Irina VashenkoМногогранное творческое наследие Пауля Хейзе (1830–1914) гармонично «влилось» в немецкую литературу перехода от романтизма к реализму. Возникшее в этот непростой период литературное направление получило в современном литературоведении емкое называние «бидермейер». Это понятие появилось впервые в 1855 году как пародийный символ невежественного обывателя, самовлюбленного, ограниченного, неисправимого провинциала, политически консервативного, отвергающего любого рода преобразования в обществе и государстве. Бидермейер (нем. Biedermeier) – это художественное течение, стиль в австрийском, а затем и немецком искусстве (живописи, графике и дизайне), распространенный в 1815–1848 годах. Название этого стиля возникло благодаря псевдониму «Готтлиб Бидермейер», под которым малоизвестный немецкий поэт Людвиг Эйхродт (1827–1892) печатал в альманахах пародийные стихотворения. В переводе на русский язык – «простодушный, обывательски наивный Майер».
Сложная политическая обстановка в Германии и Австрии того времени привела к возникновению идеологической основы этого стиля. Внутренняя тревожность и внешняя нестабильность вызывали искреннее желание отдалиться от действительности и погрузиться в семью, в круг друзей, ощутить всю прелесть повседневного бытия и привычных жизненных радостей. Романтические порывы и мечты трансформировались здесь в реалистическое освоение действительности.
Бидермейер характеризуется тонким, скрупулезным изображением интерьера, природы и бытовых деталей. Изначально бидермейерская школа нашла свое выражение в живописи. Наиболее ярко этот стиль воплотился в творчестве таких немецких художников, как Г. Ф. Керстинг, Людвиг Рихтер, Карл Шпицвег, а также австрийских – Морица фон Швинда и Фердинанда Вальдмюллера. Главной особенностью бидермейера является склонность к идеализации действительности, отчего, к примеру, в той же в живописи чаще всего встречались бытовые сценки, носившие камерный характер.
Со временем сфера распространения бидермейера заметно расширилась и охватила моду, прикладное искусство, графику, интерьер, мебель, музыку. А в 1927 году термин «бидермейер» вошел и в немецкое литературоведение, определяя отечественную литературу 1815–1840-х годов.
В идейно-тематическом плане бидермейер – это стиль домашний, местечковый, которому свойственны доверительность, сокровенность, эмоциональность, поэтизация вещей. Для поэтов и писателей, чье имя обычно связывается с бидермейером, «принципиально важным было дать читателю “передышку” от романтического энтузиазма, максимально приблизить художественное произведение к реальности, противопоставить политической тенденциозной литературе современности темы, сюжеты, героев, отражающие каждодневную жизнь среднего класса, оказавшегося не у дел в вихре исторических и политических перемен» [1]. В связи с этим представители данного течения отстаивали в своих произведениях идею ценности человеческой личности, частного существования и семейного очага. В их произведениях господствовали камерные настроения, отрешенные от суровой реальности, воспевалась эстетика замкнутого мирка семьи. Классическими представителями бидермейера, чье творчество полностью «укладывалось» в его концепцию, были вестфальская писательница Аннете фон Дросте-Хюльсхоф, Адальберт фон Шамиссо, Герман и Изольда Курц, Фридрих Боденштедт, Эммануэль Гейбель, Пауль Хейзе и др.
Небезынтересно и то, что названные выше черты литературного бидермейера нашли свое соответствующее воплощение не только в содержании, но и в форме произведений. Широкое распространение получили малоформатные произведения и по форме, и по жанру, такие как новеллы, сказки, рассказы, идиллии. Кроме того, среди писателей бидермейера сложилась традиция издавать свои сборники новелл.
В их творчестве новелла заиграла новыми красками и обрела свой собственный, неповторимый стиль. Чем талантливее и неординарнее был писатель, тем выразительнее становилась ее форма. В то же время частная жизнь бюргерства, представителей среднего класса, стала благодатной почвой, давшей множество занимательных сюжетов для новеллы бидермейера. Безусловно, такая новелла соответствовала вкусам читающей аудитории, поскольку в ней отражался милый сердцу замкнутый мир простого обывателя. Бидермейерская новелла полностью сохранила композиционные особенности этого жанра. В ней обязательно присутствовал «поворотный пункт», когда логика повествования вдруг резко нарушалась и происходящие события представали совершенно в новом свете. Детали из простых реалий быта часто превращались в значимые образы-символы, предрекающие важные перемены в судьбах героев. Однако в бидермейерской новелле значительно усложняется изображение психологии героя, что отдаляет ее от новеллы романтической и одновременно сближает с реалистической концепцией.
