Full text

После прихода к власти большевики, как известно, стали строить государство на принципиально новых государственно-правовых отношениях, идейная основа которых изначально содержалась в принятой еще в 1903 г. Программе РСДРП(б) и нашла определенное отражение в решениях Второго съезда Советов 25–26 октября 1917 г. При этом нужно иметь в виду, что в силу острейшего внутриполитического положения в стране советской власти приходилось корректировать, и существенно, сформированные ранее большевистские установки. Это относилось и к карательной политике, которая формировалась не в академических и парламентских дискуссиях, а в условиях военно-революционного кризиса, где важнейшую роль имели органы государственной безопасности, поскольку речь шла о том, быть ли вообще советской власти. В этом контексте, как представляется, в историко-правовой литературе недостаточно раскрыто влияние ВЧК на содержание и реализацию карательной политики. Рассмотрим этот аспект подробнее, опуская общеизвестные факты об образовании, деятельности и прекращении функционирования ВЧК и имея в виду, что составляющими карательной политики являются прежде всего ее уголовный, уголовно-процессуальный и уголовно-исполнительный блоки.

Для начала необходимо отметить, что исходная ситуация, в которой оказалась советская власть после революции 1917 г., в рассматриваемом контексте характеризовалась следующими основными факторами: во-первых, большевикам оппонировали их политические конкуренты, некоторые из них, подчеркнем, обладали своими вооруженными структурами, что априори предполагало жесткость противостояния; во-вторых, Россия продолжала находиться в состоянии войны с Германией и ее союзниками. Борьба на два фронта требовала максимальной мобилизации всех имевшихся ресурсов и принятия быстрых и эффективных решений, при этом нужно еще учесть, что советская власть практически «с нуля» начала создавать свои правоохранительные органы и формировать правовую базу, используя принцип «революционной целесообразности».

В условиях сложившегося правового беспорядка на ВЧК возлагалась функция одного из основных государствоподдерживающих органов в сфере правоохранения. И эту функцию ВЧК во главе с Дзержинским выполняла со всей присущей ему и его соратникам решительностью и преданностью идеалам революции, равно как и с нарушениями, если использовать современную терминологию, основных прав и свобод граждан (за это ВЧК в постсоветской литературе подвергается довольно жесткой критике, и нередко, на наш взгляд, с перехлестом, без учета иных аспектов деятельности этого органа советской власти, имевших гуманный характер).

23 февраля 1918 г. ВЧК, основываясь на постановлении СНК о борьбе со спекулянтами, поместила в «Известиях» информацию, где, в частности, указывалось: «все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстаний для свержения советской власти <…> будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления» [1]. Фактически здесь ВЧК сама себе предоставила чрезвычайное полномочие выносить решения о применении наказания в виде смертной казни. В развитие этого полномочия ВЧК весной 1918 г. разработала инструкцию о производстве ареста с последующим заключением в концлагерь, а также о применении расстрела – данный документ извлечен из архива и опубликован в книге Е. М. Альбац, и согласно этому акту подлежали расстрелу: «все бывшие жандармские офицеры по специальному списку, утвержденному ВЧК; все имеющие оружие без разрешения, если нет налицо смягчающих обстоятельств; все с обнаруженными фальшивыми документами, если они подозреваются в контрреволюции; изобличенные в сношениях с российскими и иностранными контрреволюционерами; все активные деятели контрреволюционных партий (кадеты, октябристы и проч.); все активные члены партии социалистов – революционеров центра и правых» [2]. В другом документе (Инструкция чрезвычайным комиссиям на местах от 1 декабря 1918 г.) указывается, что чрезвычайные комиссии, «являясь органом борьбы в острые моменты революции, накладывают в случае необходимости пресечения или прекращения незаконных действий наказания в административном порядке, но не в судебном, штрафы, высылки, расстрелы и т. п.» [3].

Обращает на себя внимание, что такая чрезвычайная мера, как «расстрел», излагается в перечне в одном ряду, через запятую, со штрафом и высылкой. Из этого и других актов, определявших полномочия ВЧК, следует, что этот орган в одном лице осуществляет функции оперативных работников, следователей, суда и исполнителей наказания. Это касалось также принятия решений о заключении в концентрационный лагерь, и данный аспект мы считаем нужным выделить, поскольку с него берет начало негативная тенденция, связанная с регулированием уголовно-исполнительных отношений не столько законодательными, сколько ведомственными актами (в дальнейшем, даже при наличии ИТК РСФСР 1924 и 1936 гг., фактически положение в ИТЛ и колониях определялось приказами и инструкциями НКВД и ГУЛАГа, и ситуация в этом смысле изменилась только лишь в конце 1950-х гг.).

