Full text

Изучению художественного текста и вопросов функционирования стилистических приемов в нем посвящена обширная лингвистическая литература. Понятия текста и аллюзии подвергаются тщательному анализу и настолько неисчерпаемы, что вновь возникают трактовки смысла и появляются различные дополнения, имеющие научную базу и вызывающие интерес с лингвистических позиций. В данной статье мы попытаемся проанализировать понятие аллюзивного антропонима и его роль в художественном тексте с позиций теории языковой личности Ю. Н. Караулова и импликатов Г. Г. Молчановой [1, 2]. Такой подход позволит по-новому взглянуть на особенности функционирования аллюзивного антропонима в тексте, поскольку предполагает нелинейное развертывание структуры текста и участие языковой личности автора и читателя в процессе интерпретации художественного текста. Мы проводим исследование на материале романа Чарльза Диккенса «Домби и сын» [3].

Аллюзивный антропоним представляет собой разновидность тропа, имеющего особую природу. С позиций теории интертекстуальности было выявлено, что аллюзия не является лишь украшением текста, но представляет собой механизм построения инвариантного, неконструируемого содержания [4]. Это широкий подход в рамках национальной и мировой культуры. Что же касается функционирования аллюзии в конкретных текстах, то ее роль может быть выявлена, если рассмотреть аллюзивный антропоним как разновидность импликата. Данный холический подход представлен в работах Г. Г. Молчановой. Вводятся понятия картины мира и языковой личности, значительно обогащающие лингвистический анализ художественного текста [5, 6]. Данный подход основывается на описании становления мысли и смыслов со стороны отправителя, или адресанта, и получателя, или адресата, читателя, партнера по коммуникации [7]. Это позволяет выйти за рамки классических линейных позиций лингвистики. Как отмечает Г. Г. Молчанова, импликаты «представляют собой опорные вехи, через сближение которых происходит “нащупывание” некоторого текста, возникающего в глубинах анализируемого, и, стабилизируясь, в глубинную имплигему текста» [8]. Аллюзивные имена, как известно, содержат отсылку к различным лингвокультурным личностям, понятиям, ситуациям. Это имена-импликаты, сохраняющие гипотетико-выводное знание о мире, окружающем языковую личность. Опираясь на классификацию признаков, характеризующих культуру, разработанную Ю. А. Сорокиным и И. Ю. Морковиной, возможно разделение аллюзивных имен-импликатов на три группы: аллюзивные антропонимы неспецифические, то есть отсылающие к образам широко известным и относящимся ко всему человечеству; аллюзивные антропонимы локальные, относительно специфические, и аллюзивные антпропонимы, абсолютно специфические, характерные только для данной локальной культуры [9]. Например, библейские аллюзивные имена относятся к первой группе. В романе Диккенса Майор, приятель Домби, сравнивает мистера Домби с Люцифером: “For Dombey is as proud, Ma’am, ‘said the Major, ‘’as Lucifer” [10]. Это пример неспецифического аллюзивного имени, его дешифровка не вызывает трудности у представителей любой культуры. При описании условий жизни мисс Токс автор употребляет относительно специфическую аллюзию на Макбета У. Шекспира: ”…and Miss Tox’s bedroom (which was at the back) commanded a vista of Mews, …and where the most domestic and confidential garments of coachmen and their wives and families, usually hung, like Macbeth’s banners, on the outward walls” [11]. Примером абсолютно специфической аллюзии является ссылка на Дика Уиттингтона, купца, торговавшего тканями и ставшего трижды лордом-мэром Лондона: “He hung the rabbit-skin over his left arm; gave the right to Florence; and he felt, not to say like Richard Whittington – that is a tame comparison…” [12] Уолтер Гей, племянник купца, втайне надеялся когда-нибудь стать лордом-мэром Лондона и, возможно, жениться на дочери мистера Домби. Такая отсылка носит специфический характер, известна скорее тем, кто является носителем английской культуры или глубоко ее изучал. Хотя эта классификация довольно условна, но не остается сомнений, что аллюзивные имена носят характер импликатов, содержат явно не выраженную информацию, которая не представлена в линейной последовательности текста, если не считать намеки, выступающие в качестве основания для сравнения с известным образом, как, например, в случае сравнения образа мистера Домби с Люцифером, где автор, его герой указывают, что у Домби и Люцифера общая черта – гордость. Следовательно, аллюзивное имя представляет собой импликат, условную структурно-семантическую единицу имплицитного уровня текста.