Обращаясь к литературному наследию Пауля Хейзе, нужно особо подчеркнуть, что именно в жанре новеллы ему удалось «вдумчиво переработать богатый европейский опыт, накладывая его на современную ему литературную ситуацию в Германии и переосмысляя по своему вкусу лучшие образцы новеллистического жанра в немецкой литературе: И. В. Гете, Г. фон Клейст, Л. Тик, К. Брентано и, конечно же, Э. Т. А. Гофман» [2]. Его новеллы поражают своей эклектичностью, принадлежностью к отличающимся друг от друга жанровым традициям. Как писал А. А. Гугнин, в прозе Хейзе «не только отчетливо сохраняется художественная атмосфера, присущая новеллам Клейста, Гофмана и позднего Тика, но постепенно обнаруживаются и мотивы, подхваченные и развитые затем в литературе ХХ века – пускай теперь уже и без ссылок на самого Хейзе. А это значит, что Пауль Хейзе работал не на обочине, а на центральном направлении литературного движения» [3].
Интересен тот факт, что в зарубежном литературоведении творчество писателя всегда рассматривалось исключительно в контексте литературы реализма и анализировались лишь отдельные аспекты многогранного наследия автора без учета его эстетических поисков и жизненной позиции. Это труды таких ученых, как М. Шунихт [4], К. Хонг-Цин [5], Н. Нелхибель [6]. В отечественном литературоведении творчеству Хейзе посвящены статьи К. Мартенса [7], А. А. Гугнина [8], Р. М. Самарина [9] и Л. В. Пумпянского [10], в которых акцентируется гуманистическое содержание его новелл, глубокое внимание к реальному миру, а также тесная связь новеллистики писателя с общественно-политической ситуацией в Германии второй половины ХIХ века, породившей такое литературное течение, как бидермейер. А наиболее современным исследованием, в котором изучается вопрос о литературных истоках бидермейера, взаимодействии с романтизмом и реализмом, выявляются основы его эстетики, является работа Е. Р. Ивановой «Литература бидермейера в Германии ХIХ века» [11]. Исследователь упоминает имя П. Хейзе, связывая его новеллистику с поздним этапом литературы этого направления под названием «высокий» бидермейер.
Вообще, новеллистика автора отличается доминированием традиционных для бидермейера лейтмотивов, таких как бескорыстность, верность, любовь, погружение в быт, дом, семью, в круг друзей, а также романтическое восприятие повседневных радостей жизни простого человека.
Следует отметить, что особенно значительная роль в текстах новелл отведена пространству дома и его вещественным образам, так как творчество Хейзе вполне «укладывается» в бидермейерский формат с его тонким и тщательным изображением интерьера и бытовых деталей, а кроме этого, дом и вещи как характеристики пространства становятся источниками впечатлений, переживаний и раздумий героев.
Довольно часто, описывая интерьер какого-нибудь салона или дома, писатель переплетает замечания о местоположении, величине и обстановке помещения с субъективными впечатлениями героев о нем. Как правило, сначала Хейзе упоминает о величине и высоте пространства, например, в новелле «В графском замке»: «Между тем она открыла дверь и впустила меня в большую комнату с низкими потолками» (“Indem öffnete sie eine Tür und ließ mich in ein großes, niedriges Gemach vorangehen”)[4]. Иногда он сравнивает пространства между собой, как в новелле «Окружной судья»: «Эта комната была меньше, но от этого не менее светлая» (“Das Gemach war kleiner, aber nicht minder hell”) [5]. И довольно часто автор подчеркивает необычную форму помещения: «Это была восьмиугольная, покрытая сводом комната с двумя глубокими оконными нишами» (“Es war ein achteckiger, leicht überwölbter Raum mit zwei tiefen Fensternischen”) [6].
Но особенно тщательно Хейзе рисует образы вещей, которые буквально источают тепло семьи и любви, уюта и душевной оседлости. Такое тщательное изображение деталей быта доказывает тесную связь новеллистики писателя с литературой бидермейера. Так, например, главный герой новеллы «Кузен Габриель» описывает гостиную своей двоюродной сестры: «Все здесь было таким же, как тогда: большой рояль посреди комнаты, высокие пальмы около балконной двери, попугай на вычищенной до блеска жердочке… и над шелковым диваном большой ярко-зеленый альпийский ландшафт с отарой овец и освещенным вечерней зарей созвездием Девы на заднем плане картины» (“Da war doch alles wie damals, der große Flügel mitten im Zimmer, die hohen Palmen zur Seite der Balkontür, der Papagai auf seinem blanken Kletterbaum… und über dem seidenen Divan die große spinatgrüne Alpenlandschaft mit der Schafherde und der abendrötlichen „Jungfrau“ im Hintergrunde”) [7]. Вернувшись через три года в этот дом, Габриель обретает здесь любовь и счастье.
