"Uterine cold" in the art system of the novel of ZakharPrilepin "Monastery". Semantic shift of a kontseptum of words

И. С. Скоропанова в монографии «Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык» подметила новую закономерность в художественных произведениях постмодернистов, усмотрев, что даже «строго закрепленные» за понятиями русского языка значения «расшатываются», приобретают вероятностные характеристики и новые семантические оттенки. Писатели старались совершить «ускользание от тоталитаризма языка», используя «языковую игру» [1:174].

Процесс семантических сдвигов идет постоянно, и в 2015 году неореалист Захар Прилепин продолжает наблюдать этот процесс и использовать его результаты как поэтические приемы в своих произведениях.

Концепт СЛОВО граничит с концептами СОФИЯ, ЗНАНИЕ, ЛЮБОВЬ. В романе Захара Прилепина «Обитель» особую значимостьприобретает концепт ХОЛОД и его ассоциативный ряд, который противоположен концепту ЛЮБОВЬ. Протагонист уясняет это, попав в штрафной изолятор, устроенный в церкви Вознесения на Секирной горе. «Ничего нет страшнее холода», – это знание приходит к Артему Горяинову в кульминационный момент его пребывания в Соловецком концлагере.[2: 505–506].

Мотив холода возникает в произведении с первых строк. Роман начинается с диалога по-французски:

В этой краткой беседе начальника лагеря Эйхманиса с бывшим белогвардейским офицером Вершилиным заложен будущий конфликт, который развернется в романе: борьба «всех» со «всеми», потому что «во всех» «оскудела любовь». Холод символизирует отсутствие теплоты отношений между людьми, равнодушие и эгоизм, которые царят в «исправительном» лагере.

«Словарь русской ментальности» дает такое определение концепту ХОЛОД – «стужа как отсутствие физического или душевного тепла, которое ожидается от источника света, обусловившее определенные свойства вещей и явлений отрицательного характера (собачий холод)» [3:Т2, 458].

Отсутствие душевной теплоты как отрицательное свойство личности (равнодушие, безразличие и бесчувственность к нуждам ближнего) еще называют «хладнокровие», которое ассоциируется с неподвижностью (стылый) и твердой жесткостью (холоднее камня)[3:Т2, 458].

Холод награждается в русском языке экспрессивными эпитетами: адский, безумный, волчий, дикий, дьявольский, жуткий, зверский, лютый, мертвый, могильный, нестерпимый, смертельный, страшный, ужасный, чудовищный. Прилепин использует пять из перечисленных определений.

О такой холодности соловецких заключенных крайне мягко говорит отец Иоанн: «многие из попавших сюда страдальцев ещё и не берегут своих братьев по несчастью, но, напротив, наносят лишние бремена на таких же слабых и униженных, как они» [2: 45].

Первосмысл концепта ХОЛОД присутствует в произведении как коннотации от слова «мороз»: отморозок, мразь, мерзавец, «мерзость запустения» и т. п.

Все они означают грубые нарушения нравственных законов бытия. Мерзавец – человек, ради извлечения выгоды поступающий так подло, что свидетель его поступка ощущает холод, испытывает отвращение…, в своей безнравственности он совершит любой грех, бесчестящий другого человека (пакость, гнусность, подлость, низость, мерзость), если приобретает от этого какое-либо преимущество» [3: Т1, 436].

«Мерзость» совершил Артем и другие лагерники при разорении кладбища монахов, которое Эйхманис решил превратить в «скотный двор». Вначале «святотатство» над святыми мощами вызвало в Артеме горечь сердца: «Мы безродные теперь. <…> мертвецы отныне и навек в земле – голые. Были прикрытые, а теперь – как дети без одеял в стылом доме» [2: 36], – думает протагонист. Но он очень быстро забыл об угрызениях совести

«Мерзость запустения», устроенная на святом месте, тем более возле единственного храма Святого Онуфрия, вызвала гнев чеченца-дневального, сказавшего: «Нету больше вашего Бога у вас – какой это Бог, раз в него такая вера!» [2: 37].

Еще большее святотатство – параша, установленная на месте алтаря, где совершаются Евхаристии в бывшем храме Успения Богородицы. Только один человек не стал пользоваться этим поруганным местом, но его Артем назвал дураком за то, что он, выходя во двор, терял каждый раз свое место на нарах и должен был сидеть на полу до утра.