В соответствии с типологией импликатов, основанной на нарушении норм речевого акта по Серлю и Грайсу, аллюзия и аллюзивный антропоним могут быть отнесены к импликатам, возникающим в результате нарушения постулата манеры («говори последовательно, говори коротко, говори ясно») [13]. Реализация аллюзивного антропонима как импликата происходит на оси выбора, парадигматики, когда повествование затруднено для восприятия вследствие неясности, непрозрачности, введения «тёмного образа» либо образов, проецирующих вертикальный контекст, требующих от читателя определённого фонового знания для своей дешифровки. В качестве примера можно привести аллюзивный образ из рассматриваемого романа Ч. Диккенса «Домби и сын». Служитель церкви сравнивается с персонажем из английского детского фольклора: “The two stray sheep in question were penned by a beadle in a commodious pew, and, being early, sat for some time counting the congregation, listening to the disappointed bell high up in the tower, or looking at a shabby little old man in the porch behind the screen, who was ringing the same, like the Bull in Cock Robin, with his foot in a stirrup” [14]. Сюзан и Мистер Тутс оказались в церкви раньше, чем требовалось. Там они увидели служителя, бьющего в колокол, образ которого ассоциируется у автора с Быком из детской песенки-прибаутки «Кто убил Петуха Робина?». Эта песенка может быть непонятна для среднестатистического русскоязычного читателя. Речь идет об убийстве петуха, автор песни спрашивает, кто убил петуха, кто видел это своими глазами, кто сошьет для него саван, кто будет плакальщиком и так далее. Бык будет звонить в колокольчик, потому что он «умеет тянуть». Этот стишок считается архетипом смерти в английском детском народном фольклоре, носит специфический характер. На глубинном уровне можно предположить, что этот образ вносит вклад в описание мрачной картины церкви. Затрудняя восприятие на эксплицитном уровне, данный импликат участвует в создании текстовой содержательно-концептуальной информации, доступной читателю, обладающему лингвогносеологической и лингвокультурной компетенциями.

Можно подойти к анализу импликатов с другой стороны, а именно со стороны позиции адресата.

От читателя ожидается восприятие непрерывного внутреннего текста, реконструкция авторского тезауруса. Однако читатель может воспринимать текст лишь буквально, информация поступает только на содержательно-фактуальном уровне.

Второй вариант подразумевает читателя, воспринимающего эксплицитно-выраженную содержательно-концептуальную информацию.

Идеальным можно назвать такого адресата, который декодирует все авторские пресуппозиции, привлекает социально-исторический контекст, вертикальный контекст, фоновые знания [15].

Вместе с тем в различные эпохи идеальный читатель может привносить новые знания в восприятие текстовой информации. Данное замечание справедливо и в адрес иноязычного читателя, для которого образ, заключенный в тексте, может нести информацию, отличную от той, что владеет носитель языка. Например, в романе Диккенса используется известный образ Робинзона Крузо как символ одиночества. Апелляция к этому образу осуществляется дважды в романе. Первый пример показывает, что у дяди Джилла торговля в лавке идет плохо, и случайные люди, которые заходят к ним, чтобы спросить, где находится определённая улица, или разменять соверен, не могут принести прибыль. Дядя Джилл говорит своему племяннику, маленькому Уолтеру, что все эти люди не похожи на дикарей, навестивших Робинзона Крузо на его острове, и они не смогут жить на такие визиты [16]. Данный пример показывает детальное знание сюжета произведения, но не вызывает недоумения у русскоязычного читателя. Второй пример включает ситуацию, когда Уолтер назначается мистером Домби в далёкую колонию и старый Сол Джиллс очень грустит и остро чувствует своё одиночество: “Therefore Captain Cuttle read the newspaper with profound attention and no comprehension, and captain Cuttle said nothing whatever about Rob to himself, or admitted to himself that he was thinking about him, or would recognize in the most distant manner that Rob had anything to do with his feeling as lonely as Robinson Crusoe” [17]. Капитан Каттл чрезвычайно одинок, причем происходит обращение к образу Робинзона. Для русскоязычного читателя первичной является, вероятно, ассоциация с необитаемым островом, с одиночеством в большей степени социальным, нежели душевным. Для английской культуры, наоборот, образы Робинзона, Адама и Иисуса в первую очередь ассоциируются с темой одиночества, о чем свидетельствует статья Solitude в Словаре аллюзий [18]. В результате происходит переакцентуация текста, придание ему национального колорита, дополнение новыми ассоциациями. Для русскоязычного читателя происходит обогащение фоновых знаний, формирование лингвокультурной компетенции, в прототипический образ вносятся изменения.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что восприятие импликата текста, преднамеренно заложенного автором, зависит от того, насколько совпадают пресуппозиции автора и адресата. Г. Г. Молчанова дополняет данную зависимость импликационным ракурсом [19]. Пресуппозиционные ёмкости автора и читателя могут совпадать, объём пресуппозиционной ёмкости адресанта может быть недостаточен для восприятия импликата в импликационном ракурсе. В последнем случае в тексте возникают смысловые и концептуальные лакуны. Но следует также отметить возможность потенциальной неоднозначности трактовки знаков, образов текста. Поэтому смысловые неясности могут быть следствием не только различной пресуппозиционной ёмкости автора и читателя, но и внутренне присущим языковому знаку свойством. Следует также учитывать различные эпохи написания и прочтения текста. Безусловно, когда с момента написания произведения проходит несколько десятков лет или даже столетий, меняется социально-историческая и культурная действительность, концептуальная сетка мировосприятия, то возникает неоднозначность трактовки тех или иных образов.

