Dysfunctions of “me” borders as a factor in the dispositions of consultative dialogue subjects

Психологическое консультирование изначально базируется на практическом использовании разных парадигм, подходов и методов психологии и психотерапии и включает элементы философии и социологии. Принципиальный отказ консультирования от модели болезни ориентирует его на информационный обмен между психологом и клиентом, анализ ситуаций, ролевых и межличностных взаимодействий, поиск личностного ресурса клиента и обсуждение «веера решений».

Проблема консультативного диалога разворачивается в поле взаимодействия консультанта с клиентом: в способе общения, при котором консультант помогает клиенту помочь самому себе (Британская ассоциация консультирующих психологов), или в диалогических личностно-личностных отношениях консультанта и клиента.

По оценкам экспертов, в психотерапии как системе около трети результатов психологической помощи связаны с психологом, две трети – с клиентом и менее 10% обусловлено техниками, средой использования которых выступает «терапевтический альянс».

Консультативная беседа и психотерапевтическое интервью – основной диалогический метод вербального и невербального воздействия на клиента. Наличие или отсутствие в этом воздействии диалога определяется конгруэнтностью/неконгруэнтностью, неискренностью поведения партнеров. Таким образом, теории и практики изменений в психотерапии и консультировании можно разделить по критерию их диалогичности/монологичности:

-          Монологические, директивные, экспертные, конвенциональные модели диктуют активную и автократичную позицию психолога как эксперта: он единственный, кто в состоянии судить о том, что лучше для клиента, контролировать и направлять его к изменению конкретных видов поведения. Диалог здесь редуцируется до уровня производства и потребления зна­ния, не оставляя пространства для со-бытия.

-          Диалогические, «демократично-гуманистические», партнерские модели не претендуют на управление процессом. Консультант фасилитирует процесс как эксперт по процессу, клиенту как эксперту по самому себе предоставляются и локус контроля, и большая часть ответственности за самоизменения и реализацию своего потенциала.

Система терапии/консультирования

в отношениях между психологом и клиентом [1]

Принципиальные различия этих подходов в определении ролей психолога и клиента исходят, на наш взгляд, из отношения последних к границам Я друг друга: их уважения и соблюдения или игнорирования и активной экспансии. Анализ связей между функционированием границ Я участников консультативного диалога и их диалогическими диспозициями составляет проблему данной работы.

Диспозиции личности выражают ее внутренние смысловые позиции по отношению к социальному миру в виде системы ее сознательно избирательных связей с различными сторонами этого мира. Человек обладает неким множеством индивидуально иерархизированных, позитивных и негативных, эго-синтонных и эго-дистонных его Я диспозиций в отношении самого себя и социума [2]. Они не зависят от ситуации, так как «консервируют» инвариантный жизненный смысл объектов и явлений в латентном виде.

Диалог консультанта и клиента как интерперсональное пространство их взаимодействия имеет идеальной целью культурно-продуктивную и эффективную в управлении собой и своей жизнью лич­ность клиента. Понимая ее изменения в ходе консультирования как результат внутренних трансформаций ее организации, подчеркнем: без изменений степени и качества включенности в отношения с консультантом они невозможны. В процессе диалога клиент включает в свое Я некие черты и качества консультанта и одновременно проецирует и атрибутирует ему часть своих. Достижение поддержки извне и получение доступа к своим внутренним ресурсам опирается на стремление клиента к диалогу – диалогическую диспозицию – и участие в нем.

Если в реалиях жизни потребность лучше понять себя и Другого мотивирует на свободу самовыражения и в ответ на посыл партнера предполагает само-обнаружение человека [3], то в консультировании оно должно произойти [4]. На практике же диалог может состояться или не состояться в недиалогическом поведении: «закрытом», ролевом, «игровом», невротическом, конвенциональном, манипулятивном и пр.

В систематизации сложившихся способов понимания диалога [5] в контексте психоконсультирования на первый план выходят два его плана:

-          На уровне действительных мотивов деятельности диалог характеризуется субъект-субъектностью отношений; установкой на открытость и искренность; раскрытием реальных мотивов деятельности и проникновением партнера в мир этих мотивов; встречей личностных позиций, смыслов; появлением нового содержания в сознании партнеров.

