Galina TrifonovaАктуальность данной статьи связана с переосмыслением роли и значения интеллигенции в истории России, а в частности ее участия в событиях Великой Российской революции 1917 г. До 1990-х гг. традиционно изучались только те ее представители, которые остались жить и работать в Советской России. История русской интеллигенции, оказавшейся в эмиграции, была под запретом. В советской период историография, рассматривая политическую ориентацию различных групп интеллигенции, обязательно выявляла ее взаимосвязь с социальным происхождением и социальным статусом, материальным положением, квалификацией и профессией. На примерах деятельности военных врачей на Дальнем Востоке в период Гражданской войны и иностранной интервенции мы покажем, что это не соответствовало советской исследовательской парадигме.
Появление новых источников и ранее неизвестных материалов позволило по-иному осмыслить и отношение врачей как прогрессивных представителей русской интеллигенции к событиям Великой Российской революции. Советская историография рассматривала только политические взгляды врачебного сообщества, в основном Москвы и Петрограда, региональный аспект оставался вне поля зрения исследователей.
Историки не обращались к анализу психологических переживаний и личных драм врачей – ученых и ярких общественных деятелей. Публикация в конце 1990-х – 2000-х гг. источников личного происхождения: мемуаров, дневников, эпистолярного наследия выдающихся отечественных врачей проливают свет на отношение медицинского сообщества и к русско-японской, и к Первой мировой войнам как катализаторам революционных событий 1917 г., и к деятельности Государственного совета и Государственной думы и другим социальным институтам дореволюционного периода.Например, в «Записках военного врача» В. П. Кравкова о Первой мировой войне историки смогут увидеть неизвестные подробности предреволюционных событий. Они сложились на основе его личных впечатлений от встреч с представителями разных сословий: высших аристократических и военных кругов, простых обывателей, общественных деятелей, солдат, побывавших на фронте и т. д. [1; 2].
Читая их работы, мы видим, с каким воодушевлением и надеждой врачи восприняли кардинальные перемены, связанные с Февральской революцией.
Научные труды, увидевшие свет, в XXI столетии, с вдумчивым историко-психологическим анализом новых архивных документов и источников личного происхождения, представляют интерес не только для исторической науки, но и для психологии, философии, филологии, политологии, социологии и других наук.
В некоторых статьях, например, К. В. Богатырёвой, обратившейся к личности Н. А. Семашко, освещено положение русских врачей после революции 1917 г. На основе сравнительного анализа стилистики и языковых оборотов автор наглядно продемонстрировала столкновение двух различных мировоззрений представителей старой эпохи и новой, нарождающейся [3].
Необходимо подчеркнуть, что в последние десятилетия активизировались и региональные исследования по данной проблематике, в том числе и на Дальнем Востоке России. Были введены в научный оборот новые источники по истории врачей дальневосточной ветви русской эмиграции: во-первых, российские архивные документы, хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации – Ф. Р.-5825, 6081, 7044, 8009; Государственного архива Хабаровского края – Ф. Р.-830, 1128-Государственного архива Приморского края, Общества изучения Амурского каря и документы, находящиеся в государственных учреждениях Китая, в том числе в Харбине, Гонконге и т. д.; во-вторых, мемуарная литература и переписка; в-третьих, русская периодическая печать на Дальнем Востоке и в Китае(г. Харбин): газеты «Заря» и «Рупор».
История российской медицины за рубежом вызывает интерес немногих, но очень добросовестных исследователей. Среди них можно указать работы М. Б. Мирского [4], П. Э. Ратманова [5], Л. А. Молчанова [6] и других. Но и внутрироссийская история медицины периода революции слабо отражена в работах современных историков, особенно в плане идеологических настроений российской медицинской интеллигенции.
Великая российская революция 1917 г. стала причиной размежевания в среде врачебного сообщества. Большинство врачей придерживалось либерально-демократических взглядов и революционный радикализм была чужд для них, как, например, для Давида Яковлевича Дорфа (1867–1920). В то же время его идеологические воззрения были крайне непоследовательными. Накануне революции он вдохновенно пропагандировал в Обществе врачей им. Н. И. Пирогова, куда входили многие его коллеги, социал-демократическую идеологию, требовал свергнуть самодержавие, поддерживал либеральные идеи равенства. За свою политическую деятельность был помещен в Бутырскую тюрьму, затем отправлен в ссылку. Но Октябрь 1917 г. он не принял. В Обществе Пирогова Д. Я. Дорф возглавил группу врачей, потребовавшей от членов правления и рядовых членов Общества осуждения Октябрьской революции.
