Nailya SanyarovaРедупликация как повтор, удвоение основы или целого слова являет собой одно из интереснейших структурных и экспрессивных процессов современного русского языка. Проблема редупликации широко и активно исследуется в работах современных русистов, что является свидетельством непрекращающегося интереса к этому уникальному явлению. Более того, проблема редупликации привлекает внимание и людей, казалось бы, не имеющих никакого отношения к лингвистике. Знатоком в данной сфере является, к примеру, М. Д. Голубовский – академик РАЕН, генетик, историк науки, доктор биологических наук, член Всероссийского общества генетиков и селекционеров, автор статьи «Слова-повторы в языке (редупликация)», в которой проводится оригинальная параллель между редупликацией в генетике и языке [1]. Однако специальных исследований, посвященных правописанию редупликатных образований, их пунктуационно-орфографическому оформлению и графической маркированности, на сегодняшний день не имеется (во всяком случае мы с ними не знакомы).
Цель данной статьи – анализ работ, в которых уделено внимание правописанию сложных слов, в том числе и редупликатных образований. Правописание редупликатов рассматривается в соответствии с их пунктуационно-орфографическим оформлением и графической маркированностью.
Необходимо отметить, что в последние годы термин «правописание» стал вытесняться такими терминологическими сочетаниями, как «пунктуационно-орфографическое оформление» и «графическая маркированность». При этом в большинстве лингвистических и энциклопедических словарей дефиниция слова «правописание» отсутствует, а имеется определение синонимичного термина «орфография». Приятным исключением является Малый академический словарь русского языка под редакцией А. П. Евгеньевой, где читаем: «Правописание, -я, ср. Общепринятая и единообразная система правил написания слов; орфография» [2]. Из лаконичного определения вытекает, что правила правописания предписывают, чтобы для всех слов применялось единое, одинаковое правило написания. На практике мы нередко становимся свидетелями нарушения данного предписания, и особенно часто это проявляется в правописании сложных слов.
Что касается редупликатных образований, то в лингвистической литературе долгое время вопрос их правописания не акцентировался, так как в этом не было необходимости: правило правописания сложных слов во всех академических справочниках и словарях по русскому язык было единообразным. Например, в «Справочнике по правописанию и литературной правке» Д. Э. Розенталя в § 91 «Дефисное написание повторяющихся слов» указано, что «между двумя повторяющимися словами пишется дефис, если образуется сложное слово, обычно с одним фонетическим ударением. Сюда относятся: 1) имена прилагательные со значением усиления признака: белый-белый (в значении «очень белый»), слабенький-слабенький (в значении «очень слабенький»); ср.: ...Птички уже поют в лесу, заря на востоке, розовая-розовая, воздушная-воздушная, плакать хочется, такая милая заря (В. Панова)…» [3]. Как видим, правило несложное: повторяющиеся слова пишутся через дефис, их правописание является полуслитным.
Так, З. А. Пахолок, анализируя единицы разных уровней, имеющие в структуре повторяющиеся компоненты, в круг рассматриваемых вопросов включила и их правописание, относительно которого автором сказано буквально несколько слов: «Между повторяющимися словами пишется дефис, если образуется сложное слово с одним основным и одним побочным ударением: “Сергея удивило и то, что сейчас он был спокоен, он даже усмехнулся чуть-чуть, разобрав этот сухой голос”» [4]. Лаконичность в данном случае была обоснована, и добавлять что-либо к правилу правописания не было необходимости. Между повторяющимися словами в составе редупликата всегда ставился один-единственный знак, и этим орфографическим знаком был дефис.
Однако и язык, и орфография развиваются, и в правописании редупликатов начинают происходить изменения: вместо привычного дефиса в их написании появляется пробел, на который впервые обратила внимание К. А. Гилярова. В статье, посвященной удвоенным существительным, автор пишет, что «на письме сдвоенное слово пишется чаще всего через дефис, реже – через пробел» [5]. Исследователь приводит примеры: «Я сняла дачу – такую дачу-дачу... с местом для шашлыка и вечернего чая, с видом на закат…»; «Все женщины разные, и по жизненному опыту знаю, что далеко не все мамы прям “мама мама”»! Мое окружение было на все 100 уверено, что я на 5 день после родов побегу на переговоры и т. д. А я оказалась “сильно мама мама”» [6]. Впоследствии указание на возможность использования пробела в правописании редупликатов появится в работах и других лингвистов [7].