Между тем неясность, неоднозначность трактовки образа, порождаемая неоднозначностью заложенных в тексте импликатов, имеет предел [20]. Выбор стратегии интерпретации читателем обусловлен его пресуппозиционной ёмкостью, позицией адресата и импликационным ракурсом, который направит семантический вывод при чтении текста. Другими словами, тема текста, главная мысль произведения заключают наше восприятие текста в определённые рамки. Отсюда вытекает ещё один возможный ракурс изучения функционирования аллюзивных антропонимов как импликатов – с точки зрения их роли, значимости для создания главной темы – имплитемы текста.

Интересным с научной точки зрения является поиск глубинного взаимодействия нескольких образов, инициируемых импликатами. Сначала необходимо классифицировать аллюзивные имена-импликаты на основании их коммуникативной значимости для восприятия, степени имплицирования смысла и вклада в создание имплитемы текста. Для этого воспользуемся классификацией импликатов Г. Г. Молчановой [21]. Мы скорректируем её применительно к аллюзивным именам. Выделяются четыре типа импликатов:

  1. Стертые аллюзивные имена-импликаты. Такие имена не содержат новизны, дешифровка происходит автоматически, значения для создания имплитемы они почти не имеют. Например, такие имена часто встречаются в описании кабинета мистера Блаймбера: “The Doctor was sitting in his portentous study, with a globe at each knee, books all round him, Homerover the door, and Minervaon the mantel-shelf” [22]. Имеются в виду скульптурные изображения Гомера и Минервы. Далее миссис Блаймбер с восторгом описывает предстоящие открытия для маленького Поля Домби, звучит перечисление имён: Virgil, Horace, Ovid, Terence, Plautus, Cicero[23]. Такие стёртые метонимии, безусловно, не поражают нас новизной образов, но они выполняют важную роль в создании социально значимого, высокого, достойного статуса учебного заведения, в которое собирается отправить учиться своего сына мистер Домби. Здесь в то же время чувствуется авторская ирония, особенно когда миссис Блаймбер неоднократно упоминает, что если бы она увидела Цицерона, то ей незачем было бы жить, мечта всей её жизни исполнилась бы. Прозрачность образов восполняется их стилистической функцией создания иронии и выражения авторского мировоззрения.
  2. Локальные аллюзивные имена-импликаты. Они значимы на небольшом отрезке текста, малопредсказуемы, обладают новизной, интересны, информативны, поддаются дешифровке в пределах данного контекста, не требуют специальных фоновых знаний, вертикального контекста для понимания. Например, при описании миссис Скьютон, матери Эдит, второй жены мистера Домби, автор неоднократно прибегает к отсылке к образу Клеопатры. Примеров очень много: “The Major again pressed to his blue lips the tips of the fingers that were disposed on the ledge of the wheeled chair with careful carelessness; after the Cleopatra model: and Mr Dombey bowed” [24]. Далее встречаются the top of Cleopatra’s bonnet. В следующих строках заключена авторская ирония: “Mr Dombey and the Major found Mrs Skewton arranged, as Cleopatra, among the cushions of a sofa: very airily dressed: and certainly not resembling Shakespeare’s Cleopatra, whom age could not wither” [25]. Автор намекает на преклонный возраст миссис Скьютон, тогда как Клеопатра находится вне времени. Имя Клеопатра повторяется много раз в данном отрывке, именно при описании миссис Скьютон чувствуется авторская насмешка над тем, что эта женщина пытается произвести особенное впечатление своей мнимой красотой, молодится, в то время как окружающие видят её реальный возраст и состояние, но из вежливости поддерживают её игру. Слова, встречающиеся рядом с именем Клеопатра: simpered, not resembling, Cleopatra had a sharp eye etc., свидетельствуют об отрицательной оценочной коннотации, которую автор вкладывает в импликат. Примечательно, что Майор Бэгсток, выражающий особое почтение миссис Скьютон и лицемерно с ней флиртующий, часто определяется автором аллюзивным именем Mephistopheles: ”His marked behavior seemed to afford the major (who was all politeness in his recognition of Miss Tox) unbounded satisfaction; he sat for a long time afterwards, leering, and choking, like an overfed Mephistopheles” [26]. Затем ниже снова автор обращается к этому образу: “The Major heaved his shoulders, and his cheeks, and laughed more like an overfed Mephistopheles” [27]. Этот образ включает дьявольские черты, искушает души, поэтому оценочная коннотация и отношение автора к данному герою также окрашены негативно [28]. Завершает описание предложение, в котором оба персонажа иронически сравниваются с Клеопатрой и Антонием: “’Sure of it, Ma’am,’ rejoined the Major, ‘’Cleopatra the peerless, and her Antony Bagstock, will often speak of this, triumphantly, when sharing the elegance and wealth of Edith Dombey’s establishment” [29]. Локальные импликаты выполняют существенную функцию, направленную на создание определённой динамически развивающейся темы, они подчиняются глубинному импликату-концентру и участвуют в раскрытии последовательно имплитемы текста. Вероятно, автор осуждает лицемерие, ему чужды погоня за богатством любой ценой, поэтому он обращается к таким именам, ярко и образно запечатлевающим отрицательные черты героев.
  3. Глубинные аллюзивныеимена-импликаты по-другому называются импликатами-концентрами. Г. Г. Молчанова подчёркивает, что они наиболее значимы для постижения авторского замысла, представляют собой опорные вехи текста, которые, вбирая в себя локальные импликаты, в совокупности составляют имплитему текста. Для их дешифровки недостаточно знать данный отрезок текста, необходимо осмысление всего произведения, владение фоновым знанием, вертикальным контекстом, глубокой лингвогносеологической компетенцией, общей филологической культурой. Это центр притяжения локальных импликатов. В данном произведении мы не можем выделить такие аллюзивные имена-импликаты, но, безусловно, это возможно сделать в других текстах, сконцентрированных вокруг какого-либо аллюзивного образа, например «Кентавре» Дж. Апдайка.
  4. Тёмные аллюзивные имена-импликаты наиболее сложные образования, требующие не только высокой лингвогносеологической компетенции, но и специальных профессиональных знаний в силу временной удалённости написания произведения. Данные аллюзивные импликаты подлежат специальному более глубокому изучению.

Аллюзивный антропоним может быть рассмотрен в художественном тексте не только с позиций линейного развёртывания, но и как импликат, реализующий глубинное содержание текста, включающее вертикальный контекст, лингвокультурную и лингвогносеологическую компетенции читателя и автора. С этих позиций аллюзивный антропоним функционирует в художественном тексте как акте коммуникации, в котором представлены автор и читатель.

Аллюзивный антропоним как импликат представляет собой опорную веху текста, способствующую развитию большой имплитемы художественного текста. Аллюзивный антропоним может быть специфическим, неспецифическим, относительно и абсолютно специфическим в зависимости от степени известности в принимающей культуре, то есть для читателя.

С точки зрения нарушения норм речевого акта аллюзивный антропоним реализуется в результате нарушения постулата манеры высказывания, на оси парагдигматики происходит затруднение восприятия текста, а на глубинном уровне продолжается разработка темы текста.

С позиции адресата аллюзивные антропонимы-импликаты могут включать концептуальные знания, не знакомые читателю. Таким образом, происходит обогащение восприятия.

Неоднозначность, неясность трактовки представляет собой свойство языкового знака, но эта неоднозначность в случае с импликатом имеет предел. В зависимости от роли импликата в глубинной разработке темы аллюзивные имена могут быть стёртыми, не вносящими элемент новизны, локальными, значимыми на некотором отрезке текста, глубинными, объединяющими вокруг себя остальные импликаты, и тёмными, требующими для своей дешифровки специальных знаний, возможно, личного знакомства с автором и его биографией. В плане перспектив работы интерес представляет рассмотрение глубинных и тёмных импликатов.