Другая часть медицинской интеллигенции читала, что необходимы радикальные изменения в российском обществе, поддержала октябрьскую революцию 1917 г. и восторженно встретила ее лозунги.
На 1917 г. приходится небывалый всплеск общественно-политической активности врачебного сообщества. В России было организовано более сотни различных добровольных обществ врачей и медицинских союзов. Профессиональное сплочение медицинской интеллигенции имело целью решение первоочередных проблем здравоохранения, в том числе улучшения условий труда медицинских работников. Система здравоохранения России этого периода имела рыхлую внутреннюю структуру и разрозненное ведомственное управление: военное, земское, путейское, фабричное, и т. д. В структуру фабричной медицины входили больничные страховые кассы, предназначенные для страхования жизни и здоровья рабочих. Каждое ведомство решало свои задачи, что приводило при наличии отличных профессионалов, к плачевному состоянию здоровья населения и невозможности совместного плана действий по его улучшению.
В конечном итоге, не дожидаясь содействия государства, медицинские работники объединились в Центральный врачебно-санитарный совет, который открыто противопоставил свою идейную платформу идеологии большевизма.
Другой взгляд на происходящие события был у членов Союза больничных касс Московской губернии, объединявший более двухсот тысяч человек. Первый съезд этой организации, прошедший 5–10 октября 1917 г. выявил, что большинство членов Союза принадлежали к партиям меньшевиков и эсеров. В своих речах на съезде они заняли враждебную позицию как к политике А. Ф. Керенского, так и к политике большевиков.
Иную позицию заняли земские и государственные врачей общей практики, хирургов и других специалистов, объединенные в общество им. Н. И. Пирогова. Почти все его члены восторженно восприняли либеральные идеи Временного правительства и деятельность Центрального врачебно-санитарного Совета [7]. Но идеи большевиков, и особенно их методы достижения власти вызвали в Обществе врачей острое недовольство, закончившееся призывом отказаться от сотрудничества с новой властью после октября 1917 г. [8] Особенно активны в своем неприятии советской власти были московские союзы врачей (земский и городской союзы). Они саботировали приказы большевистской власти и уклонялись от выполнения прямых врачебных обязанностей.
Не восприняла новую власть и монархически настроенная часть врачей. Самый известный в истории России личный врач царской семьи Е. С. Боткин стал примером служения не только врачебному долгу, но и примером верности политическим идеалам. За личные заслуги, служение профессии, лечение больных независимо от ранга – от простых крестьян до аристократов, ему был пожалованы титул дворянина и право создать свой собственный герб, для которого он сформулировал девиз «Верою, верностью, трудом». Пережив вместе с царской семьей арест, ссылку в Тобольск и Екатеринбург, он, осознавая финал разворачивающихся событий, добровольно был с членами монаршей семьи до самой смерти. Вместе с ними он был расстрелян в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. [9; 10]
По биографии М. А. Булгакова можно проследить морально-нравственные метания русских интеллигентов, в том числе и врачей периода революции 1917 г. и Гражданской войны. За год до начала революции Булгаков получил диплом врача в Киевском государственном университете и сразу отправился в прифронтовой госпиталь, поскольку шла Первая мировая война, а в 1918 г. его призвали на фронт в качестве военного врача армии Украинской Народной Республики. Не выдержав ужасов, творимых как бывшими белыми офицерами, так и многочисленными отрядами анархистов и националистов, Булгаков ушел в августе1919 г. в Красную Армию, а уже в октябре того же года он на службе в качестве военврача в Добровольческой армии, где прослужил полгода и только по болезни не смог в 1920 г. уйти вместе с нею в Грузию, а затем и за границу.
Третья крупная организация того времени – Петроградская касса социального страхования и члены ее высшего органа – Страхового Совета, созданного Петроградским советом рабочих, единогласно поддержали большевиков, как врачи фабричного ведомства. Поэтому в последующем именно из этого ведомства большевики старались привлечь врачей к реформам здравоохранения, задачами которых должно было стать создание качественной бесплатной медицины для всего населения страны.