Принцип принудительности труда для содержащихся в местах лишения свободы советского государства своим истоком также имеет отношение к ВЧК. В этом смысле представляет интерес выступление главы ВЧК Дзержинского на сессии ВЦИК 17 февраля 1919 г., где он формально вносил законопроект о реорганизации ЧК и революционных трибуналов, но фактически сделал также обзор деятельности чрезвычайных комиссий и высказал ряд своих суждений в сфере правоохранения. Дзержинский полагал целесообразным оставить «административные приговоры» (наряду с «уголовными приговорами», выносимыми ревтрибуналами), по которым ЧК имело бы полномочия направлять приговоренных в концентрационные лагеря. Развивая эту мысль, Дзержинский сказал, что «сейчас далеко не используется труд арестованных на общественных работах, и вот я предлагаю оставить эти концентрационные лагеря для использования труда арестованных, для господ, проживающих без занятий, для тех, кто не может работать без известного принуждения, или если мы возьмем советские учреждения, то здесь должны быть применена мера такого наказания за недобросовестное отношение к делу, за нерадение, за опоздание и т. д. <…> Таким образом, предлагается создать школу труда» [4].

Эта идея Дзержинского, в которой, безусловно, было рациональное зерно, в дальнейшем найдет широкое развитие и станет краеугольным камнем в советской исправительно-трудовой политике, причем на длительный период, вплоть до распада СССР в 1991 г. При этом, однако, нужно иметь в виду, что концепция «школы труда» в отношении содержащихся в местах заключения в период конца 1920 – середины 1950-х гг. примет извращенный характер в рамках ГУЛАГА, когда сотни тысяч заключенных станут объектом экономической эксплуатации со стороны государства в качестве дешевой рабочей силы на строительстве и эксплуатации крупных народнохозяйственных объектов в отдаленных районах СССР со сложными климатическими условиями (этот период подробно исследован в литературе [5–7 и др.], в том числе издан огромный массив документов [8]).

Исходя из указанной идеи, Дзержинский сформулировал следующее полномочие в проект решения Съезда ВЦИК: «ВЧК предоставляется право заключения в концентрационный лагерь, причем ВЧК руководствуется точным положением о порядке заключения в концентрационный лагерь (инструкция), которое утверждается ВЦИК» [9]. На этом же заседании ВЦИК Дзержинским были отмечены и другие, не менее значимые, позиции советской власти по содержанию карательной политики советского государства. Так, обосновывая известное правительственное решение о красном терроре (сентябрь 1918 г.) [10], Дзержинский говорил: «Красный террор был не чем иным, как выражением воли беднейшего крестьянства и пролетариата – уничтожить всякие попытки восстания и победить. И эта воля была проявлена. И вот краткий период этого красного террора обнаружил, что в самой России нет другой силы, кроме силы рабочих и беднейших крестьян и их партии – партии большевиков <…> Красный террор победил, показав свою силу» [11].

Вместе с тем нужно иметь в виду, что к тому времени ВЧК и ЧК на местах приобрели в обществе далеко не однозначно позитивную репутацию, что было связано как раз с реализацией ВЧК чрезвычайных полномочий – притом что существовали судебные инстанции (ревтрибуналы), где и должны были рассматриваться дела по контрреволюционным и иным тяжким преступлениям (бандитизм, спекуляция и др.) и приниматься решения о лишении и ограничении граждан наиболее важных прав и свобод (включая право на жизнь). Например, в мае 1918 г. ЧК, функционировавшая на Кубани, опубликовала информацию о том, что в борьбе со спекулянтами ЧК «не остановится ни перед какими мерами вплоть до расстрела» [12].

У части советской правящей элиты такого рода полномочия чекистов вызывали недовольство. Собственно, и само заседание съезда ВЦИК как раз и должно было каким-то образом разрешить это противоречие. Дзержинский, видимо, понимал, что в прежних полномочиях ВЧК не будет поддержана, и обосновал вариант, самоограничивающий полномочия ВЧК; в частности, предложил, что «право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, передается реорганизованным трибуналам, причем следствия по всем делам должны заканчиваться не позднее одного месяца» [13]. При этом, однако, было также предложено, что за ВЧК сохраняется право «непосредственно расправы для пресечения преступлений». Кроме того, по мнению Дзержинского, ревтрибуналы должны были рассматривать дела в кратчайшие сроки (назначение суда не позднее 48 часов после окончания следствия, проводимого чекистами), при этом вызов или невызов свидетелей, обвинителей и защитников должен был решаться самим трибуналом. Все эти предложения в итоге прошли и были включены в Постановление ВЦИК «О правах ВЧК и ревтрибуналов» [14].