-          На личностном уровне главные признаки диалога: признание равенства позиций, безоценочное принятие, уважение свободы партнера, понимание целей диалога и соблюдение коммуникативных прав; эмоциональная открытость и искреннее самораскрытие, сочувствие; образование общего психологического пространства и времени.

Общие для этих интерпретаций диалога признаки: отношения доверия, со-творчества, взаимной поддержки – открытия границ Я партнеру. Представления клиента об опытности и надежности психолога, доверие к нему, его привлекательность и ожидания действуют как плацебо.

Как «идеальная речевая ситуация» диалог требует отношений взаимопри­знания реальности и субъектности Другого, его значимости для диалога и соблюдения важных принципов и прав партнеров [6]: участвовать и равно взаимодействовать в рече­вых актах; выражать свои желания, чувства и побуждения; тре­бовать и сопротивляться требованиям, обещать и отказывать, быть в состоянии объяснить свое поведение и потребовать объяснения от других.

Позиция психолога – это позиция эстетической вненаходимости: четкое ощущение границ своей активности и активности клиента, чуткая и дифференцированная реакция на его интенцию и понимание объективных границ своих возможностей. Увидеть и понять в партнере «внутреннего человека» нельзя путем ни нейтрального анализа, ни слияния с ним, вчувствования в него. Подойти к нему и раскрыть его – точнее, заставить его самого раскрыться – можно лишь диалогически [7].

Фиксируя системную тройственность человека, А. Б. Орлов формулирует основные идеи триалогического подхода к психотерапии/консультированию [8]:

1. Идея трех территорий: «Я изживаю не там, где я переживаю, и я переживаю не там, где я живу». И консультант, и клиент одновременно существуют и проявляют себя на трех различных территориях: изживания-действия, переживания-чувства и проживания-бытия.
2. Идея трех субъектов/внутренних инстанций Я на каждой из трех территорий: изживание-действие – персональный аспект личности/внутренний наблюдатель; переживание-чувство – теневой аспект/внутренний клиент; проживание-бытие – ликовый аспект/внутренний терапевт.
3. Идея трех языков. На каждой из трех территорий в качестве соответствующих субъектов Я говорит на разных языках: внутренний наблюдатель на знаковом языке поведения, внутренний клиент на сигнальном языке тела, внутренний терапевт на символическом языке состояний.

Выделение в едином целом территорий, субъектов, языков Я и не-Я означает наличие границ их контакта и одновременно изоляции. Контакт, диалог, взаимопонимание, интерпретации происходят в ситуации «между», в «пограничье» – особой реальности, где границы состояний не ясны и соединяется, казалось бы, несоединимое. Возникающий внутренний механизм смыслообразования допускает движение не только к ценностным смыслам, но и к «нулевой ценностной границе» [9].

Границы возможности диалога суть границы проникновения [10]. Я вступает в контакт с не-Я, и через него обе стороны становятся яснее друг для друга и сами для себя. Диалог одновременно и объединяет его участников, и сохраняет их раздельность благодаря функциям их границ Я [11]:

-          идентификации с Я и дезидентификации с не-Я;

-          интеграции Я-репрезентаций своих и партнера;

-          допуска возможного и выбор формы контакта;

-          определения пределов личной ответственности;

-          побуждения к преодолению границ.

Консультативный диалог как со-бытие, со-мышление, со-понимание образует открытый и напряженный «мир на границе» и «наводит мосты» не только между его участниками, но и между клиентом и его желаемой социальной проекцией себя. Отсутствие однозначного прогноза объясняется рядом закономерностей.

Во-первых, призывы к конструктивному диалогу наталкиваются на его внутренние противоречия: если оба партнера согласны – о чем разговаривать?; если нет обсуждения противостояния, альтернатив – как разговаривать?; если нет личностной аффективной заряженности мнений и суждений – где сам диалог? Это уже обмен информацией, монолог или «разыгрывание».

