Aleksei BygaevПри исследовании особенностей хайдеггеровского учения о времени, представляется необходимым предварительно разъяснить основные положения темпоральной рефлексии у Августина Аврелия и Эдмунда Гуссерля. Первый важен потому, что все переплетение вопросов онтологии времени было сформулировано в его работе «Исповедь». Э. Гуссерль же являлся учителем и непосредственным предшественником Хайдеггера, идеи которого прямо повлияли на философию экзистенциализма.
В учении Августина принципиально важным будет установить связь понятий вечность и временность потому, что через нее будет виден возможный перевод темпоральной проблематики из сферы онтологии в сферу гносеологии. Через варианты соотнесенности логики и чувственности со свойствами времени будет нужно установить роль и одной и другой в познании и измерении времени у Августина.
Далее, не исключая основных пунктов комплекса проблем времени, созданных Августином, следует рассмотреть их гуссерлевскую интерпретацию. Гуссерлевская версия субъективности времени должна указать на принципиальные основы философии времени у Хайдеггера.
Августин Аврелий один из первых философов в истории, последовательно и широко занимался онтологической проблематикой времени. В его труде «Исповедь» времени посвящена одиннадцатая книга, которую «принято рассматривать как источник всех классических вопросов философии времени» [1].
Рассуждая о свойствах времени, Августин, регулярно касается понятия вечности. В ней «все здесь и сейчас, там одно настоящее» [2]. При этом Августин отмечает, что «невозможно найти то время, которое действительно было бы в настоящем» [2]. Мы можем предположит и представить будущее, можем вспомнить прошлое – и это единственные способы говорить о времени.
Именно вечность «не зная ни прошедшего, ни будущего, творит из своего «сейчас» и прошедшее, и будущее» [2]. Только она пребывает в настоящем, которое «не продолжается» [2].
Профессор университета Маркетт Роланд Теске замечает, что «схватить идею целиком в божественной вечности не есть интеллектуальная задача» [3]. Невыразимость в формально-логической форме речи становится у Августина еще одним важнейшим свойством времени. Оно не является загадкой в рамках внутреннего ощущения, «если никто меня о нем не спрашивает» [2]. Однако, объяснение сути времени, которое предполагает формализованное структуирование – невозможно [2].
Такая невыразимость связана с противопоставленностью существования времени в настоящем, прошлом или будущем. Существуя «лишь потому, что стремится исчезнуть» [2]? время не может быть схвачено в рассудке, который своей формализованностью обязан ритму и времени: «я и сейчас не знаю, что есть время; зато я знаю, что говорю об этом во времени, что долго уже говорю и что это "долго" – некий промежуток времени» [2].
Еще одним важной проблемой понимания времени Августином становится его связь с движением тел. Р. Теске вообще говорит о двух концепциях времени у Августина. Первая, субъективистская, говорит о времени как свойстве сознания; для второй, объективной, время есть движение тварных предметов, в котором они следуют друг за другом [3]. Тем не менее любое движение существует во времени, но то, что само время есть движение – для Августина вовсе не очевидно [2]. Говоря о возникновении времени, философ утверждает, что прежде появления оформленных вещей оно возникнуть не могло, так как «в бесформенной материи не могло быть никаких изменений и сама она могла явится во времени только вместе со всеми образованными из нее творениями» [2]. Отсюда следует, что сотворенное время вместе с временной тварью само является творением [2]. «Сотворенные вещи стали отмерять время своими движениями», поэтому время раньше тварного невозможно [2].
В некоторых случаях Августин понимает пространство и время как потенциальное бытие: «вечная и неизменная природа суть неизреченная субстанция, которую человек не может определять иначе, чем словами, обозначающими пространство и время (хотя она и существует прежде любого времени и пространства)» [2]. В этом отношении время является и возможностью мышления, которое, в свою очередь, представляет собой так же тварное бытие. Мышление распределено во времени, в мышлении можно легко выделить темпоральные характеристики. Августин говорит: «В движении, например, бестелесной твари, каковой является душа или ум, который, несомненно, при мышлении движется, и в этом движении одного достигает раньше, а другого – позже, а "раньше" и "позже" немыслимо вне представления о времени» [2]. Последовательность мышления связана временем. Имея одинаковую онтологическую основу, время и мышление не могут быть основанием друг друга. Однако время, становясь принципом чувственности, или полем, на котором чувственность развертывает эмпирический материал, в своих основополагающих свойствах синхронизировано с фундаментальными атрибутами мышления.