Как видно, хотя вопрос о назначении наказаний передавался из ВЧК в трибуналы, но порядок рассмотрения по-прежнему оставался, по сути, чрезвычайным. И эта чрезвычайщина, с подачи Дзержинского как главы ВЧК, в дальнейшем, уже после упразднения ВЧК, найдет свое как организационное развитие в виде «двоек», «троек», «особых совещаний» ГПУ-ОГПУ-НКВД-НКГБ, так и правовое развитие. Наглядным примером может служить также печально известный закон от 1 декабря 1934 г., принятый в связи с убийством Кирова, согласно которому следствие по делам о террористических организациях и террористических актах должно было заканчиваться в срок не более 10 дней, в суде должно было рассматриваться без участия защиты и обвинения, без права обжалования, а приговор к смертной казни должен был исполняться немедленно после вынесения [15]. Одиозность этого закона была настолько очевидной, что даже в период советского «застоя», когда уже не было принято (после хрущевской «оттепели») публично критиковать сталинские репрессии, указывалось на то, что указанный закон был в числе тех, которые «стали служить источником распространения нарушений социалистической законности» [16].

Существенной составляющей карательной политики советского государства начального периода являлись места заключения, где должны были изолироваться лица, причастные к контрреволюционным выступлениям. Здесь ВЧК также имела большие полномочия (ранее мы указывали на полномочие направлять «контрреволюционеров» в концентрационные лагеря). Первым из таких лагерей был Соловецкий лагерь особого назначения, созданный в 1920 г., где, как отмечалось современником тех лет, советским пенитенциаристом Б. С. Утевским, изолировались «члены контрреволюционных организаций, белогвардейцы, реак­ционное духовенство» …активные враги нового общественного строя… заведомые угнетатели и экс­плуататоры народного труда и приверженцы буржуазного и царс­ко-дворянского строя» [17], а по мнению одного из ученых нынешней России, Соловецкий лагерь входил в «систему карательной политики», «размеры и размах» которой «потрясают воображение» [18]. Заметим, что Соловецкий лагерь в первые годы своего функционирования находился в ведении ВЧК.

Помимо концентрационных лагерей в соответствии с декретом ВЦИК от 15 апреля 1919 г. и постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 г. стали создаваться лагеря принудительных работ, куда должны были направляться осужденные по приговорам судов, трибуналов и по решениям ЧК, то есть, как видим, судебные приговоры и решения ЧК в данном случае имели одинаковое значение, хотя политико-правовая природа этих государственных учреждений различна, и это лишний раз свидетельствует об особом значении ВЧК (и ЧК на местах) в правоохранительной системе советской России. Дзержинский, судя по всему, противился сужению полномочий ВЧК, но противостоять тенденции шире внедрять судопроизводство по всем уголовным делам, включая контрреволюционные преступления, то есть тенденции отходить от административных репрессий, он уже не мог.

Об этом свидетельствует, в частности, новое Положение о революционных трибуналах [19], где вновь были расширены их полномочия. Комментируя этот закон в Приказе Президиума ВЧК от 17 апреля 1920 г., Дзержинский совместно с подписавшим документ членом Кассационного трибунала Н. В. Крыленко высказывают интересную мысль: «Трибуналы и ЧК в идеале должны представлять собой единый орган борьбы» [20]. Но этого идеала в практике так и не случилось и не могло случиться в силу, как отмечали, разной природы этих правоохранительных органов, хотя, бесспорно, термин «чрезвычайный» в то время вполне подходил и к трибуналам в силу быстроты и суровости принятия решений и минимума процессуальных прав обвиняемых.

Собственно, сама подоплека взаимоотношений ЧК и трибуналов заключалась в том, чтобы ЧК более аргументированно доказывали судьям предъявляемые обвинения, и в отмеченном Приказе пришлось особо подчеркнуть это как предписание местным ЧК, отметив, в частности, что суд (трибунал) может оправдать подсудимого и даже вообще не принять дело к производству, в связи с чем не следует торопиться направлять дело в судебную инстанцию и «крайне нежелательно», чтобы чекисты проявляли недовольство ввиду возврата дел из трибунала. И далее местным ЧК предлагалось использовать оставленное все-таки для ЧК полномочие направлять обвиняемых в контрреволюционных и иных преступлениях, находившихся в ведении ЧК, в лагеря (на срок до 5 лет) в административном порядке – в случаях, когда «данных для судебного наказания недостаточно и где всякий суд, даже самый суровый, их всегда или в большей части оправдает» [21].