Интересное наблюдение по поводу участившихся случаев использования удвоенных существительных в разговорной речи сделала журналист Лиля Пальвелева, отметившая, что наиболее частотная модель «девочка-девочка» не случайно стала названием научного доклада А. К. Гиляровой «Такая девочка-девочка. Семантика редупликации существительных». По мнению журналистки, «поздняя осень, холодная осень, дождливая осень – все это куда точнее и конкретнее, нежели “осень-осень”. Только ведь и скучнее тоже. А редуплицированные существительные забавны, потому что немного нелепы. Недаром эти сдвоенные слова всегда произносятся на одном дыхании, без паузы на месте дефиса, да еще и выделяются особой интонацией» [8]. Как видим, отношение к удвоенным существительным Л. Пальвелева сумела метко и емко выразить посредством всего двух слов, охарактеризовав их ироническо-снисходительным – «забавные» и пренебрежительно-обидным – «нелепые». Мы считаем, что удвоенным существительным здесь дана исчерпывающая характеристика, затрагивающая их стилистические и коммуникативные особенности. Несомненно, даже в разговорной речи использовать удвоенные существительные следует крайне осмотрительно, чтобы окружающие не расценили речевую культуру коммуниканта как неадекватную его лингвосоциальному статусу.
Н. Г. Петрова, исследуя поэтический дискурс футуристов, отмечает встречающийся в нём повтор тождественных лексических единиц, в том числе лексический и редупликатный повторы. Автор обращает внимание на их дефисные написания, в результате которых образуются сложные слова разных частей речи, а также на тот факт, что «различия в пунктуационном и орфографическом оформлении редупликатов позволяют передать (подчеркнуть) или усиление имеющегося значения (у наречия и местоимения), или изменение значения, например, у глаголов несовершенного вида значение длительности действия… меняется на значение непрерывности или интенсивности действия» [9]. Н. Г. Петрова приводит многочисленные примеры, в том числе из творчества В. Хлебникова: «Смéйево, смéйево, / Усмей, осмей, смешики, смешики, / Смеюнчики, смеюнчики», «Пойте-пойте, бубенчики ландышей, / Пойте-пойте вы мне». Помимо пунктуационно-орфографического отличия, исследователь указывает на семантические оттенки, характерные для лексических и редупликатных повторов. Отмечается, что осложнение повтора пунктуационно-графическими средствами позволяет дополнительно обратить внимание читателей на уже актуализированные за счет повтора те или иные важные в семантическом плане элементы описываемой ситуации.
Н. Г. Петрова отмечает частое употребление И. Северяниным восклицательного знака между компонентами редупликата: «О, сердце! сердце! твое спасенье – в твоем безумьи!», «Придет Поэт – он близок! близок! – / Он запоет, он воспарит!» Восклицательный знак здесь, по мнению автора, графически передает эмоциональную прерывистость речи. По поводу целесообразности использования восклицательного знака Н. Г. Петрова пишет следующее: «Представляется, что “неправильная” пунктуация (ненормативное употребление восклицательного знака) рассчитана на читателя. Это своего рода знак, коммуникативно ориентированный на адресата. Будучи “отделяющим” (А. Б. Шапиро) и “интонационным” (Н. С. Валгина), восклицательный знак в приведенных примерах обладает еще и экскламационной функцией, то есть функцией знаков препинания, ориентирующих текст на произношение» [10]. Как видим, уже в начале XIX века футуристы, прекрасно чувствующие ритм и семантику текста, активно использовали в редупликатных повторах не только нормативный дефис, но и ненормативные запятую и восклицательный знак.
Экскламанационная функция редупликатных повторов особенно важна, так как она может выступать в качестве критерия разграничения лексических и редупликатных повторов. Лексические повторы произносятся замедленно, неторопливо, с паузами, так, как если бы они были написаны через запятую, а редупликатные повторы, будучи одним фонетическим словом, произносятся быстро, без пауз, на одном дыхании, так, как если бы они были написаны через дефис. Попробуем применить критерий экскламационной функции к повторам с восклицательным знаком, чтобы определить вид повтора. Ср.: «О, сердце! сердце! твое спасенье – в твоем безумьи!» (И. Северянин), «Придет Поэт – он близок! близок! – / Он запоет, он воспарит!» (И. Северянин) – «О, сердце-сердце! твое спасенье – в твоем безумьи!», «Придет Поэт – он близок-близок! – / Он запоет, он воспарит!» В данных высказываниях представлены, безусловно, редупликатные повторы с восклицательным знаком. Еще один пример, ср.: «Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю! / Италия! Германия! Австрия!» (В. Маяковский) – «Вечернюю-Вечернюю-Вечернюю! / Италия! Германия! Австрия!» В этом примере, как видим, замена повторов на редупликатные не получилась: смысл высказывания потерян. Следовательно, перед нами лексические повторы, пунктуационно-орфографическое оформление которых подчеркнуто синтаксическим и графическим параллелизмом – рядом существительных с восклицательными знаками «Италия! Германия! Австрия!». Таким образом, правописание редупликатных повторов обогатилось еще одним ненормативным пунктуационным знаком – восклицательным.
