Ivan YporovВ действующий Уголовный кодекс Российской Федерации (далее – УК РФ) [1] со времени его принятия (1996 г.) уже внесено множество изменений и дополнений (на начало октября 2019 г. приняты уже 242 законодательных акта на этот счет). При этом нужно учесть, что трансформировались не только многочисленные статьи Особенной части УК РФ, но и некоторые нормы Общей части УК РФ (в частности, наказание в виде пожизненного лишения свободы, в отличие от начальной концепции, уже не является альтернативой смертной казни, а конфискация имущества и вовсе исключена из системы уголовных наказаний). Комментируя такую тенденцию, М. С. Жук формулирует следующее суждение: «внутренняя несогласованность и бессистемность уголовного закона, ставшие к настоящему моменту едва ли не основными его характеристиками, достигли критического уровня, приобретая масштабы, угрожающие уже не столько эффективности, сколько самой возможности правоприменения» [2]. Как нам представляется, эта мысль, очевидно, излишне категорично высказанная, тем не менее во многом отражает позицию современных криминалистов. Среди прочих проблем в этом контексте в последнее время вновь оживилась дискуссия о целесообразности включения в уголовный закон уголовного проступка как разновидности общественно опасного деяния.
В связи с этим заслуживает внимания инициатива Верховного суда РФ, который в конце 2017 г. внес в российский парламент проект закона, как раз и предусматривающий введение в УК РФ института уголовного проступка [3] (далее – проект ВС РФ). Следует заметить, что в литературе преобладает мнение о целесообразности такого решения, но, вместе с тем, в отношении проекта ВС РФ имеется и довольно жесткая критика. В наиболее концентрированном виде ее высказал Л. В. Головко, который подвергает сомнению аргументы гуманистического толка, изложенные в пояснительной записке к законопроекту, и делает вывод о том, что действительная цель данного законопроекта заключается в попытке снизить нагрузку на судей [4]. Аргументы приводятся довольно весомые. В частности, указывается на то, что предполагаемое включение в уголовный закон уголовного проступка, по сути, лишь расширяет ранее введенный в 2016 г. и оказавшийся недостаточно эффективным для снижения судебной нагрузки институт освобождения от уголовной ответственности с назначением судебного штрафа (ст. 76.2 УК РФ) [5], причем с отнюдь не лучшими для потерпевших от уголовного проступка условиями (при уголовном проступке виновному для освобождения от уголовной ответственности не обязательно полностью возмещать причиненный потерпевшему ущерб) [6].
И здесь представляется необходимым особо выделить следующее положение, содержащееся в пояснительной записке к проекту ВС РФ и имеющее, на наш взгляд, принципиальное значение: «освобождение от уголовной ответственности лиц, совершивших уголовный проступок, обусловлено и предопределено характером и минимальной степенью общественной опасности этого деяния» [7]. Однако указанная «минимальная степень общественной опасности», на наш взгляд, входит в некоторое противоречие с понятием административного проступка. Так, если для уголовного проступка общественная опасность минимальна, значит, все иные правонарушения вне уголовного закона не содержат в себе общественной опасности, но содержат «вред общественным отношениям», который ниже общественной опасности, и на этом, собственно, основывается наиболее распространенное в правовой среде разграничение преступления (в том числе уголовного проступка) и административного проступка [8]. Но так ли это? Характерный пример приводит П. П. Серков: за стрельбу из оружия в населенном пункте предусмотрена административная ответственность согласно ч. 3 ст. 20.13 КоАП РФ [9], но разве такой административный проступок не несет в себе общественной опасности, тем более если он совершается в состоянии опьянения? – задается указанный автор вопросом и сам же отвечает: конечно, несет, более того, отрицать в подобных случаях общественную опасность «невозможно» [10]. Схожей позиции придерживается и ряд других исследователей (П. И. Гришаев, Ю. А. Красиков, М. Д. Шаргородский и др.). С другой стороны, приводятся примеры иного рода: так, в Иркутской области был осужден гражданин М. за преступление, которое заключалось в незаконном вылове рыбы окунь в количестве 30 штук, при этом был причинен ущерб в размере 510 рублей [11], – очевидно, что здесь не должно быть уголовной ответственности.
В этом же ряду следует отметить дублирование некоторых законодательных позиций в уголовном и административно-деликтном праве. Так, в УК РФ и КоАП РФ имеются составы деяний, которые, имея совершенно идентичную объективную сторону, предусматривают разные виды наказаний (в зависимости от последствий), в частности, это касается хищения чужого имущества, нарушения правил дорожного движения и др. Далее, в Общей части как УК РФ, так и КоАП РФ имеются институты, имеющие одинаковую сущность, хотя и в несколько разных формулировках, например «вина», «наказание» и др. (но при этом, как ни парадоксально, эти институты регулируются и исследуются в двух разных отраслях права – в уголовном праве и административно-деликтном праве, включая параллельное проведение конференций, слушаний в законодательных органах и т. д., и такое раздвоение представляет собой нерациональное использование российского интеллектуально-правового ресурса в рассматриваемой сфере общественных отношений).