Подобные мотивы прослеживаются и в новелле «Колдунья из Корсо» (1881). Наглядным примером тому служит интерьер спальни главной героини, в которой раненый архитектор приходит в себя после потери сознания от удара ножом: «Очевидно, это была ее собственная спальня с кроватью, драпированной шелковым балдахином красного цвета, и подушками, отделанными кружевом. На потолке висела большая бронзовая люстра, толстые, наполовину сгоревшие свечи на ней свидетельствовали о том, что они предназначались не только для украшения. Над камином было зеркало в широкой золотой раме, которая доставала до потолка. Посреди комнаты расположился стол в стиле рококо, на котором теперь стояла чаша со льдом и остальные медицинские принадлежности» (“Es war offenbar ihr eigenes Schlafzimmer, <…> das Bett mit rotseidenen Vorhängen drapiert und die Kopfkissen mit Spitzen besetzt. Ein großer Bronzelüster hing von der Decke herab, die dicken, halb herabgebrannten Wachskerzen ließen erkennen, daß sie nicht bloß zum Putz aufgesteckt waren. Über dem Kamin ein Spiegel in breitem Goldrahmen, der bis an die Decke reichte. Der Rokokotisch in der Mitte des Zimmers, der jetzt die Schalen mit Eis und die übrigen Lazarettrequisiten trug“) [8]. Проведя несколько месяцев среди этого великолепного интерьера, в обстановке заботы и душевного спокойствия, герой влюбляется в свою спасительницу.
Примечательно, что, сравнивая хейзевские интерьеры между собой, будь то кабинет окружного судьи, комната Хелены Мортен из одноименной новеллы, спальня Джеммы из «Колдуньи из Корсо» или гостиная сестры Габриеля, обнаруживается точное сходство в выборе предметов обстановки и их расположении. Думается, что писателю удалось создать определенный шаблон для описания внутреннего убранства помещений и варьировать его, ориентируясь на содержание той или иной новеллы. Так, интерьеры этих пространств в основном состоят из кресел, столов, картин, медных гравюр на стенах, тропических растений, таких как пальмы или олеандры, зеркал и роялей. Большинство предметов обязательно позолочено. Что касается картин, то они, как правило, висят на одном и том же месте: либо над диваном («Кузен Габриель», «Колдунья из Корсо», «Окружной судья»), либо над письменным столом («Андреа Делфин», «Госпожа Марчеза»). Для решения проблемы разнообразия интерьеров П. Хейзе использовал различные перспективы и игру светотени. Все это наводит на мысль, что шаблонность вообще присуща творчеству Хейзе, поскольку писатель всегда стремился к стабильности и умиротворению, сделав их неотъемлемыми чертами своего художественного мира.
Что касается поэзии писателя, то наиболее ярко и оригинально в ней представлена бидермейерская доминанта «дом». Наглядной иллюстрацией вышесказанного являются два ранее не переведенных на русский язык стихотворения Хейзе «По дороге домой» (“Auf der Heimfahrt”, 1865) и «Возвращение домой» (“Heimkehr”, 1902). Необходимо отметить, что несмотря на достаточно большой промежуток времени, отделяющий создание одного и второго стихотворения, их тональность совершенно одинаковая. В обоих поэтических произведениях писатель выразил свою искреннюю и безграничную любовь к родному дому, на пороге которого его всегда встречают «близкие люди» (“Begrüßt mich eine vertraute Schaar”) [9] и в котором каждый домочадец рад его возвращению домой и просит автора оставаться дома как можно дольше:
Grüß Gott! Bist glücklich zurückgekehrt?
Wir haben dich so lange vermißt.
Nun, hoff’ ich bleibst du ein Weilchen hier! [10]
Дом для Хейзе – это не бездушное строение, а живое существо, которое «приветливо машет сквозь верхушки деревьев», встречая своего хозяина:
Durch hohe Gartenwipfel
Winkt mir Willkommen das alte Haus [11].
Автор персонифицирует не только дом, но все, что с ним связано и его окружает. Так, он пишет, что «в каждой комнате поселились воспоминания, и печальные, и радостные», а вокруг дома «смеялись цветы и звучало сладкое пение птиц»:
Erinnerungen, trüb’ und frohe,
Hier angesiedelt in jedem Raum, <…>.
Wie süß erklang
dort Vogelsang,
wie lachten Blumen ringsumher! [12]
Думается, что подобные олицетворения нужно рассматривать отнюдь не как стилистический прием, но как существенную черту индивидуального поэтического мировосприятия Хейзе.
