Aleksei MartinenkoЕще в 2002 г. Россия была признана мировым сообществом страной с рыночной экономикой. Существенная часть прежних институтов, характерных для командной экономики (централизованное планирование, директивное ценообразование), заменена рыночными, однако далеко не все институциональные изменения и реформы были эффективны и оказали положительное влияние на дальнейшее экономическое развитие страны. К примеру, либерализация цен привела к быстрому и длительному их росту, а последующая попытка стабилизации – к формированию механизма неплатежей, переходу к бартерным обменам, то есть появлению институциональных ловушек – неэффективных, но устойчивых институтов или норм поведения [1]. Этот термин в 1999 г. ввел академик Виктор Меерович Полтерович в качестве альтернативы концепции path dependence – зависимости институциональных изменений от предшествующей траектории развития.
Переход от плановой экономики к рыночной – процесс коренного изменения существующих социальных, политических, экономических институтов – правил, механизмов, обеспечивающих их выполнение, и норм поведения, которые структурируют повторяющиеся взаимодействия между людьми [2]. Для того чтобы начала действовать новая норма, требуется разрушение старой, что усложняется наличием эффектов координации, сопряжения, культурной инерции, которые обеспечиваются поддерживающими экстерналиями (зависимостью выбора актора от решения остальных участников), повышающими трансформационные издержки [3]. На наш взгляд, в России культурная инерция является одним из самых сильных факторов, препятствующих успешному экономическому росту, развитию рынков и одновременно способствующих появлению институциональных ловушек. Например, можно законодательно разрешить частную собственность, провести приватизацию, тем самым, пусть и с большими трансформационными издержками, упразднить старые формальные институты и создать новые, рыночные. Но гораздо сложнее преодолеть культурную инерцию, заключающуюся в нежелании людей отказываться от их убеждений и стереотипов поведения, к которым они привыкли. Ведь, как писал представитель старой институциональной школы Дж. М. Ходжсон, «привычки – строительный материал для институтов, придающий им повышенную устойчивость, силу и нормативную власть» [4]. Вера в большую эффективность старых институтов, диктуемый ими образ мышления не только делает новые институты, и, в свою очередь, информацию, заключенную в них, нерелевантными, но и затрудняет перенос эффективных рыночных институтов других стран в нашу культурную среду, вызывая институциональный конфликт.
Причинами попадания в институциональные ловушки могут быть реформы, если не все их последствия достаточно хорошо просчитаны или они были проведены в высоком темпе, как это было сделано сторонниками «шоковой терапии» в России. В таких условиях неудивительным является существование в российской экономике большого числа институциональных ловушек.
Переход к бартерному обмену стал одной из первых институциональных ловушек, в которую попала российская экономика. Доля бартера в выручке российских предприятий в 1995–1998 гг. составляла от 30 до 55% [5].
В. М. Полтерович выделял следующие причины перехода к бартерным отношениям [6]. Либерализация цен 1992 г. привела к быстрой инфляции. С целью уменьшения потерь от обесценивания денег люди стремились как можно быстрее обменивать их на товары, увеличивая скорость обращения денежной массы. Этот процесс привел к повышению трансакционных издержек. Вскоре настал момент, когда трансакционные издержки денежного обмена превысили трансакционные издержки бартера. Переход на бартер упрощали низкие трансформационные издержки, заключающиеся в том, что фирмам было несложно найти контрагента, так как с советских времен остались связи между поставщиками и покупателями.
В. Л. Макаров и Г. Б Клейнер выделяли две волны бартера. Бартер первой волны (1991–1992 гг.) возник из-за ослабления рубля на фоне товарного дефицита, бартер второй волны (1994–1996 гг.) – как следствие дефицита оборотного капитала на предприятиях [7]. Кроме того, существенную причину распространения бартера в российской экономике авторы видели в том, что он использовался и во времена плановой экономики, благодаря чему «предприятиям удавалось смягчить жесткость ресурсных ограничений, расширить сферу самостоятельных решений и улучшить плановые показатели» [8].
