнительного анализа.
Методология, которую разрабатывает В. В. Орехов, основывается на литературоведческой концепции «новых мифов», в частности на положении К. Юнга о «коллективном бессознательном», которое способно порождать мифы при соответствующих условиях, причем мифологические образы строятся по архетипическим схемам, которые Юнг назвал архетипами. Развивая эти положения, автор монографии утверждает, что массовое сознание во все времена сохраняет некоторые черты архаического мышления и способно к процессу мифотворчества. Кроме того, история и литература, являясь генетическими преемниками древнего мифа, также сохраняют предрасположенность к мифологизации. Поэтому время от времени в любом обществе может складываться «мифотворческая ситуация», обусловленная потребностью в иллюзиях, высоким уровнем общественной доверчивости, недостатком общей культуры и достоверной информации, эмоциональным напряжением, коллективными переживаниями и взаимозаражением и т. п. Эти механизмы, отмечает исследователь, лежат в основе зарождения и формирования «стабильных национальных формул», национальных мифов и стереотипов. Помимо этого одной из черт мифомышления является оппозиция «свое – чужое», причем в разные эпохи эта модель меняет свое конкретное содержание.
Подводя итоги теоретическим рассуждениям, В. В. Орехов выдвигает гипотезу о стабильной, мифологической основе структур литературной рецепции инонациональных государств и народов. Этот тезис он подтверждает многочисленными примерами, рассматривая в широком историко-культурном контексте творчество французских писателей первой половины XIX в., обращавшихся к образам России и русских. Логика дальнейших рассуждений определяется раскрытием трех основных тезисов:
«1. Повествования о России во французской литературе имеют характер коллективного бессознательно-художественного творчества, корректируемого авторским, находятся в четких рамках литературно-мифологического канона, имеют свойство повторяемости, цикличности, тенденциозности.
2. Персонажи повествований о России во французской литературе носят явные мифологические черты: они имеют архаическую природу и весьма трудно поддаются модификации.
3. Хронотопу повествований о России во французской литературе свойственны черты мифологических представлений о времени и пространстве» [3].
В разделе «Литературное функционирование мифа о России» В. В. Орехов на конкретном материале показывает «мощную реактуализацию» мифа о России во французской литературе первой половины XIX в., обусловленную исторической обстановкой 1812–1814 гг. Хотя отношение к русской армии во времена наполеоновских войн менялось, ведущей тенденцией эпохи, укрепляющейся с годами, стала идея неизбежности «русского нашествия» на Европу, усиления в ней российского влияния. Ученый, анализируя воплощение русской темы в творчестве Стендаля, П. Мериме, В. Гюго, О. Бальзака, Ж. де Сталь, А. де Кюстина и других, подчеркивает, что оценочное восприятие России французскими литераторами во многом зависело от политических тенденций эпохи и от личных впечатлений (например, Стендаль был в России, а В. Гюго нет).
Именно поэтому наблюдается «двуполюсность» восприятия России (один полюс, условно говоря, положительный, хвалебный, другой – отрицательный, критический), и таким образом возникает не один, а два «инонациональных» мифа [3]. Истоки «идиллического» восприятия обнаруживаются в творчестве Вольтера, линию которого продолжили в XIX в. Ж. де Сталь и Бальзак, а негативная модель образа России закрепилась после выхода книги А. де Кюстина «Россия в 1839 г.». Эти наблюдения позволили В. В. Орехову говорить о бинарности мифа о России, а если продолжить мысль в имагологическом ключе, то можно говорить и о бинарности стереотипов. Эту особенность проницательно отмечал в свое время Б. Г. Реизов, слова которого приводятся в монографии: «Толкования национальных типов» крайне разнообразны – «от возвышенной характеристики» до «насмешливых определений» [цит. по: 3]. Соотнося это положение с рассматриваемым материалом, В. В. Орехов отмечает: «В зависимости от политической и социальной обстановки, от литературных тенденций меняется лишь “соотношение” в литературе мифов и антимифов о России, под которыми мы понимаем позитивные и негативные мифы» [3]. По словам исследователя, неоднозначность рецепции России во Франции проявлялась к любой единице «русского мифа»: русский деспотизм, образы российского царя и казака, тема российской культуры, литературы, русских обычаев и т. д.
Важным является замечание В. В. Орехова о политической составляющей «русского мифа» (и в целом стереотипов о России, добавим мы), которая «не только определяла многие его идейные и тематические черты, но и служила гарантом беспрерывности его присутствия во французской литературе первой половины XIX в. [3]
Рассматривая миф о России как традиционную структуру, исследователь раскрывает механизм создания литературной вариации мифа (стереотипа), которая «реализуется с учетом множества предшествующих вариантов, создается как бы в диалоге с авторами-предшественниками» [3]. При этом каждый вариант содержит «индивидуальное сюжетно-семантическое ядро» и «типические места», связанные с традициями оценочного восприятия «другого», и «оценки имеют вид стабильных формул, не поддающихся значительным модификациям» [3].