Ранее Н. Г. Петрова писала о том, что повторение в поэтических произведениях К. Бальмонта одних и тех же слов выполняет двоякую функцию:
«а) расчленение повторяющихся слов на самостоятельные синтагмы:
Но мысль ее, как друг послушный,
Уже зовет, зовет (“С морского дна”, 3);
б) слитное и убыстренное произнесение повторяющихся форм, обозначающее акцептирование и интенсивность:
Тот звук поет о снах немых:
“Усни – усни – усни” (“С морского дна”, 1)» [11].
Если в первом примере несомненен лексический повтор, который оформлен посредством традиционного знака – запятой, то пунктуационно-графическое оформление второго случая необычно и, как следствие, его квалификация затруднена. Рассмотрим второй случай. Вызывает сомнение слитность конструкции, так как каждая лексема в ней оформлена как самостоятельное слово. Несмотря на это допустим, что перед нами лексический повтор с ненормативным пунктуационно-орфографическим оформлением, при котором вместо традиционной запятой между повторяющимися словами стоит тире. Применение критерия экскламанационной функции повторов также подтверждает, что перед нами лексический повтор, так как его компоненты произносятся только в замедленно-успокаивающем ритме.
Ср.:
Тот звук поет о снах немых:
«Усни – усни – усни»
и
Тот звук поет о снах немых:
«Усни-усни-усни».
Комментарий Н. Г. Петровой представляется нам несколько противоречивым: с одной стороны, утверждается, что повторы слитные – хотя это не соответствует действительности, а с другой стороны, что повторы убыстренные, далее – акцентированно-интенсивные – а это, как известно, свойства редупликатных повторов. Полагаем, что, исходя из приведенных нами аргументов, повторяющиеся слова «Усни – усни – усни», оформленные посредством пунктуационного знака «тире», следует квалифицировать как лексические повторы. Данный пример является ярким свидетельством развития тенденции к ненормативному пунктуационно-орфографическому оформлению сложных слов, в том числе и лексических повторов. Подчеркнем, что правописание повторяющихся лексических элементов обогатилось ненормативным пунктуационным знаком – тире.
Пунктуационно-орфографическое оформление сложных слов становится все разнообразнее. Исследование функциональных характеристик подтипов рифмованных редуплицированных образований, проведённое Н. В. Шульгой, показало, что имеется четыре способа их оформления, которые совпадают в трех языках: русском, белорусском и английском. К первому и третьему способам отнесены дефис и пробел соответственно, на которых останавливаться не будем. Два других способа оформления вызывают неподдельный интерес, особенно второй способ – постановка запятой: “…It's bad enough they pay you what I’m ashamed to tell my friends, but at least on time they could be!” / “Time, shmime,» said Pappa, irritably. «Look, don’t make me silly talk at breakfast, it should choke me each bite in the throat”… (I. Asimov. Second Foundation). Очевидно, редупликатные образования серьёзно настроены на «чужой» пунктуационный знак – запятую, которая всегда была собственностью лексических повторов.
Необычен и четвертый способ оформления, о котором говорит Н. В. Шульга, – «редупликант и редупликатор разделены служебной частью речи – повторяющимся предлогом или союзом(так называемая “разорванная редупликативная форма”): Бригадир ходит, обсматривает, сколько выложили. Доволен. / – Хорошо положили, а? За полдня. Без подъёмника, без фуёмника (А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича)» [12].
Приведенные примеры демонстрируют отступление от традиционно-нормативной практики пунктуационно-орфографического оформления редупликатных образований. Вопреки норме полуслитного написания, редупликаты могут писаться раздельно: через пробел, через запятую, с предлогами, визуально напоминая правописание повторяющихся лексических элементов.
Рассмотрим правописание редупликатных образований и функции дефиса в новом формате. Ученые все чаще склоняются к мысли, что функции дефиса расширились, а сам дефис стал полифункциональным знаком.