Во-вторых, различия культурных парадигм и ролевых позиций консультанта и клиента могут превращать диалог в оппозицию, но решение проблемы консенсуса – не в поиске языка для убеждения Другого в оптимальности своей картины мира и превос­ходстве своих ценностей, но в том, чтобы научиться и осмелиться говорить с ним на его языке [12].

В-третьих, Другой в диалоге/контакте – это структура перцептивного поля, в которой можно восприни­мать мир и приспосабливаться к нему [13]. Но отно­ситься к Другому как к отдельному, независимому существу можно, только установив «внутреннюю безопасную базу» внутри своего Я. Чем она меньше, тем больше выражено прилипание или отчуждение.

В-четвертых, границы Я – это границы того, что человек допускает при контакте, включая риск, на который готов пойти, и форму контакта [14]. Способность сохранять ощущение границ Я позволяет человеку допускать или блокировать свое поведение на границах контакта.

Наконец, любой контакт содержит в себе чувство угрозы границам своего Я [15]: с одной стороны, это страх ощутить, взаимодействуя со своими границами, свою пустоту, ничтожность или слабость; с другой – страх разрыва привычной границы Я, угрожающего расщеплением, потерей идентичности или отдельности. Иначе говоря, вступая в контакт, я ставлю на карту свою независимость и встаю перед риском экспансии чужого психологического пространства или эксплуатации и разрушения своего.

Диалог предполагает свободное вхождение в него и его избегание с помощью сопротивления и защит, поэтому он не может быть «срежиссирован» консультантом, но предполагает серьезную встречную активность клиента – диалогическую интенцию. В свою очередь, диалогическая интенция консультанта может иметь разные диспозиции.

Названные выше закономерности ограничивают диалогическое общение психолога и клиента [16, 17]:

-          Намерения клиента объективны, и изменить что-то в его жизни и способе решения личных проблем, если это противоречит его действительным желаниям и устремлениям, невозможно. Несмотря на то что границы контакта подвижны и варианты их нарушения есть даже у самых негибких людей, обычно человек способен развиваться в одной области и сопротивляется изменениям в других.

-          Диалогическая интенция клиента – свобода в отношении диалога, серьезность в намерении решать свои проблемы и обсуждать их с консультантом – не связана с тем, сознает это консультант или нет.

-          Проявление открытости личности стадиально: на стадии блокирования человек даже не знает, что он хочет выразить; на стадии торможения – знает, но не хочет проявлять; на эксгибиционистской – пытается, но еще не умеет выражать себя; на спонтанной – выражает то, что хочет, полностью и адекватно включаясь в процесс.

-          Задача психологической помощи в том, чтобы затронуть действительно значимые трудности клиента. Границы открытости актуализируются, когда человек не желает быть наблюдаемым и узнанным, чтобы не вызвать со стороны других презрения и протеста. И всякий раз он совершает выбор: входить в диалог с целью обнаружить истинное положение вещей, какой-то более значимый план своей жизни или избегать его.

Что касается отдельных техник и технологий консультативной беседы/интервью, то их влияние неоднозначно [18]. Так, самораскрытие психолога позволяет добиться более близких отношений с клиентом, отреагировать ему эмоции, пре­одолеть чувство одиночества, осознать разрешимость своей проблемы. С другой стороны, изменение образа психолога в глазах кли­ента может подтолкнуть его к переводу консультативных отношений в личные. При резком прерывании присоединения оба участника испытывают дискомфорт, ощу­щение разрыва; причем клиент может посчитать, что на него пытались оказать влияние помимо его воли.

В условиях консультативного диалога невозможно отделить внутрипсихическое от межличностного [19], и размытость границ собственной психологической территории приводит к идентификации себя с Другим. Нарушения границ и пространства диалога описываются как его трансформация в монолог и «разыгрывание».

Диспозицией монолога является мотив власти и экспансии. Монолог экспроприирует право выносить решения и стимулировать консенсус, объяс­нять и предвидеть, утверждать ком­муникативное неравенство [20]. Партнер из коммуникации исключен, ему навязывается собственное видение ситуации, выражение его интересов блокируется, а его право активно выражать себя «мягко» перекрывается.