Более ста раз используется в романе слово «холод», более пятидесяти раз «мерзость», более тридцати «мразь».

Чаще всего холод упоминается в сочетании с грязной водой. Говоря о предках, умерших деревенских стариках, автор писал, что возвращается в родную деревню во снах и тревожно ходит вдоль берега реки, «у холодной грязной воды, потом вдруг оказывается в захламленном сарае: «старые грабли, старые косы, ржавое железо – всё это случайно валится на меня, мне больно; дальше почему-то я забираюсь на сеновал, копаюсь там, задыхаясь от пыли, и кашляю: “Чорт! Чорт! Чорт!”Ничего не нахожу», – повторяя слова своего прадеда, повествователь осознает, что все возвращается вновь [2: 12].

Холодная речная вода с грязью и мутью символизирует безблагодатность быта в семьях, где не было веры и «черт» поминался чаще, чем Бог.

Протагониста романа – Артема Горяинова, как и других лагерников, всегда сопровождают сырость, грязь, измазанные в земле руки, дождь и холодный ветер. Только священник отец Иоанн видит во всем благодать и промысел Божий: «на сердце иногда холодок, – так зиму в сердце пережить проще, чем зиму соловецкую. Сердце, если ищет, найдёт себе приют в любви распятого за нас, а когда ноги босые и стынет поясница – тут далеко не убежишь, – отец Иоанн засмеялся, Василий Петрович подхватил смех, и Артём тоже улыбнулся: не столько словам, сколько очарованию, исходящему от каждого слова владычки» [2: 44].

Но оказывается, что сердца не всегда ищут поддержку Христа и главным считают боль в пояснице, которая «стынет».

Холод преследует героев везде, но чаще всего холодеет сердце, потому что везде заключенных ждет смерть. Внутреннее напряжение, психологическое состояние героев передается через сопоставление с действием холода.

Из ста трех случаев употребления концепта ХОЛОД только один оказывается с положительной коннотацией, когда Артем выпил святой воды из колодца Святого Филиппа: «Вода была холодной и вкусной» [2: 378].

Характеристика жизни с помощью концепта ХОЛОД всегда отрицательная. Например, в следующем эпизоде: «Своим голосом, произнося в темноту комнаты слова, Артём словно пробовал, есть ли тут жизнь, и если есть – то какая она: тёплая, млекопитающаяся – или холодная, вздорная и пожирающая людей целиком» [2: 346].

Артем предпочел вторую из них, так как на первый вариант жизни не было никакой надежды: «от набранного в пути холода» трудно было отказаться, когда новые и новые обиды, горести и испытания сыпались как из ведра, даже «лицо будто свело от холода» [2: 346].

Особенно тяжело было на Секирке в штрафном изоляторе: «Многие дрожали, лязгая челюстями, – хотя тут не поймёшь, от холода или от ужаса. Иные, согреваясь, ходили по церкви туда и обратно. Впрочем, и тут не поймёшь – согреваясь ли… <…>

– Да что ж это такое! Не расстреляют, так уморят холодом и голодом!

Все словно осмелели от чужого голоса и разом заголосили – в толпе кричать не страшно.

Самый смелый бросился к дверям и начал долбить руками и ногами.

Весь промёрзнув, Артём сел на нарах, руки тряслись то ли от вчерашних побоев, то ли от позавчерашней могильный работы и пошли волдырями будто целый день рвал крапиву, в груди ломило, как от воды с чёрного колодезного дна, локти от тряски выпадали из суставов, ноги плясали…» [2: 341–342].

Испытание холодом оказалось смертельным для тех, кто из-за своей гордыни не захотел покаяться в грехах. То, что над холодом нельзя пошутить, означало, что он непобедим, ведь даже над смертью шутят уверенные в вечной жизни. «Оказалось, что хуже холода нет ничего – даже когда Горшков бил кулаком в самое лицо, Артём мог, как в обмороке, переждать, потом отползти в угол и вдруг, сквозь своё маломыслие и звериную, кровавым носом хлюпающую тоску, вспомнить, как обижался на Крапина с его дрыном – смех! Смех, да и только.

Холод же был страшнее и Ткачука, и Горшкова – про холод нельзя было пошутить, разум отказывался видеть в этом хоть что-то забавное, мир вокруг больше не ждал никаких ответов и надежд не оставлял.