Заметим еще, что данный приказ представляет собой сбалансированную позицию между ВЧК и ревтрибуналами (Дзержинский и Крыленко) с целью устранить «антагонизм» между этими ведомствами (в приказе использован именно такой термин, хотя он, на наш взгляд, явно преувеличивал разногласия, поскольку Крыленко также полагал необходимым предельно упрощать производство по политическим делам, но при этом все же сохранять форму суда, который должен быть «послушным орудием власти» [22]). В частности, оставляя указанное полномочие ЧК, в приказе вместе с тем подчеркивается, что «нормальная репрессия» – это судебная репрессия, а административная репрессия – это «исключительная репрессия». Противостояние Дзержинского и Крыленко проходило именно по этому рубежу – в какой мере следует обеспечивать процессуальные права обвиняемых прежде всего в контрреволюционных преступлениях (Ленин, на наш взгляд, колебался между этими двумя позициями: ему нужны были и законность, дабы выглядеть цивилизованно в окружении других стран, и «беспощадное» и быстрое устранение «врагов» советской власти). По мере улучшения обстановки на фронтах Гражданской войны позиция, которую представлял Крыленко, брала верх, и в итоге, как известно, ВЧК была упразднена (Декрет ВЦИК от 6 февраля 1922 г.).

Однако уже в том же 1922 г. ГПУ как преемник ВЧК получит чрезвычайные полномочия в борьбе с бандитизмом, затем начнутся индустриализация, коллективизация, будет объявлено об обострении классовой борьбы, и чрезвычайщина фактически окажется перманентной и длительное время будет превалировать над актами, содержавшими относительное гуманные составляющие карательной политики (временная инструкция «О лишении свободы, как мере наказания, и о порядке отбывания такового» [23], Руководящие начала по уголовному праву [24], закон, предусматривающий условно-досрочное освобождение [25] и др.), и в определенной мере противоречить установкам принятой в 1919 г. Программы РКП(б), где, в частности, говорилось, что «в области наказания <...> суды уже привели к коренному изменению характера наказания, осуществляя в широких размерах условное осуждение, введя как меру наказания общественное порицание, заменяя лишение свободы обязательным трудом с сохранением свободы, заменяя тюрьмы воспитательными учреждениями и давая возможность применять практику товарищеских судов» [26].

Помимо использования труда заключенных, советская власть удовлетворяла потребность в трудовых ресурсах путем введения трудовой повинности, которая предусматривалась в первой Конституции РСФСР 1918 г. «для уничтожения паразитических слоев общества и организации хозяйства [27]. В деле организации работ в рамках трудовой повинности важная роль отводилась ЧК и НКВД. Так, 12 ноября 1919 г. Совет обороны дал задание транспортным ЧК следить за исполнением распоряжений, касающихся снабжения топливом железных дорог, наблюдать за экономным расходованием топлива [28]. Позже был создан Главный комитет по всеобщей трудовой повинности (Главкомтруд), председателем которого 19 февраля 1920 г. СНК утвердил Дзержинского. При реализации всеобщей трудовой повинности были задействованы ВЧК и милиция, при этом в одном из приказов Президиума ВЧК от 27 февраля 1920 г. указывалось, что «Президиум ВЧК <...> предписывает зорко следить за точным исполнением гражданами и учреждениями всех постановлений центральной власти о трудовой повинности, строжайше карать всех нарушителей и не исполнителей этих постановлений, не останавливаясь ни перед чем», при этом нарушители могли быть признаны злостными дезертирами и наказаны вплоть до отдачи на принудительные работы до шести месяцев [29]. В более поздние периоды существования советского государства чекисты вновь вернутся к контролю за соблюдением советскими гражданами трудовой дисциплины в рамках усиления борьбы с теневой экономикой – это произойдет в начале 1980-х гг. когда председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов станет руководителем КПСС и всей страны, однако такой контроль окажется кратковременным и безрезультатным.

Как видно, значение ВЧК в начальный период функционирования советского государства обусловливалось не только непосредственной реализацией изначально заданных для этого органа функций, но и существенным влиянием на формирование карательной политики советской власти в целом. Это влияние распространялось, прежде всего, на сферу правоохранения, а также на другие области социально-экономической жизни и основывалось на политико-идеологической платформе большевизма и в немалой степени – на авторитете Дзержинского как политика, государственного, партийного и общественного деятеля. Общий вектор влияния ВЧК можно охарактеризовать как жестко-репрессивный, с преобладанием целеполагания над методами деятельности, что во многом предопределило позицию советского государства по решению правоохранительных задач в последующие годы.