В отношении осознания времени эта обозначенная Августином точка пересечения его с мышлением приводит Гуссерля к согласию с Кантом. По утверждению В. И. Молчанова «Гуссерль следует, скорее, Канту, для которого временные синтезы лежат в основе познавательной способности» [4]. Таким же образом, точка приложения познавательного интереса смещается с вопроса «что есть время само по себе» на проблему того, как оно осознается и воспринимается; как выглядит в рамках феноменологической методологии первичное ощущение и восприятие времени [1]. В феноменологическом подходе время не становится ни объектом, ни свойством, продолжает Т. В. Литвин, «сознание времени само темпорально, сознательные процессы разворачиваются по темпоральным закономерностям» [1]. С помощью феноменологической редукции Гуссерль одновременно избавляется и от психологизма, и от обыденного представления о времени как о линейно организованных событиях. То есть, субъективация времени у Гуссерля обосновывается отличным и от Августина, и от Канта путём [1].
Время в гуссерлевском понимании представляется «как имманентная данность, рассматривается в качестве изначального ощущения, присущего прежде всего сознанию, а уже потом – внешнему миру» [1]. Структура сочетания и взаимодействия свойств времени должна быть выражена в сочетании и взаимодействии свойств сознания. Барри Дейнтон, профессор Ливерпульского университета, указывает, что у Гуссерля оно состоит из трех уровней. Первый уровень – это «есть жизнь, первичное восприятие, действующий опыт, который схватывает моментность «сейчас». Однако моментальное восприятие мгновенно и дискретно. Исчезнуть вместе с сознанием ему не позволяет второй уровень – ретенция, которая представляет это переживание как прошлое. Третий уровень – протенция, которая представляет собой обращенную в прошлое ретенцию, осознаваемую как нечто, что будет происходить [5]. При этом Т. В. Литвин указывает на то, что «ключевым механизмом сознания времени является конституирование настоящего» [1]. Оно «как бы возникает из фиксации самих операций восприятия» [1].
Среди описания свойств времени Августином выкристаллизовывается важный вопрос о возможности и способах его измерения. Мы можем измерять его только в процессе прохождения, «и только благодаря этому можем говорить о том, что тот промежуток был больше того, этот – меньше этого, а те и вовсе были равны» [2]. При этом, время в будущем и прошлом не существует, а в настоящем не имеет того, что можно измерять, то есть процесса его прохождения [2].
Таким образом, мы измеряем не то время, которого еще или уже нет, и не то время, которое представляет собой момент в настоящем [2]. Августин прямо указывает на познаваемость времени как внутреннего переживания: «В тебе, душа моя, измеряю я время» [2]. Более того, оно онтологически принадлежит личности, выражаемой в христианской антропологии Августина в понятии «душа», «где находится время, в противном же случае я его вообще не измеряю» [2].
Сам факт осознания времени в душе предполагает утверждение важного компонента любого познавательного акта – внимания. Количественным показателем внимания является его степень концентрации. Августин пишет: «Внимание, существующее в настоящем, переправляет будущее в прошлое; уменьшается будущее – растет прошлое, исчезает будущее – и все уже становится прошлым» [2]. Фокусировка сознания в одном, наиболее важном и интересном здесь и сейчас моменте – самый малоисследованный компонент познавательной деятельности в рамках философии, и гносеологии в частности.
У Эдмунда Гуссерля внимание является важным элементом теории интенциональности. Польский исследователь Кшиштоф Михальский пишет: «акт внимания есть специфически интенциональный акт, особенный путь переживания чего-либо» [6]. Познавательные процедуры настолько захватывают сознание, что человек не замечает времени. Время опускается за скобки когнитивного акта, и сознание освобождается от принципов линейности, дискретности, однонаправленности – всех тех оков реальности, которые блокируют комуникацию с бытием. Время может ощущаться лишь как момент становления бытия из ничто, ибо это становление, «почти «ничто», и позволяет нам чувствовать время, ибо время творится становлением вещей; то же, материалом чему послужила «безвидная земля», находится в непрестанном становлении» [2].