С точки зрения нарушений границ Другой «присваивается», включается в собственную психологическую территорию, и оценка его места и значимости просто не может быть объективной. Поскольку это оценка себя, разотождествление с собой угрожает ощущением дезинтеграции Я. Недо­понимание и наивность другого участника диалога приводят к тому, что он и не подозревает, что стал жертвой монолога, прямых манипуляций, идентификации по типу «имитаций» и «присвоения» в ущерб отношениям доверия.

«Разыгрывания» – защитные взаимодействия (игра, роль, имитация, убеждение или влияние на партнера), основаны на неразрывной связи психолога и клиента в не осознаваемых ими пространствах переноса/контрпереноса, которые каждый из них воспринимает как следствие поведения другого [21].

В норме человек воспринимает внешнее как внешнее: «Я − это Я, а Ты − это Ты»; внешнее располагается на границе территории личности и оценивается ею с точки зрения собственных объективных нужд и интересов. При дисфункциях границ Я психолог может «засасываться» в мир клиента, «выбиваясь» из диалога, – и наоборот. Ценность разыгрывания в том, чтобы «поймать» себя на нем, а затем понять, что произошло и каковы роль и возможный вред для клиента или процесса психологической помощи [22].

Проблемы нарушений границы и пространства консультативного диалога освещены достаточно многогранно [23–26], и их анализ приводит к выводу об искажении диалогических диспозиций у одного или у обоих его участников.

Искажения диспозиций со стороны психолога. Здесь речь идет прежде всего о недостаточных или ошибочных знаниях и контроле своих профессионально необходимых качеств, угрожающих самодезинформацией. Риск ошибочного диагноза, неверного понимания или интерпретации проблем клиента в привычных рамках выбранного направления и выхода за рамки целей живого консультативного диалога, нереалистичных рекомендаций определяют:

-          доминирование симпатии (аффект) над эмпатией (когнитивная спо­собность), эмоциональное отрицание или признание клиента и его искаженное видение;

-          развитая апперцепция, мешающая видеть но­вое;

-          высокий профессионализм и увлеченность профессией, не исключающие тревожности, чувства некомпетентности и специфической профессиональной ригидности: под первоначальную концепцию подгоняются факты, и все, что в нее не вписывается, игнорируется.

Вторым важным фактором редукции диалога или его замены на монолог или разыгрывания можно назвать нарушения границ Я у психолога:

-          его идентификацию с клиентом на почве близких нерешенных проблем, стремление сократить психологическую дистанцию, в т. ч. с помощью флирта – в целом фиксацию на отношениях, а не на проблеме;

-          оценочную или формальную (надежда на «тех­нику») позицию и игнорирование свободного самоопределения клиента: стремление помочь ему решить проблемы независимо от того, хочет ли он действительно их решать;

-          стремление самоутвердиться за счет клиента путем его «инвалидизации» – акцентирования проблемных и игнорирования здоровых сторон его личности.

Изучение психологов, нарушивших границы (в т. ч. сексуальные), показало практически у каждого из них наличие нарциссических проблем [27]:

1. Уверенность, что «только я один могу спасти (вылечить) этого пациента», наряду с желанием «спасти» превращается в стремление исцелить и веру, что пациенту помогает личность, а не техника и знания.
2. Связанные тенденции садизма по отношению к пациенту и саморазрушения.
3. Склонность к действиям, а не к размышлениям, нарушение способности к фантазированию благодаря «плотным» границам.
4. Расстройство Супер-Эго, ярко выраженное и у хищнического психопата, и у «тоскующих по любви», и у виктимогенных психологов. Одни придерживаются границ только из-за страха наказания, другие прибегают к раздельному мышлению, разделяя рациональную и аффективную составляющие.
5. Представление о том, что дефицит пациента, возникший в детстве по вине его родителей, нужно заполнить с помощью разыгрывания. Аналитик считает, что должен делать все больше и больше, чтобы заполнить пустоты пациента.

Весьма значима и проблема созависимости психолога, или его «валентности на слияние». Это и болезненная привязанность к терапевтическим отношениям и к порождаемым ими проблемам, и жертвенный альтруизм, или духовно-моральный мазохизм, социальная функция, роль; и попытки воссоздать отношения родителя и ребенка или обрести уверенность в себе, осознать собственную значимость, определить себя как личность.