В разделе «Персонажи мифа о России» автор монографии характеризует наиболее часто встречающиеся во французской литературе первой половины XIX в. образы русских, выделяя две категории таких героев: персонажи, прототипами для которых послужили конкретные исторические лица (по большей части это российские монархи), и «персонажи, ставшие обобщенным итогом наблюдений французских литераторов за теми или иными классами, группами людей, присущими российской действительности» [3]. Это образ ямщика, ставший в Европе эмблемой России с ее огромными просторами и бесконечными дорогами; образ казака, который ассоциировался у французов сначала с русскими военными, а затем и со всеми русскими; это фигура русского богача и т. д. Все они, в совокупности образуя национальный тип, «тяготеют к определенным, устоявшимся стереотипам, подчинены литературному канону» [3]. Более того, со временем они становятся стереотипами массового сознания.
В заключительном разделе «Хронотоп мифа о России» В. В. Орехов подчеркивает, что поскольку Россия для французов была «чужим пространством, паранормальной зоной», поэтому «при отсутствии постоянной и объективной информации об этой зоне точные и актуальные знания о ней заменяются стереотипными представлениями, закрепленными в историографии, литературе, устных легендах и рассказах и т. п.». В итоге «совокупность этих стереотипов образует стабильную глобальную модель России, не поддающуюся сиюминутным изменениям, даже вопреки попыткам отдельных художников. Из-за этого и сама Россия в сознании французов приобретает стабильные, неизменные очертания», – подчеркивает В. В. Орехов [3].
Всей логикой своего исследования, многочисленными примерами, теоретическими выкладками автор монографии убеждает нас в «массовости, стабильности, стереотипности представлений о России, бытующих во французской литературе», а окончательный вывод формулирует следующим образом: «Литературная рецепция России во французской литературе первой половины XIX века реализуется в соответствии с мифопоэтическими моделями, которые корректируются особенностями актуальной исторической ситуации, нравственно-этическими и эстетическими реалиями и индивидуальными авторскими интерпретациями» [3].
В последующих работах В. В. Орехов, стремясь расширить методологическую основу имагологических исследований, предлагает использовать теоретические достижения в области рецептивных концепций. По мнению ученого, такой подход поможет раздвинуть границы имагологического материала, поскольку станет возможным анализ не только «сферы бытования имагологических образов – сферы инонациональной литературы», но и всего процесса межлитературной коммуникации. В. В. Орехов убежден, что «необходима некая методологическая модель, которая позволила бы не только описать отдельные факты, но и увидеть образ страны в целостной структуре межлитературного диалога, уловить причинно-следственную обусловленность его функционирования» [4].
Свою гипотезу В. В. Орехов апробирует на конкретном историко-литературном материале, который был обстоятельно разработан в предыдущих исследованиях: в первой половине XIX в. значительное число известных французских писателей обращается в своем творчестве к образу России и русских, а «потребителями» этих текстов, наряду с европейцами, выступают российские читатели.
Последовательно, пункт за пунктом, ученый доказывает, что предложенная ситуация является актом культурной коммуникации, которая, по сути, соответствует художественной рецепции, следовательно, некоторые проблемы имагологии могут быть рассмотрены с позиций читательского восприятия, для чего необходимо осмыслить основные компоненты диалога между читателем и автором.
Во-первых, любой автор создает произведение в расчете на определенный круг читателей.
Во-вторых, читатель влияет на воспринимаемые произведения и их авторов, и таким образом осуществляется обратная коммуникативная связь, обеспечивающая имагологический межлитературный диалог.
В-третьих, читательское восприятие фиксируется в литературе, прежде всего в критике.
В-четвертых, на результат рецепции оказывают влияние условия, находящиеся вне текста, несущего информацию.
К перечисленным положениям В. В. Орехов предлагает добавить еще один важный аспект: на отношение реципиента к содержанию произведения влияют читательские представления об авторе.
Таким образом, по мнению ученого, закономерности, управляющие общением между автором и читателем, могут быть экстраполированы на межлитературный диалог, что поможет более полному осмыслению имагологических проблем.
Рецепция образа России французскими прозаиками XIX в. стала предметом диссертационного исследования А. Р. Ощепкова, который, обосновывая актуальность выбранной темы, подчеркивает значимость имагологического подхода в современных условиях, когда наблюдается острый интерес к проблемам «другого», диалога культур, формирования национальной идентичности.
Имагология как «особая сфера исследований, занимающаяся изучением образа “другого” (чужой страны, народа и т. д.) в общественном, культурном и литературном сознании той или иной страны, эпохи», открывает для литературоведов новые горизонты. Важнейшей задачей современного гуманитарного знания, по мнению А. Р. Ощепкова, является осмысление механизмов формирования имиджа страны, роли литературы в этом процессе, факторов, влияющих на него [5]. Более того, на конкретных примерах из истории национальных литератур можно проследить «сложный, противоречивый процесс взаимодействия литературного и общественного сознания» [5].