Для того чтобы новая норма была сформирована (в данном случае – переход на бартерные отношения), необходимо наличие ряда нормообразующих факторов, которые В. М. Полтерович разделяет на три группы: фундаментальные, организационные, социетальные [9]. Используя его терминологию, можно отметить, что предпосылками к попаданию в бартерную ловушку были фундаментальные факторы – высокая инфляция и невысокие трансформационные издержки по выходу из денежных отношений. Организационные факторы – отсутствие законодательных санкций за бартер, так как это могло бы привести к еще большему спаду производства. Социетальные факторы – готовность предприятий перейти на бартерные отношения ввиду более низких трансакционных издержек этого типа обмена. Бартер поддерживался эффектом координации, что, наряду с возникающей необходимостью уплаты налогов, привело к высоким трансформационным издержкам по выходу из бартерных отношений. Кроме того, как утверждают В. Л. Макаров и Г. Б. Клейнер, в российском обществе создалось особое «бартерное» мышление [10]. Это способствовало появлению еще одного механизма закрепления данной нормы – культурной инерции. Поэтому, даже когда цены стабилизировались, бартерные отношения между российскими фирмами сохранялись еще длительный период времени.
Еще одной институциональной ловушкой, характерной для начального этапа рыночных преобразований в России, являются неплатежи. Так как институты кредитования были неразвиты, в случае, если одно из предприятий не могло оплатить услуги своих поставщиков, появлялась целая цепочка неплатежей. В результате этого процесса предприятия, понимая, что им не заплатят, сами переставали платить своим контрагентам. В случае, если бы объем собственной задолженности предприятия «А» перед «Б» был бы равен объему задолженности «Б» перед «А», то существовал бы баланс, некий эквивалент бартеру. Предприятия стремились к достижению этого баланса.
Таким образом, формированию данной неформальной нормы (неплатежей) послужили фундаментальные факторы: неразвитая система кредитования, неблагоприятная экономическая ситуация, порождавшая финансовые затруднения у большого числа предприятий. Организационные факторы – отсутствие закона о банкротстве. Социетальные факторы – понимание предприятиями вероятности неплатежа, и их симметричный ответ на это – неплатеж. Норма была подкреплена эффектом координации, при этом были повышены трансформационные издержки. Фирмы не могли прекратить поставку неоплачиваемой продукции, так как это привело бы к потере потребителей, разрыву налаженных связей. Но также они не могли требовать оплаты своей продукции, так как действовала неформальная норма – неплатеж, которой придерживалось большое количество предприятий, и в случае требования оплаты ресурсов одним из участников рыночных отношений другие фирмы могли выдвинуть к нарушителю данной нормы аналогичное требование.
Институциональной ловушкой, характерной для современной экономики России, является уклонение от уплаты налогов.Существование данного феномена в нашей стране с позиции институциональной экономики можно объяснить следующим образом. Налоги необходимы для того, чтобы государство могло выполнять свои функции, главной из которых является повышение благосостояния его населения. Налогообложение – формальный институт. Институт, по Дж. Р. Коммонсу, – это коллективное действие по контролю, освобождению и расширению индивидуального действия [11]. Для анализа коллективных действий используется понятие «группа специальных интересов», впервые примененное для этих целей М. Олсоном [12]. Он считал, что группы действуют для создания коллективного блага, которое будет выгодно всем членам группы, и в этом заключается главная причина возникновения групп. Население будет платить налоги, если увидит, что они повышают его благосостояние – то есть налогоплательщики получают коллективное благо. Например, согласно опросу ВЦИОМ, 55% россиян готовы поддержать повышение налога на доходы физических лиц, только если эти средства будут использованы на повышение будущих пенсий и поддержку здравоохранения [13]. Однако в больших группах (каковой, несомненно, являются налогоплательщики), при недостаточно развитом механизме контроля или принуждения, многие члены стараются не прилагать никаких усилий по достижению коллективного блага – уклоняются от уплаты налогов. Таким образом, возникает «эффект безбилетника», связанный с уходом членов больших групп от участия в производстве коллективного блага, но не в его потреблении.
Появление в России такой институциональной ловушки, как уклонение от налогов, стало возможным под воздействием фундаментальных факторов – макроэкономической нестабильности и относительно низких уровней доходов населения. Кроме того, часть населения просто не осознает важность института налогообложения или считает, что средства расходуются государством неэффективно – то есть уплата налогов не улучшит благосостояние граждан. Высокий уровень уклонения от налогов может свидетельствовать о том, что налогоплательщики России не уверены в получении коллективного блага с помощью института налогообложения, и потому возникает «эффект безбилетника».
Чем больше масштаб уклонения от налогов, тем меньше возможный ущерб от их неуплаты каждого отдельного неплательщика. Это увеличивает масштабы уклонения. Таким образом, появляется эффект координации [14]. Кроме того, существует спрос на специалистов, которые знают, какие инструменты необходимо использовать, чтобы максимально сократить налогооблагаемую базу, – появляется эффект обучения. Следовательно, существуют высокие трансформационные издержки выхода из теневого сектора, что закрепляет данную неэффективную норму.