Тело застывало и молило о любой хоть сколько-нибудь тёплой вещи, как о вечной жизни, – Артём и представить не мог, сколько бы отдал за горячую кружку кипятка… Вот эту самую вечную жизнь и отдал бы – даже не за кипяток, а просто за пустую горячую кружку» [2: 505–506].

Это рассуждение Артема свидетельствует, что холод и голод для неверующего человека есть зло, отнимающее возможность быть душе бессмертной. Но даже эта мысль не дает протагонисту сил для очищения души покаянием: он отказывается принять причастие, надеясь только на свои силы, отвергая помощь Бога. Повествователь отмечает: «Обняв себя неловкими руками, Артём всерьёз размышлял, а возможно ли человеку свернуться подобно ежу. Хотя зачем какому-то человеку: вот ему, конкретному Артёму, – возможно ли?

Свернуться и закатиться в угол, ощетиниться там, затихнуть, лапы внутрь, голова дышит в собственный пупок, вокруг только спина.

А? Но почему же этого нельзя сделать? Почему Артём морил свой рассудок ненужными знаниями, стихотворными строчками, вертелся на турнике, тянул свои мышцы, учился боксу, вместо того чтоб заниматься единственно нужным и важным: уметь оборачиваться ежом?» [2:506].

Когда в церкви на Секирной горе шло всеобщее причастие, Артем «с бесноватой радостью соглашался», что не смог претерпеть испытания голодом, холодом, болезнями, потому что не понимал, что это грех, в котором надо раскаяться. Он кричит: «Мерзну… хочу жрать и мерзну!» [2:501].

Батюшка произносит: «Согрешил ненадеянием на спасение… недоверием к милосердию Божию…». И тут следует комментарий повествователя: «“Не верил”, – кивал Артём с тем бесстыдным лицом, с которым пьяница ждёт у кабака, что ему нальют» [2:501]. А пьяницы царствия небесного не наследуют, как сказано в Евангелии. Путь к спасению герой отрезает себе сам.

После освобождения из штрафного изолятора Артему стало ясно, что «холод» остался у него внутри. И вода, которую дали ему для умывания, была не просто холодная, а «страшная» [2:586].

А когда Артем плыл с Галей в лодке, он понял, что «вокруг была погибель, одинаковая и холодная» [2:610]. Это был уже вселенский холод, вмещавший в себя «ужас», передающийся замерзающим на ветру перепуганным людям» [2: 610].

Когда закончилось топливо для лодки, то Артем подумал: «Как много в природе страшного, смертельного, ледяного. Как мало умеет голый человек» [Прилепин 2015: 618].

Концепт ХОЛОД претерпевает последнюю стадию градации, символизирующую смерть, – это ЛЕД, заледенение: герои думают только об одном: «чтобы не замерзнуть окончательно» [2:613]. Вокруг была свинцовая от снега вода и «белая, путанная снежная круговерть»: «Внутри головы тоже было что-то холодное, жирное и спутанное» [2:619]. Артем пытался вспомнить, где ему было холоднее: здесь или на Секирке. Но холод не давал возможности сравнивать. Даже мысли «были ледяными и угловатыми – они не складывались, как сколотые и скользкие кубики» [2:619-620]. Он хорошо «проморозился – но если резко ткнуть пальцем – например в лоб, то очень просто продырявить его» [2:614].

Холод присутствует не только в природе. Он характеризует и внутреннее состояние героев. Автор прибегает к метафоре, когда говорит, что у Гали холодные глаза. Даже на фото она выглядит с «холодной, почти ледяной щекой», что так естественно на берегу «белого от холода моря» [2:703].

Духовное состояние заключенных определяется и их отношением друг к другу: почти все они называют друг друга «мразью». Артем после того, как Афанасьев подкинул ему карты, четырежды обозвал его «мразью». «Артем испытывает гадливость по отношению к Жабре и Ксиве. Даже собирается «наврать что-то ужасное, и эту мразь» заморят в «глиномялке». Артем и себя чувствует мразью после связи с Галиной, которая также называет его так. «Выморозило мозги» практически у всех лагерников. У них, как у детей, было «морозное своё русское детство» [2: 138].

Многократно используется слово «мерзость»: «человеческая мерзость», «мерзость общества», «мерзость хворобы», мерзостно, «мирская мерзость клубится вокруг», сожительство без любви – мерзость, презрение к народу – мерзость», «языческая римская мерзость», сапоги, на которых кровь убитых, «освященные каким-то незнакомым мерзостным светом»; «омерзительные клубки змей», «разлагающееся мясо – мерзость, сплетни, предательство, жестокость, мстительность – мерзость.