Выявляя в своем исследовании важнейшие закономерности конструирования образа России во французской прозе XIX в. в контексте социокультурной и литературной ситуации во Франции этого периода, а также специфику образа России в творчестве отдельных авторов, ученый формулирует важные положения, дополняющие и уточняющие теоретико-методологическую основу литературной имагологии. Принципиально значимым утверждением становится мысль о том, что «именно в XIX веке начинается диалог России и Запада в бахтинском понимании этого слова», когда «Россия становится не просто объектом пристального внимания, художественного осмысления, но своеобразным, если так можно выразиться, “контрагентом” Запада, позволяющим ему лучше осознать собственную идентичность» [5]. Эти глобальные изменения А. Р. Ощепков связывает со сменой культурных парадигм, которая происходила на рубеже XVIII–XIX вв.: на смену просветительскому универсализму приходит романтический культурный релятивизм, в результате чего образ России «перестал функционировать как средство иллюстрирования и универсализации просветительских идеалов и стал способом ведения “диалога культур”» [5]. Помимо этого существенную роль в эволюции образа России сыграла смена художественных систем, происходившая в этот период и приведшая к утверждению романтизма как ведущего направления эпохи. Это отразилось на принципах и приемах создания образа России (историзм, субъективизм, романтическое двоемирие, местный колорит, контраст, культурно-географические и национальные оппозиции, демонизация и т. д.), а также на определенном круге тем, образов, мотивов (тема свободы и рабства, тема страсти, образ пожара, образы кукол-марионеток, двойников и т. д.). Эпоха романтизма, подчеркивает А. Р. Ощепков, создала свой «русский мираж»: Россия в произведениях многих французских писателей того времени – «страна рабов», а русские – «народ-исполин, закованный в цепи деспотизма, самодержавия и рабства» [5].
Исследователь отмечает также влияние «законов жанра» на моделирование образа России. Если в художественных произведениях, а это прежде всего романы, образ России представлен как условный, фоновый, а порой и вовсе фантастический, то в жанрах документально-художественных (путевые заметки, дневники, мемуары) Россия становится объектом социального наблюдения и изучения, а картина русской жизни – более развернутой, объемной, подробной, конкретизированной. Она включает в себя описания географии и топографии, быта и нравов различных слоев российского общества, религии, памятников культуры и архитектуры, музыки (пения) и народного танца, литературной жизни.
Подчеркивая значение мировоззрения и эстетических установок писателя для трактовки русской темы, А. Р. Ощепков выделяет и подробно характеризует основные модели конструирования образа России, сложившиеся во французской прозе XIX в. Первая модель представлена «литературой анекдотов», в которой Россия рассматривается и изображается «как забавный курьёз, достойный насмешки, удивления, осуждения, но никоим образом не серьезного изучения и анализа» [5]. Исследователь отмечает поверхностность взгляда писателей, придерживающихся этой модели. Вторая модель эмпатическая, в ней «Россия показана как объект заинтересованного и благожелательного наблюдения и изучения, а в некоторых отношениях и как образец для подражания» [5]. Третью модель А. Р. Ощепков называет негативистской, связывая ее становление с именем А. де Кюстина: она предполагает «развернутую и тотальную критику России, ее демонизацию», задает «образ России-монстра, угрозы для Запада» и граничит с русофобством [5]. В творчестве некоторых писателей (в пример приводится А. Дюма) перечисленные модели синтезируются. Автор исследования отмечает, что каждая из этих моделей влияла на общественное сознание Франции, формировала соответствующие настроения.
Характеризуя в целом французский дискурс XIX в. о России, А. Р. Ощепков выделяет основные его элементы, проявившиеся в литературе: это «оптика превосходства» и связанный с ней концепт русского «варварства», локализация пространства России в основном в трех географических точках – Петербурге, Москве и Сибири, амбивалентный характер образа России, сочетающего в себе «представления об огромных территориях, природных богатствах, таланте, стойкости и терпеливости народа, способного, вместе с тем, на сильные чувства и героические деяния, с критикой развращенной элиты и неприемлемого государственного устройства». Не случайно «культурная составляющая в образе России, создаваемом французской литературой XIX века, занимает периферию, уступая центр политической» [5].
Исследуя формирование образа России в литературном сознании Франции и его отражение в произведениях французской прозы XIX в., А. Р. Ощепков убедительно показал, что характер этих процессов был обусловлен не только политическими, религиозными, эстетическими взглядами авторов, но и общественно-исторической ситуацией, а также общекультурными тенденциями, проявившимися в эту эпоху.
Даже краткий обзор научных исследований, посвященных проблемам рецепции и репрезентации «другого» на примерах диалога культур Франции и России, убеждает нас в том, что в современном литературоведении идет активный процесс формирования теоретико-методологической основы имагологии как нового направления, сопровождающийся поисками и открытиями продуктивных приемов и методов имагологического анализа.