Скрытая склонность психолога к принесению себя в жертву, напряженная потребность в повышении самооценки или престижа «за счет больных», желание выступать в роли пророка и волшебника определяют опасность эксплуатации клиента или манипулирования им. Важным показателем нарушения диалога является стремление не столько достигнуть некой конечной цели, сколько «пребывать в процессе». В итоге клиент, нередко готовый «на все», лишь бы немного улучшить свое состояние, инфантилизируется, формируется его зависимость от психолога, эффект консультирования/терапии нивелируется или становится обратным.

Мотивы власти, конкуренции, агрессии чаще всего провоцируют консультативный монолог. Власть – неотъемлемая часть всех отношений, и то, что консультант о себе не знает или не хочет в себе видеть (движущие им мифы, комплексы), проецируется на клиента. Надо заметить, что само понятие психологической помощи может подталкивать психолога к «позиции над»: потребность клиента в помощи сопровождают сомнение и амбивалентность, а термин «проконсультировать» подразумевает активность и директивность консультанта. Этого вполне достаточно, чтобы «закрыть» возможности свободного самоопределения сомневающегося клиента.

Итак, недоразвитие внутренних границ Я и их функциональная недостаточность у психолога определяют отсутствие разграничения сознательной и бессознательной сфер, эмоций и когниций [28], что сказывается, например, на диагностике и постановке диагноза: отрицательное отношение к клиенту может утяжелить диагноз, а его эмоциональное принятие – смягчить. В общении психолог может проявлять и неадекватные реакции, и неосознаваемые тенденции удовлетворять свои фрустрированные потребности в агрессии, в признании, в удовлетворении сексуальных импульсов и т. п. Дефицитарность внешней границы Я, ее сверхпроницаемость нарушает ее функцию обособления, обусловливая неспособность дифференцировать себя от других и отказывать им [29].

Дисфункции границ Я психолога определяют нарушения им границ клиента, что модифицирует пространство диалога: появляются разыгрывания и манипуляции, скрытые проблемы (перенос/контрперенос) или нереальный клиент (манипуляция), либо консультант выходит из своей позиции (оценочность, смешение личного и профессионального). Нарушения и постепенное размывание границ консультирования – «скользкий путь» [30], скатывание по которому наносит серьезный вред и клиенту, и процессу терапии/консультирования.

Психологу не всегда удается сообщать отношения эмпатии, уважения и искреннего отношения не только представителям другой культуры или класса, но и тем, кто не способен или отказывается принять эти условия.

Искажения диалогических диспозиций со стороны клиента описываются в разных аспектах [31–35]. Важен прежде всего сам выбор клиентом в пользу диалогической интенции или, наоборот, внедиалогических намерений и разрушения контакта. Задача клиента – совершить этот выбор; консультанта – дойти до него вместе с клиентом [36].

С точки зрения отсутствия диалогической интенции общая диспозиция клиента – пассивно-страдательный уход от ответственности в сложной жизненной ситуации и ее перекладывание на консультанта. Стратегии разнообразны. «Рантье» апеллирует к чувству жалости, описывая свои страдания, умоляя о помощи либо почти прямо заявляя: «Теперь это ваша забота, вам за это деньги платят». Внедиалогические интенции мы видим у «Игрока» с его лозунгом «Посмотрим, какой Вы специалист» и у «Эстета» с красивым, четким, логичным изложением проблем: если у него и есть проблема, решать ее он не собирается, закрыт и не готов к работе.

Одна из частых диспозиций обращения к консультанту – «поиск рецептов хорошей жизни»: так, клиент-«Психолог» появляется с целью научиться грамотным манипуляциям ближними; уверенный в себе клиент – для подтвер­ждения правильности своего уже готового понимания проблемы; все знающий и доверяющий только себе подвергает все сомнению и убеж­ден в своей правоте.

Поиск примеров, консультирования и руководства может стать зависимостью потребления, уничтожающей саму возможность когда-либо получить удовлетворение: даже если какой-то из советов подействует, она не бывает долгой. Кроме того, сами рецепты хорошей жизни и достижения желаемого имеют «срок годности» и теряют свою ценность под напором «новых и улучшенных» предложений [37].