Инициатива создания новой системы здравоохранения принадлежала председателю медико-санитарного отдела Военно-революционного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов М. И. Барсукову. Первоочередной задачей он считал создание новых органов управления медицинскими и санитарными вопросами, которые бы честно служили новой власти. Его предложение было поддержано и намечено грандиозное по своим масштабам организационное переустройство системы здравоохранения в Советской России[11]. В первые месяцы 1918 г. при содействии Барсукова постановлением Советом народных комиссаров было создано Военно-санитарное управление и высший орган системы здравоохранения – Совет врачебных коллегий, возглавляемый С. И. Мицкевичем. Обязательными участниками этих организаций были не только врачи, но и представители наркоматов. Совет пытался установить тесное взаимодействие с другими медицинскими организациями. В частности неоднократно Мицкевич обращался с таким предложением в Центральный врачебно-санитарный совет, но всякий раз получал отказ. Это упорство было воспринято со стороны большевистской власти как саботаж и в феврале 1918 г. совет был распущен.
Активное участие в реорганизации структур управления принимал разделявший взгляды большевиков Н. А. Семашко, возглавивший с 1918 г. до 1930 г. наркомат здравоохранения, созданный с одобрения I съезда медико-санитарных отделов местных Советов рабочих и солдатских депутатов. Его заместителем был назначен З. П. Соловьев, профессиональный революционер, член РСДРП с 1989 г.. В партию он вступил еще будучи студентом Казанского университета.
Создание новых органов управления и их решительные реформаторские действия показали, что большевики пришли к власти «всерьез и надолго» а, главное, они действительно занялись вопросами общественного здравоохранения, не жалея на это средств и усилий. Поэтому позиция сопротивления со стороны врачей постепенно ослабевала и начался массовый приток медицинских работников в больничные учреждения, испытывавших серьезные трудности с квалифицированными кадрами.
Врачи Дальнего Востока дольше всех могли формировать свое отношение к советской власти, так как Гражданская война завершилась здесь в октябре 1922 г.
Некоторые представители дальневосточного врачебного сообщества безоговорочно приняли и Великую российскую революцию, и советскую власть.
Среди них можно назвать Николая Васильевича Кирилова (1860–1921). Он родился в семье военного врача, который был поклонником взглядов Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского и Д. И. Писарева. Ближайшим его другом в гимназические годы был П. Ф. Якубович (Мельшин), впоследствии революционер-народник, автор книги «В мире отверженных». Окончив медицинский факультет Московского университета, Н. В. Кирилов занимался врачебной деятельностью в самых отдаленных уголках Российской империи – в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Работая на о. Сахалине – месте каторги и ссылки. Свои либеральные взгляды он не скрывала и в сахалинской ссылке. Там же, он познакомился и с врачами супругами Волкенштейн. Собственно в ссылке находилась Людмила Волкенштейн, а супруг последовал за нею. После ссылки Кирилов перебрался на материковую часть России и обосновался в селе Осиновка Никольск-Уссурийского уезда Приморской области. Там, помимо врачебной практики, он вел агитационную работу среди крестьян, призывая защищать свои права. В 1905 году его избрали делегатом Южно-Уссурийского крестьянского съезда, который состоялся 28–29 декабря того же года. Но после завершения работы участники съезда были арестованы в полном составе. Кирилов был осужден и находился в заключении полтора года. Октябрьскую революцию 1917 г., он встретил с восторгом, связывал с нею исполнение светлых мечтаний о благе и здоровье народа. В период революционных событий и после возглавил медицинскую службу водных путей Амурского бассейна, организовал медицинскую помощь населению, проводил большую санитарно-просветительную работу [12; 13].
В Приморском крае хорошо известен уроженец г. Владивостока врач Константин Николаевич Павленко. Для получения высшего медицинского образования он уехал в Казань, а по завершении обучения в 1918 г. вернулся в Приморье. В то же году его направили в село Шкотово, где он проработал всю гражданскую войну в сельской больнице. Он не просто выполнял свой врачебный долг, а рискуя жизнью, оказывал медицинскую и лекарственную помощь красным партизанам и узникам японских застенков. По воспоминаниям самого Павленко командование Белой Армии подозревало его в связях с партизанами, но, по-видимому, особых доказательств для ареста не хватило. После окончания Гражданской войны и до 60-х гг. К.Н.Павленко возглавлял региональное здравоохранение в Приморском крае и работал главным врачом в краевой больнице [14].
Многие врачи и фельдшеры Владивостокского морского госпиталя в годы Гражданской войны и иностранной интервенции лечили раненых красноармейцев и партизан, изготовляли фальшивые, помогали медикаментами и перевязочными материалами. Некоторые фельдшеры ушли в партизанские отряды [15, с. 78].