Так, С. В. Друговейко-Должанская не случайно в качестве эпиграфа к своей статье взяла высказывание А. А. Реформатского: «Случаи, когда определенные знаки, системы знаков, характер знаков безусловно обозначают что-то раз и навсегда, – исключения» [Цит. по: 13]. Обращение исследователя к полуслитным дефисным написаниям показало, что дефис может выполнять одновременно две функции – соединительную и разделительную. Кроме того, автором названы случаи употребления дефиса в роли как орфографического, так и пунктуационного знака. Дефис как пунктуационный знак используется при соединении одиночного приложения с определяемым словом (юноша-студент, Волга-река), а также при повторе слов (едва-едва, большой-большой), в сочетаниях слов одного и того же корня (день-деньской, строго-настрого) и в синонимических или антонимических сочетаниях слов (нежданно-негаданно, купля-продажа).
Аналогичного мнения придерживается и Л. Довгань, отмечающая, что при двух или трёх разнородных функциях дефиса основной функцией является орфографическая. То есть с помощью дефиса оформляется полуслитное написание некоторых слов (по-нашему, кто-либо, во-первых); дефис используется как знак переноса слов (се-стра, сес-тра или сест-ра). Однако дефис может быть и пунктуационным знаком – если находится между определяемым существительным и одиночным приложением (Маша-резвушка, осетин-извозчик) [14].
По мнению Т. А. Остриковой, дефисы бывают орфографические; пунктуационно-орфографические (девушка-красавица); оформляющие сокращения (25-процентный); технико-орфографические (ака-ция); лингвистические: структурный знак морфемного членения слова (пред-диплом-н-ый) и дефисы слогоделения (по-ло-же-ни-е); стилистические (знак выразительности: Ну о-о-чень навязчивая реклама!); висячие: в сокращенной записи однородного ряда слов (кино-, теле- и видеофильм) и изолированной морфемы, взятой вне слова (ср. вы – приставка, вы местоимение) [15]. Как видим, в перечне разнородных функций дефиса выделена и синкретичная функция – пунктуационно-орфографическая.
Впервые полифункциональность дефиса четко рассмотрена в статье Т. В. Поповой. Отмечено, что дефис используется в пяти основных сферах: орфографии, пунктуации, словообразовании, текстообразовании и в сфере создания метатекста и метаязыкового описания. Нас интересуют, исходя из предмета нашего исследования, две функции дефиса – орфографическая и пунктуационная. Рассматривая «дефис как пунктуационный знак», автор поясняет, что он используется для привычного оформления не только слов, но и некоторых синтаксических единиц, например, «для оформления идиоматизированных, отчасти фразеологизированных сочетаний слов, таких, например, которые образованы повтором одного и того же слова либо синонимичных или близких по значению (или форме) лексем: синий-синий, еле-еле, умница-разумница, волк-волчище, страсти-мордасти, хухры-мухры, путь-дорога, ёлки-палки. Обычно такие сочетания слов имеют значение «интенсивного проявления признака» (синий-синий, еле-еле, умница-разумница, писал-писал, шел-шел) или неопределенности, приблизительности (полунемец-полурусский, день-другой, год-два, человек десять-пятнадцать, в марте-апреле) [16].
К оформленным с помощью дефиса синтаксическим единицам отнесены также словосочетания с однословным приложением после определяемого слова (отец-старик, редактор-профан) и висячий дефис, который является средством соединения однородных членов предложения в сжатые, более экономные перечисления: одно- и двухэтажные дома, фото- и телевизионная аппаратура и т. д. Обратим внимание на четкую трактовку Т. В. Поповой функции дефиса: речь идет не о выполнении им пунктуационной роли, а о том, что в данных случаях дефис является не орфографическим знаком, а пунктуационным.
В диссертационном исследовании Т. Д. Нгуен дефисосодержащие единицы рассматриваются как самостоятельная разновидность окказионализмов не только в лингвистическом, но и прагматическом аспекте. Выделяются функции окказиональных дефисосодержащих единиц: характеризующая, сигнализирующая, антропонимическая, обобщающая, стилеобразующая, цитатная, игровая и компрессивная, а также главная – номинативная функция [17]. Отмечается, что неузуальные дефисные написания употребляются как средства выразительности: при помощи дефиса можно выделить отрезок текста, придать ему экспрессию, выразительность, заметность, наделить описание различной коннотацией.
Т. Д. Нгуен выделяет основные сферы употребления дефиса в современном русском языке и показывает его функции, в том числе и пунктуационную. Мы не будем останавливаться на этих положениях, поскольку они идентичны тем сферам и функциям, которые указаны в статье Т. В. Поповой [18].