Время, понимание и измерение которого возможно только в рамках имманентности сознанию (у Августина – душе) [2], или субъективное время, оппозитно объективному времени и у Гуссерля, причем второе непознаваемо. Гуссерль пишет: «Посредством феноменологического анализа нельзя обнаружить даже самую малость объективного времени» [2]. Именно рамки феноменальной субъективности являются источником требования отказа от объективации времени, оно «должно быть описано исходя из непосредственных данных сознания, при условии отказа от естественно-научных способов» [1]. Согласно Гуссерлю, атрибуты времени не просто переживаются, но они сами несут в себе качества схватывания. Пытаясь выразить связь межу объективным и субъективнм временем, К. Михальский пишет, что внутреннее (субъективное) время есть условие возможности того времени, которое мы измеряем с помощью часов, или объективного времени-последовательности; линии последовательных состояний темпоральных фаз. Однако, само по себе это внутреннее время является не линией, а течением, не последовательностью прошлого и будущего, но их единством [6]. Эти качества представляю собой необходимости и возможности «на основе ощущаемых данных измерять являющиеся времена и временные отношения друг относительно друга, так-то и так-то приводить их в объективный порядок, так-то и так-то отделять кажущиеся порядки от действительных» [7].
Такой анализ темпоральности, по мнению Т. В. Литвина, может представлять собой «наиболее аутентичную часть феноменологии Гуссерля» [1].
Отдельным важным аспектом понимания времени у Августина является его соотнесенность с Богом. Согласно Августину, времени предшествует «мудрость сотворенная, т. е. духовная и умная природа, ставшая светом от созерцания Света» [2]. «И этой мудрости не предшествовало время, ибо прежде всего, прежде всех времен была сотворена она» [2].
Бог, по Августину созерцающий, действующий и покоящийся вне времени, творит временное и само время, и даже «покой по скончании времен» [2]. Время и временность здесь возможны благодаря вечности Бога, они – ответ ей. Смысловой разрыв, в который вписан человек у Августина и влекущий его к познанию Бога, очерчивается установкой на наличие в душе фундаментальных пограничных знаний: «Мы знаем то время, когда мы были тьмой, и знаем, когда стали светом» [2]. Эта аксиоматика постулирует как наличие света, так и тьмы, как знания, так и забвения, как вечности, так и времени, которое эхом транслирует истину и смысл человеческого существования в поле рассудка.
Таким образом, нужно отметить следующее. Августин сформулировал основные вопросы философии времени. Вечность – опорное понятие рассуждений о времени, в которые трудно включить настоящее: рефлексии поддаются только прошлое или будущее. В настоящем прибывает лишь вечность. Логически рассуждать о времени настолько же сложно, насколько легко и естественно его внутренне переживать.
Существуя сразу в трех аспектах – прошлом, настоящем и будущем – время противоречит структуре рассудка.
Время для Августина есть среда изменений, в нем происходит движение; значит время тварно так же, как и предметы: оно не могло появиться раньше них.
Время и мышление у Августина имеют одинаковую онтологическую основу, поэтому, не являясь источником друг друга, они функционируют в рамках одинаковых правил.
Вопрос измерения времени у Августина состоит в том, что прошлого и будущего не существует, а в настоящем нечего измерять. Значит, измерямо лишь субъективное переживание времени в душе. Только в душе мы можем концентрировать наше внимание на одном компоненте и отслеживать его движение.
Гуссерль, хотя и опирается на августиновскую когерентность времени и мышления и кантовские темпоральные синтезы, все же, субъективирует время по-своему.
Для него время есть имманентная первичному ощущению данность, свойства которой выражаются в комбинации свойств сознания.
Для Гуссерля субъективное время так же время имманентно сознанию и противопоставлено непознаваемому объективному времени. Время содержит характеристики нацеленности на познавательные акты. Человеческая временность Августина есть абстракция вечности Бога, влекущая нас к познанию. Это свойство времени представлено у Гуссерля темпоральными когнитивными структурами сознания.