Среди них, Николай Васильевич Оранский (1889–1962), который в 1914 г. после окончания медицинского факультета Казанского университета был направлен на службу в Приамурское военное ведомство. Во время революции 1917 г. он работал военным врачом в 3-м крепостном госпитале на острове Русский, пытался выехать в родную Казань, но тщетно. В период иностранной интервенции Оранский переехал из Владивостока в Ольгинский уезд, где работал в должности участкового врача. Оказывал медицинскую помощь раненым и больным партизанам, всячески содействовал партизанскому движению [15, с.106].
Николай Александрович Левков, дворянин, сын земского врача Саратовской губернии, окончив в 1910 г. Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию, прибыл в 1-й крепостной госпиталь на о. Русский. Он был организатором ликвидации эпидемии легочной чумы в 1921 г. Решился остаться жить в Советской России, его жена-француженка пережила вместе со своим мужем и двумя детьми все невзгоды Гражданской войны и интервенции. После установления в октябре 1922 г. советской власти на Дальнем Востоке Н. А. Левков был назначен на должность хирурга во Владивостокский морской госпиталь, а с 1926 по 1929 г. являлся начальником госпиталя [15, c. 86]. Сегодня, прекрасно понимаешь, какой мужественный поступок совершил врач Н. А. Левков, имея такую биографию
О нелегком выборе врачей свидетельствуют следующие факты. Военные врачи служили сначала в Белой армии, затем переходили в Красную армию. Так, например, Иосиф Леонтьевич Капусто выпускник медицинского факультета Томского университета вначале революцию не принял, служил в армии Колчака до 1919 г. Но в 1920 г. перешел на службу в Рабоче-крестьянскую красную армию – РККА. После открытия в 1925 г. Владивостокского морского госпиталя стал первым его начальником [15, с. 85].
Но были и врачи, которые вначале поддержали большевиков, а потом эмигрировали. Так, например, на одном из заседаний Общества врачей Центральной больницы КВЖД в октябре 1921 г. рассматривался вопрос о докторе М. И. Моносзоне, которого коллеги обвинили в коммунистической агитации в период его службы в 1920 г., в Красной армии в Амурской области, где он занимал должность начальника санитарной части фронта. В итоге доктор Моносзон был исключен из общества врачей, хотя и продолжал заниматься вольной практикой [14].
После «Исхода» в октябре 1922 г. множество беженцев покинуло Владивосток морским путем. Помимо воинских частей был эвакуирован и смешанный госпиталь с больными и раненными, медперсоналом в количестве двухсот пятидесяти человек. В Шанхай с флотилией адмирала Старка ушли талантливые владивостокские врачи – работники госпиталя. Среди них: Адам Алексеевич Шишло, доктор медицины, выпускник медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге, стажировался во Франции, один из талантливейших учеников Л. Пастера в 1906–1922 гг. служил во Владивостокском морском госпитале. До 1925 г. был председателем общества русских врачей и возглавлял Русское медицинское научное сообщество; Сергей Михайлович Блюменфельд – доктор медицины, основатель приморской нейрохирургии и оперативной гинекологии, по мнению современников, считался лучшим европейским хирургом. Федор Альбертович Дербек врач-офтальмолог, сначала жил в Китае, затем эмигрировал в Германию; Михаил Александрович Бергер – первый окулист и невропатолог госпиталя[15, с. 48, 72, 84].
Имена многих госпитальных врачей встречаются в работах по истории русских колоний в Шанхае, Харбине, Маньчжурии, Австралии, Америки и других стран. Как считает исследователь истории Военно-морского клинического госпиталя Тихоокеанского флота Б. Г. Андрюков, эмиграция военных врачей нанесла невосполнимые потери госпиталю, этот период в его истории еще недостаточно изучен и ждет своего часа [15, с. 83].
Эмигрировал вместе с ранеными на судне флотилии адмирала Старка и начальник санитарной службы Земской Рати С. К. Сажин (1887–1972). Вместе с армией Колчака он добрался до Дальнего Востока и некоторое время прослужил главврачом в военном госпитале Уссурийска. В эмиграции с 1923 по 1954 г. он последовательно работал врачом в Чанчуне, затем в частной больнице доктора Голубева на станции Пограничная, в западном районе Маньчжурии, где оказывал медицинскую помощь беженцам из Трёхречья, на лесных концессиях КВЖД на станции Шидохэды, в Общественной монастырской больнице в Харбине. В 1954 г. его арестовали как бывшего белогвардейца и семь лет 67-летний врач отбывал наказание по решению суда на тяжелых работах на территории СССР [16].