В связи с рассматриваемой проблематикой отметим, что в последние годы появились работы, в которых исследуются такие новообразования с дефисными способами написания, как дефисные комплексы [19, 20], дефисные композиты [21, 22], дефисные образования [23] и др. Исследователи отмечают, что во всех новообразованиях дефис является широкоупотребительным орфографическим знаком, а точнее – окказиональным, выполняющим несвойственные ему ранее функции.
Дефисные способы написания слов и предложений начали широко исследоваться как приемы графической маркированности, приводящие к композиционно-графическим сдвигам, в языке современной прозы, в языке СМИ. Данное направление под руководством Г. Д. Ахметовой стало одним из перспективных в современной лингвистике. В результате сотворчества Г. Д. Ахметовой и ее учеников Лю Гопина и Чжоу Чжунчэн в свет вышла книга «Языковые традиции и языковые процессы в духовном пространстве русской прозы» [24], в которой рассматриваются языковые процессы, наблюдаемые в современном языке. К числу таких процессов отнесена и композиционно-графическая маркировка, которая проявляется в маркированности отдельных композиционных отрезков.
К явлениям графической маркировки (графическим сдвигам) Г. Д. Ахметова относит особенности шрифта (крупный, жирный, курсив, мелкий и др.); специальные значки (звёздочка и др.); квадратные скобки; окказиональное употребление дефиса; полное отсутствие знаков препинания [25]. Так, относительно дефиса автор пишет, что «окказиональное употребление дефиса – одно из наиболее распространённых графических явлений, но и одно из самых загадочных, малообъяснимых» [26]. Дефис не всегда может выполнять композиционную роль, однако нередко с его помощью создается новое слово или термин. Употребление дефиса связано с динамическим процессом в современной прозе, который автор называет «словообразовательным взрывом». Таким образом, окказионально употребленные знаки препинания или же полное их отсутствие приводят к грамматико-семантическим сдвигам в языке.
Отметим, что мы коснулись лишь отдельных направлений, связанных с развитием редупликатных новообразований и их пунктуационно-орфографическим оформлением, или графической маркированностью. В действительности их насчитывается гораздо больше, и все они связаны с активными процессами в системе современного русского языка. Например, Н. А. Николина считает, что «одним из активных процессов в современной русской письменной речи является регулярное образование и интенсивное употребление дефисных комплексов разной структуры» [27]. Дефисные комплексы используются не только в философском дискурсе, но и в литературно-критических и искусствоведческих текстах, текстах СМИ, в Интернете, они воспринимаются как яркая примета современной поэзии и прозы.
Еще более точно и выразительно охарактеризовала сложившуюся ситуацию Т. В. Попова: «Русское словообразование рубежа ХХ–ХХI веков явно свидетельствует о том, что “праздник вербальной свободы”, начавшийся в русском языке после перестройки, не только не завершен, но даже набирает силу» [28]. Появление неолексем (новообразований-«кентавров») привело к возрастанию продуктивности графико-орфографического способа словообразования, или графиксации, к появлению новых словообразовательных формантов, новых словообразовательных моделей и формированию класса дериватов нового типа. Среди рассмотренных одиннадцати разновидностей графиксации Т. В. Поповой выделена и такая разновидность, как «грамма-редупликация – повтор буквы: “Ну рай!.. Только вот плохо – ждешь-ждешь-ждешь… Тишшшшшина”» [29].
Мы считаем, что причиной расширения функций дефиса и, как следствие, появления окказионализмов и сложных слов с вариативным написанием стали особенности интернет-дискурса, который превратился в модное коммуникативное пространство, диктующее пользователям свои правила. Окказионализмы (новообразования) все чаще употребляются в художественных и рекламных текстах, в электронных СМИ, в интернет-блогах, диалогах социальных сетей и других формах интернет-коммуникации. Вариативные написания сложных слов, отражающие интенции авторов, в текстах интернет-дискурса могут восприниматься двояко: с одной стороны, носители языка реализуют здесь своё право выбора в использовании того или иного пунктуационно-орфографического знака, а с другой – наблюдается сознательное (или несознательное) нарушение ими норм правописания. Окказионализмы и сложные слова в интернет-тексте порой используются слишком часто и воспринимаются как досадный языковой мусор, снижающий эффективность общения в электронной среде. Поскольку разнообразие правописания подобных слов противоречит нормативным ограничениям и одновременно отражает языковые интенции коммуникантов, а также связано с активными языковыми процессами, очевидно, их следует принимать как данность, как языковую особенность письменной разговорной речи первой четверти XXI века.