Соответственно, возникает ряд вопросов, связанных с разграничением преступлений (в нашем случае – уголовных проступков) и административных правонарушений (административных проступков), с учетом того, что ни законодатель, ни высшие судебные инстанции не определяют сущностного понятия общественной опасности преступления, и в правоприменительной практике общественная опасность оценивается исходя прежде всего из уголовно-правовых санкций, которые, как отмечает П. Коробов, «наиболее полно отражают оценку характера и степени общественной вредности того или иного деяния как первичного последствия преступления, они же определяют и общественную опасность деяния» [12].
Следует заметить, что вопрос об уголовном проступке обсуждался ранее как в императорской России, так и в советском государстве, и тогда также высказывались различные мнения по поводу его признаков, равно как и критериев отграничения уголовного наказуемого деяния от административного правонарушения. Так, известный русский правовед Н. С. Таганцев писал о разделении полицейских нарушений и уголовных преступлений, при этом считал такое деление практически несущественным, полагая указанные правонарушения лишь обособленными группами деяний, предусматривающими наказуемость, но никак не «отдельными родами неправды» [13]. Мы полагаем этот тезис очень важным. Здесь же заметим, что в законодательстве Российской империи уже имелся законодательный опыт разделения общественно опасных деяний на преступления и проступки – в Уложении и наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. [14], и этот опыт вполне может быть востребован.
В советском государстве в рассматриваемой дифференциации преступлений разрабатывались соответствующие законопроекты и даже по отдельным аспектам принимались конкретные законодательные меры. Так, Б. Я. Гаврилов и Е. В. Рогова указывают на то, что в 1974 г. был разработан проект Кодекса уголовных проступков (рабочей группой под руководством В. И. Курляндского) [15], который, однако, не был поддержан. 8 февраля 1977 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О внесении изменений и дополнений в уголовное законодательство Союза ССР», согласно которому допускалась возможность применения мер административной ответственности за преступления, не представлявшие большой общественной опасности [16]. В союзных республиках данное законодательное положение было включено в уголовные законы (в УК РСФСР 1960 г. [17], который действовал в то время, это было сделано путем изменения ст. 50 и введения ст. 50-1). И хотя в этих актах не было термина «уголовный проступок», но суть была именно таковой: выделить преступления с минимальной степенью общественной опасности и предусмотреть за их совершение меры государственного принуждения, которые менее строги, чем действовавшие тогда уголовные наказания.
Криминалисты-теоретики также обсуждали этот вопрос. Например, в 1979 г. советский криминалист Г. А. Кригер обосновывал необходимость разделения общественно опасных деяний на две группы: преступления и проступки [18], однако тогда идея об уголовных проступках в версии указанного ученого не нашла поддержки советского законодателя – возможно, потому, как еще в 1980 г. отмечал И. М. Гальперин, что «включение уголовного проступка в Уголовный кодекс означало бы по существу лишь изменение терминологического характера» [19]. И с этим нельзя не согласиться, причем применительно как к тому времени, так и к современной России. В связи с этим заметим, что, на наш взгляд, в уголовно-правовой литературе придается неоправданно повышенное внимание самому термину «уголовный проступок»; вероятно, в этом термине многим авторам хочется видеть нечто принципиально новое для уголовного законодательства, хотя суть его проста и заключается в том, чтобы выделить преступления с наименьшей степенью общественной опасности и, соответственно, уменьшить уголовно-репрессивные меры, то есть речь идет о дополнительной дифференциации преступлений по категориям с целью повышения эффективности уголовно-правового воздействия на преступников – в проекте ВС РФ предлагается считать уголовным проступком преступление, санкция за совершение которого не предусматривает лишение свободы и судимости, кроме того, производство по такого рода делам предполагается упрощенным.
В постсоветское время об уголовных проступках также не забывали. Так, Н. А. Беляев в свое время (2003 г.) предлагал выделять все составы преступлений, при совершении которых возможно применение мер административного или общественного воздействия, в отдельную группу в виде самостоятельного раздела Уголовного кодекса или в виде самостоятельного Кодекса уголовных проступков, а также выделять в самостоятельную группу нормы уголовно-процессуального права, в которых учитывалась бы процессуальная специфика расследования и рассмотрения данной категории дел [20]. Но, как мы отметили, дискуссия об уголовном проступке заметно активизировалась в последние годы. В частности, М. А. Никонов справедливо, на наш взгляд, указывает на то, что «введение уголовных проступков без выработки четких критериев разграничения публично наказуемых деяний, осознанного выбора проработанной концепции реформирования уголовного права и процесса и последовательной ее реализации, скрупулезной ревизии административно- и уголовно-правового “багажа” грозит обернуться или еще большим юридическим хаосом, или паллиативными мерами» [21].