И таких врачей, как Сажин, не принявших революцию, оказалось немало. Уезжали врачи из Владивостока, Уссурийска, Хабаровска, Благовещенска. Среди них, И. Д. Прищепенко, возглавлявший Благовещенскую переселенческую больницу в начале XX в., в последующем – городской глава.
Уехали из Приморья в Харбин врачи Н. Т. Коренев, Н. Я. Худыкин, А. В. Линдер, М. Н. Юзефович, Г. А. Бергман, М. К. Коравко, С. Е. Мазин, В. Ф. Серебряков. В Шанхае, поселились и бывшие врачи Владивостокской городской больницы Н. Н. Пчелкин, Н. И. Христенко, А. А. Михеев. Уехал в Америку Н. В. Ланковский [17, с. 97].
Большинство из русских врачей-эмигрантов осело в Харбине – 150–200 чел., Шанхае – примерно 30–50 чел., в Пекине – 15 чел., в других городах Китая – единицы. Уезжали из России ассистенты и ординаторы ведущих клиник и университетов Москвы, Петрограда, Казани, Томска. И все же большую часть бежавших медицинских работников составили рядовые врачи бывшей Российской империи, различными путями добравшиеся до Владивостока и уехавшие из него в чужие страны навсегда [14].
Никто не вправе сегодня осуждать выбор врачей того времени, а непростая биография врача С. К. Сажина, приведенная выше, является тому подтверждением. Почему врачи срывались с насиженного места и уезжали в «никуда»? Ряд представителей медицинского сообщества, которые не приняли идеи большевизма, последующие радикальные изменения в стране и эмигрировали, считали, что октябрьская революция привела к полному разложению государственных основ и краху великой державы, что возврата к прежним устоям уже никогда не будет. Поэтому они осознанно и навсегда покидали Россию.
Кто-то из врачей надеялся, что можно будет в скором будущем вернуться на свою историческую Родину. Отрицательную роль сыграли слухи о том, что большевики будут расправляться с дворянами и с теми, кто работал военными врачами в Белой армии. Кто-то просто опасался за судьбу своих близких и родных, а будущее детей. И все они мечтали о лучшей доле за границей, о продолжении научной карьеры. Удалось это немногим, только врачам с мировым именем, как, например, Адольфу Эдуардовичу Бари (1870–1937), известному русскому психиатру невропатологу, ученику В.М. Бехтерева, бывшему профессору Психоневрологического института. В 1917 г. его мобилизовали и направили военным врачом во Владивосток, который в то время представлял собою самую мощную военную крепость. Там он получил назначение на должность санитарного инспектора Российской Дальневосточной эскадры. Через пять лет его назначили главврачом морского госпиталя во Владивостоке. Много времени Бари уделял общественной работе, возглавлял Общество русских врачей в Приморской области. Бари был решительным противником революции, что и подвигло его на эмиграцию в Китай в 1927 г. Он осел в Шанхае, где некоторое время прослужил врачом и Русском Полку Шанхайского волонтерского корпуса (1927–1932 гг.), а после занялся преподавательской, научной и общественной деятельностью. Бари прекрасно владел несколькими иностранными языками, что помогло ему устроиться на работу Св. Иоанна в Шанхае, а затем в Центральный Правительственный Китайский Университет в Пекине [18, с. 47–48].
При анализе скупых строк некрологов, проливается свет на судьбы некогда известных русских врачей, которые просто затерялись среди десятков тысяч русских эмигрантов [19; 20]. Но по их деятельности за рубежом, можно с уверенностью сказать, что русские до конца своих дней любили свою историческую родину, пытались сохранить русскую культуру и традиции.
Некоторые из рядовых врачей так и исчезли в водовороте событий. И не только за рубежом, но и в Советской России.
Таким образом, на политическую и гражданскую позиции русских врачей влияла вся совокупность российской социокультурной действительности. Следует учитывать также особенности судеб каждого врача, многообразие условий формирования их взглядов, различия в объеме и характере социального опыта, индивидуальные особенности и жизненные ситуации. Февральская революция получила безоговорочную поддержку врачей, а Октябрьская была воспринята большинством из них негативно. Первым следствием размежевания врачебной интеллигенции была работа военными врачами либо в Белой, либо в Красной армиях, а в дальнейшем эмиграция. Но большинство врачей приняли сторону советской власти и остались работать в России.