Особенно интересен тот факт, что писатель не прибегает в стихах к тщательному изображению деталей быта, как это было принято в новеллах, а акцентирует внимание на сложной гамме чувств, охватывающих его, возвращающегося в родной дом. Здесь и «страх» перед возвращением (“Nun graut mir vor der Wiederkehr”) [13], и «трепет в сердце», с которым Хейзе «переступает порог своего дома» (“Beklommen Herzens überschreit' ich die Schwelle”) [14]. К тому же в его памяти всплывают «детское пение» и «шумные игры», а также ощущение душевного спокойствия и «отдыха» после всех «тягот дня»:
Wie lustig klang
dort Kindersang,
kein Winkel war von Spielen leer;
dort fand ich Rast
nach Tageslast, <…> [15].
Очевидно, что дом для поэта – это маленький мир, имеющий первостепенное значение, так как здесь он «жил, любил, страдал, был молодым и состарился»:
Wo ich gelebt, geliebt, gelitten,
Jung gewesen und alt geworden [16].
Следует отметить также, что мотив возвращения на родину является одним из значимых в литературе бидермейера в целом.
Пристального внимания заслуживает и то, что автор в своих стихах расширяет бидермейерский локус «дом» до понятия «малой родины». Писатель видит в «малой родине» некую опору, источник его духовной энергии, поскольку «все его существо глубокими корнями крепко вросло в немецкую землю»:
Denn deines Wesens tiefste Wurzeln
Sind zäh gesenkt in die deutsche Erde [17].
Оба вышеупомянутых стихотворения посвящены его родному Мюнхену. Именно в этом городе Хейзе находит те атрибуты повседневного бытия, которые радуют взгляд и душу. Это и «знаменитые аллеи и площади» («wohlbekannte Gassen und Plätze») [18], и «заснеженная мюнхенская весна» (“Hat’s wieder einmal geschneit in den Münchner Frühling”) [19], а также «встречающиеся здесь и там дружеские лица»:
Begegnet dir hin und wieder
Ein freundlich grüßend Gesicht [20].
В связи с этим стоит упомянуть об огромном таланте автора заводить друзей, причем сразу и навсегда. В круг его многочисленных друзей входили люди совершенно разных профессий, и всех их он радушно принимал в своем доме в Мюнхене. Пауль Хейзе считал огромным счастьем, что на его жизненном пути встречались такие талантливые, эрудированные и выдающиеся во всех отношениях личности. Он писал: «Поскольку это были люди различных профессий, такие как историки, философы, филологи, естествоиспытатели, литературоведы, политики и они вносили свой вклад во все области нашей духовной культуры, то доверительное общение с ними было для меня настолько плодотворным, что с годами горизонт моих знаний нисколько не сузился и не ограничился областью искусства, а, наоборот, расширился по всем вопросам, касающимся человечества» (“Da sie den verschiedensten Berufskreisen angehörten, als Historiker, Philosophen, Philologen, Naturforscher, Literarhistoriker, Politiker an allen Fortschritten unserer geistigen Kultur Anteil hatten, war der vertraute Umgang mit ihnen auch dadurch fruchtbar, dass der Horizont meiner Bildungsinteressen sich nicht mit den Jahren einengte und auf das Künstlerische beschränkte, sondern allen Menschheitsfragen offenblieb”) [21]. Искренние, доверительные отношения Хейзе с друзьями во многом определили общую эмоциональную атмосферу его произведений. А свое стихотворение «Возвращение домой» он закончил такими строками:
Да, старые друзья!
Если у нас их нет, у нас нет самого лучшего
Даже в стране, где лимоны цветут!
Ja, alte Freunde!
Wenn die uns fehlen, fehlt uns das Beste doch
Im Land auch, wo die Zitronen blühn [22].
Таким образом, рассмотрев не только новеллистику, но и поэзию Пауля Хейзе с позиций бидермейерской концепции, можно сделать вывод о том, что в произведениях обоих жанров наблюдается доминирование традиционных для бидермейера лейтмотивов. Весьма значимая роль отведена здесь доминанте «дом». Однако имеются некоторые особенности воплощения этой доминанты в новеллистике и поэзии автора. Так, важное место в текстах новелл занимает предметный мир, воплощающий мотивы домашнего уюта и душевной оседлости, тогда как в стихах на передний план выходят душевные переживания, источником которых стал родной дом писателя. Следует также подчеркнуть, что благодаря стремлению к стабильности и примирению противоположных начал Хейзе удалось создать определенный шаблон для описания интерьеров в текстах новелл. Самой важной особенностью, на наш взгляд, является то, что в поэзии Хейзе бидермейерская доминанта «дом» остается непререкаемой ценностью, но расширяется и углубляется до понятия «малая родина», что совершенно не характерно для новеллистики писателя.