На этот счет высказываются и другие авторы: в одной из коллективных монографий (И. С. Власов и др.) указывается, например, что «идея о выделении отдельной категории преступлений минимальной тяжести хотя и не нова, но требует тщательного обсуждения для ее реализации в нормах УК РФ. Следует разумно подойти к ее реализации в уголовном законодательстве… наспех ломать устоявшиеся понятия, не увязав их с институтами отраслей уголовно-правового комплекса, не стоит» [22]. Авторы указанной монографии дали оценку также проекту ВС РФ, отмечая, что «почти каждый второй в России судим за преступление небольшой тяжести. Но, согласно данным официальной статистики Судебного департамента при Верховном Суде РФ за 2016 г., среди лиц, совершивших преступления небольшой тяжести, юридический рецидив (есть неснятая судимость) составил 28,1%, а фактический (имеет неснятую судимость или имели ее когда-то) – 39,1%. Из этих данных не ясно, какой процент преступлений небольшой тяжести составляют преступления, санкции за совершение которых не предусматривают лишения свободы. Но если предположить, что и такие преступления составят значительную долю, то либо предупредительная сила действующего уголовного закона, либо сложившаяся практика выбора наказания при его назначении неэффективны. А уж если значительная доля лиц, совершивших преступления небольшой тяжести, будет подлежать обязательному освобождению от ответственности, как предложено законопроектом Верховного Суда РФ, то снижение рецидива будет искусственным и появятся другие проблемы» [23].
Здесь, как видим, иной аспект в критике проекта ВС РФ, если сравнивать с вышеприведенным комментарием Л. В. Головко. Вместе с тем мы не встретили принципиальных противников дальнейшего развития принципа дифференциации уголовной и административной ответственности, собственно, это было бы нелепо, поскольку дифференциация (и индивидуализация) уголовно-административной ответственности не может иметь негативного вектора. Другое дело, каким образом этого добиваться, и вот тут, конечно, мнения расходятся. И критика указанного проекта ВС РФ касается как раз методологических аспектов, и сам термин «уголовный проступок» здесь не должен иметь довлеющего значения. Из крайних суждений выделим, пожалуй, позицию Л. Л. Кругликова и В. Ф. Лапшина, полагающих, что целей, поставленных в проекте ВС РФ, вполне можно достигнуть в рамках действующего законодательства, без нарушения сложившихся видов юридической ответственности [24] (такой подход отражает позицию о том, что не законы плохи, а практика применения оставляет желает лучшего). На другом полюсе предложений предлагается сформировать три самостоятельные материально-процессуальные отрасли законодательства: 1) уголовное, уголовно-процессуальное (преимущественно преступления средней тяжести, а также тяжкие и особо тяжкие преступления по действующему УК РФ); 2) административно-деликтное, административно-процессуальное законодательство (преимущественно нарушения предписаний исполнительной власти); 3) законодательство об уголовных проступках (преступления небольшой тяжести, а также административные правонарушения, предусматривающие наказания в виде приостановления деятельности и штрафы, соразмерные со штрафами в УК РФ) [25].
Бесспорно, все предложения имеют свой резон и свое обоснование, и в каждом, вероятно, можно выделить рациональное зерно. На наш взгляд, уголовное и административно-деликтное законодательство нуждается все же в коренной переработке, учитывая, помимо указанных проблем, многочисленные изменения в КоАП РФ (если относительно УК РФ приняты, как мы отмечали, 242 закона об изменениях и дополнениях, то относительно КоАП РФ эта цифра больше чем в два раза!). Как нам представляется, указанный проект ВС РФ следует принять – польза будет очевидной, в том числе будет снижена нагрузка на судей, которая действительно огромна, из-за чего многие дела рассматриваются формально, а приговоры дублируют обвинительные заключения (на эту проблему в литературе указывается уже много лет, но ситуация не улучшается).
Вместе с тем включение института уголовного проступка в УК РФ в представленном виде, конечно, не решит и не может решить более глубинных проблем, и данный шаг можно считать тактическим. В перспективе же целесообразно, на наш взгляд, начать работу по объединению УК РФ и КоАП РФ и созданию на их базе Уложения о наказаниях РФ, что позволит не только более оптимально отрегулировать составы преступлений и проступков и ответственность за их совершение, но и отразить отечественные правовые традиции. Уголовно-правовая политика и административно-деликтная политика в этом случае объединяются в единую наказательную политику государства, где уголовный проступок будет логично вписан между преступлением и административным правонарушением. Конечно, это предложение предполагает огромный объем работ ученых, специалистов правоохранительных органов, законодателей, и сначала на концептуальном уровне; очевидно, будет нелегко создать и соответствующий процессуальный закон (но и здесь есть отечественный опыт в виде Устава уголовного судопроизводства 1864 г.). Мы полагаем такой подход приемлемым и потому, что латание УК РФ и КоАП РФ все новыми и новыми изменениями не может и не должно быть бесконечным, и даже принятие обновленных, но раздельных УК РФ и КоАП РФ не сможет преодолеть отмеченные и многие другие противоречия.