«Мерзость – хладнокровное попирание закона и надругательство над святыней (мерзость запустения), вызывающая отвращение до озноба» [3:Т1, 437].

Подобно гнусности и скверности, мерзость относится в первую очередь к нравственному преступлению. Часто это объясняется тем, что субъект находится в состоянии варварства и сам является нечистым.

«Мерзость – относительная характеристика, так как определение зависит от степени духовной зрелости оценивающего» [3:Т1, 437].

Фраза «мерзость запустения» встречается в трех местах в Книге Пророка Даниила, в контексте апокалиптических видений: «… и на крыле [святилища] буде мерзость запустения, и окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя» [4:Дан. 9:27].

«И поставлена будет им часть войска, которая осквернит святилище могущества, и прекратит ежедневную жертву, и поставит мерзость запустения» [4:Дан. 11:31].

«Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдет тысяча двести девяносто дней» [4:Дан. 12:11].

Это же выражение повторяется в Новом Завете, в Евангелии от Матфея (24:1): «Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет» [5: Мф 24:1].

Мерзость запустения – это место поклонения Богу, в котором Бога нет. Это разруха и заброшенность, опустошение, попрание святыни и грязь в месте, некогда славном и почитаемом, а ныне оскверненном и разоренном.

Следовательно, именно о мерзости запустения идет речь, когда на цветущем месте возникает пепелище, о котором Галя рассказывает Артему, пятьсот лет назад, когда сюда приплыли первые монахи, здесь был зеленый луг,а когда пять лет назад сюда пришли большевики, осталось выжженное место. На месте Святого жертвенника установлено отхожее место, а в бывшей церкви устроено место казни –Секирка. Мерзость – это холод, мороз, отсутствие в человеке любви.

Монастырь – это место для тех, кто верит в Бога и хочет спастись [2:725], кто хочет, чтобы «тайная струя страданья согрела холод бытия, ведь известно, что «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит зло» [5:Мтф. 12:35].

Тюрьма, как известно, – место для насильственного исправления людей, преступивших законы. Но закон не спасает, – спасает Благодать. Артем Горяинов – «плотский» человек, поэтому при побеге из Соловков он склоняет слово «плоть», чтобы успокоиться и прийти в себя.

В снах он прячется в утробе матери, понимая под утробой живот, розовый мешок для плода.

А концептум слова «утроба», как говорится в «Словаре русской ментальности», это «плотское средоточие жизненных сил, внутренняя, скрытая, глубинная сущность (сердце), вместилище чувств; характеристика личности («волк по утробе вор, а человек от зависти»)Общеславянское слово «нутро», «внутренности»; древнерусское – сердце, а затем «утроба – подсознание» [3:Т2, 442].

Таким образом, можно констатировать, что концептум слова ХОЛОД и его коннотации холодок, холодать, мерзнуть, мороз, мразь, мерзость используются в романе в точном древнеславянском смысле, а концептум УТРОБА изменяется, и смысл его примитивизируется, становится синонимом «чрева» как внутреннего физиологического («от чрева матери моей»), а это отражает изменения в духовном мире русского человека, ведь «Ментальность есть естественное мировоззрение в категориях и формах родного языка, в процессе познания соединяющее их телесные данные, духовные и волевые качества национального характера в типических его проявлениях 3:Т2, 531].

В духовной литературе утроба – это внутренний мир человека. В молитвах говорится: «Дух нрав обнови в утробе моей, Господи Человеколюбче», «Богу благоутробному принеси» [Православный молитвослов 2013: 21].

В этом же издании сказано, что слово «Благоутробен» означает «милосерден, добр» [6: 429].

В романе «Обитель» происходит семантический сдвиг концепта МОНАСТЫРЬ. В массовом религиозном сознании монастырь всегда выступал прообразом «Небесного Иерусалима», в который, согласно «Откровению Иоанна Богослова», не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи» [7:]Но в послереволюционное время Соловецкий монастырь превратили в антимонастырь, что доказывается введением Захаром Прилепиным в текст романа большого количества коннотаций концепта ХОЛОД, означающего по сути одно – «утробный холод», т. е. «оскудение» любви в сердце человека.