Разыгрывания со стороны клиента основаны на защитном сопротивлении, детерминированном, по сути, его же факторами дезадаптации. Это и экзистенциальные страхи, и вина за свое несовершенство; и способы ком­пенсации этого несовершенства; и некритическая оценка неблаго­получия в жизни как само собой разумеющегося; и инверсии ответственности с бессознательной самопрезентацией в роли Ребенка либо Родителя; и жесткие фильтры для самоцензуры.

Security operations, «охраняющие действия» клиента – селективное невнимание, сублимация, ложная персонификация себя и других – неосознаваемы [38], поэтому их осознание и преодоление в консультативном процессе дает клиенту одновременно и способность к подлинному диалогу, и реальный опыт разрешения своих психологических проблем.

Среди механизмов и техник лжи у клиентов наиболее распространены умышленные умалчивание и опущение (информация или важная ее часть не сообща­ется), искажение (изменяется важный фрагмент сообщения), обесценивание и взвинчивание (ценность того или иного факта принижается либо ему придается слишком большое значение), смена кон­текста. В результате диалог превращается в монолог, цель которого – попытаться повлиять на ход событий путем давления, смирения, ухода от необходимой конфронтации.

Когнитивно-аффективный стиль репрезентаций клиентом отношений «Я – Другой» выступает предиктором нарушений эффективности психологической помощи [39] вследствие дефицита у клиента антиципации будущего, метафорической реконструкции недостающего или утраченного. Существенно снижают восстановительные ресурсы личности и поддерживают состояние постоянной неудовлетворенности когнитивная полезависимость клиента, низкая и сверхвысокая (и «ложная») когнитивная дифференцированность.

Описанные диспозиции так или иначе связаны с дисфункциями границ Я и его диалога с не-Я. Сверхконкретность редуцирует возможности выхода клиента за границы наличного, эмпирического и непосредственно данного. «Когнитивная простота» ограничивает его способность подмечать тонкие различия и изменения, отличать главное от второстепенного, особенно в сфере социальных отношений и самовосприятия. Избыточная детализированность детерминирует взаимную несогласованность и фрагментарность представлений о себе и других, расщепление их образов на обесцениваемые и отчуждаемые «плохие» телесные и идеализируемые «хорошие» духовные аспекты.

Итак, анализ диалогических диспозиций ролей психолога и клиента показывает их актуальность прежде всего в отношениях к границам Я друг друга и к границам консультативного диалога: их уважению, переходу, игнорированию, нарушению.

Диалогические диспозиции субъектов диалога определяют их интенции объединиться в диалоге, сохранив свою отдельность, обеспечивают функции границ Я каждого из них. Переходы своих границ Я субъектами диалога необходимы для изменений личности клиента путем получения им поддержки консультанта и доступа к своим внутренним ресурсам. Успех диалога связан с преодолением партнерами различия культурных и ролевых позиций, с наличием достаточной «внутренней безопасной базы» внутри Я каждого из них, способности ощущать свои и чужие границы для сохранения автономии своего и чужого психологического пространства.

Соответственно, дисфункции границ определяют внедиалогические диспозиции и интенции клиента и/или консультанта, превращающие диалог в монолог, разыгрывания, защитные взаимодействия. Неспособность консультанта определить границы своих возможностей и действовать в их пределах приводит к самодезинформации, нарушениям границ психологического пространства клиента, манипуляциям, появлению «нереального клиента», выходу из своей позиции, зависимости от клиента. Дисфункции границ Я и его диалога с не-Я у клиента реализуются в диспозициях пассивно-страдательного ухода от ответственности, мощного внутреннего сопротивления, зависимости от консультанта.

Выявление связей дисфункций границ Я участников консультативного диалога с их диалогическими диспозициями подчеркивает необходимость для консультанта постановки ясных целей не только для себя, но и для клиента, правильного осознания защитных психологических механизмов своих и клиента, учета возможности своего бессознательного участия во внутреннем сценарии клиента и влияния на него своих интервенций.