Наиболее опасной является институциональная ловушка рентоориентированного поведения, препятствующая инновационному развитию России, диверсификации экономики. В особенности этот тип поведения направлен на извлечение природной ренты.
Механизм формирования рентоориентированного поведения в современной России состоит в следующем. Наличие природных богатств, формирование по причине слабых институтов и неразвитого гражданского общества, а также ряда государственных реформ монопольно властвующей бюрократии, рост цен на углеводороды привели к формированию политической и природной ренты. Как следствие – произошел рост рентоориентированного поведения, сращивание власти и бизнеса, рост коррупции [15].
Таким образом, возникли узкие группы специальных интересов, из-за чего начали формироваться неэффективные для общества в целом, но благоприятные для извлечения природной ренты институты. Сформировалась рентоориентированная институциональная структура, которая, согласно Д. Норту, «обеспечивает стимулы, которые диктуют виды знаний и навыков, приобретаемых для получения максимального выигрыша» [16]. Таким образом, в России сформировалась институциональная структура, порождающая стимулы к увеличению инвестиций в развитие знаний и навыков по извлечению природной ренты, что препятствует развитию других отраслей экономики.
Используя терминологию В. М. Полтеровича, выделим основные факторы попадания российской экономики в институциональную ловушку рентоориентированного поведения [17]. Фундаментальные факторы заключаются в том, что, во-первых, в такой богатой природными ресурсами стране, как Россия, присвоение природной ренты является простой моделью поведения. В сырьевом секторе добавленная стоимость создается с гораздо меньшими усилиями и риском, чем в других отраслях [18]. Во-вторых, в повышении цен на углеводороды в начале двухтысячных. Организационные факторы заключаются в формировании монопольно действующей бюрократии, узкой группы специальных интересов, что привело к созданию рентоориентированной институциональной структуры. Социетальные факторы – слабость гражданского общества в России, забота населения о собственном выживании. Все эти факторы были подкреплены эффектом сопряжения, проявляющимся в связи нормы (извлечение природной ренты) с большим количеством других формальных и неформальных норм. К примеру, бюджет России формируется исходя из прогноза будущей цены нефти, так как доходы от ее продажи являются одним из важнейших источников его пополнения. Таким образом, издержки трансформации по выходу из данной институциональной ловушки крайне высоки.
Одной из институциональных ловушек, характерных для современной российской экономики, является такая норма, как негативное отношение к частной собственности в российском обществе. Отрицательное мнение об институте частной собственности подтверждают данные социологических опросов, проведенных Левада-центром в январе 2016 г., где респондентам предлагалось выбрать наиболее предпочтительную для них экономическую систему и форму собственности. Так, 52% указали государственное распределение и планирование как наиболее правильный тип экономической системы, и лишь 26% назвали более приемлемой систему, в основе которой лежит частная собственность и рыночные отношения [19].
Экономика Российской Федерации рыночная, а частная собственность является основой данной экономической системы. Один из главных локомотивов развития рыночной экономики – частное предпринимательство, малый и средний бизнес, создающие рабочие места, производящие товары, продукцию. Из негативного отношения к рыночной экономике и частной собственности следует и неприязнь к предпринимательству. Следовательно, основа рыночной экономики не поддерживается и не понимается населением, что значительно усложняет возможности дальнейшего рыночного пути развития.
Одной из главных причин подобного отношения к частной собственности в нашей стране является неудачный опыт приватизации, произошедшей в девяностые годы двадцатого века, сопровождающейся всплеском преступности, рейдерства. К социетальным факторам относятся стереотипы, порожденные влиянием советской идеологии, основанной на марксистско-ленинской философии, так как значительная часть населения России воспитывалась именно в Советском Союзе. Долгое время частная собственность, как и рыночная экономика в целом, была объектом критики и рассматривалась как одна из категорий враждебного капиталистического строя. Еще одним социетальным фактором, который способствовал образованию данной нормы (негативному отношению к частной собственности), является религиозность населения России. Часто можно услышать знаменитую библейскую фразу: «Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, нежели богатый попадет в рай». Сильная культурная инерция, характерная для многих россиян, закрепляет данную норму, вызывая высокие трансформационные издержки.
Таким образом, в условиях рыночной экономики негативное отношение населения к частной собственности является крайне неэффективной, но устойчивой нормой – институциональной ловушкой.
Как мы видим, рыночная модель мышления через «преобразовывающую нисходящую причинную связь», о которой писал Дж. М. Ходжсон, заключающуюся в том, что «посредством институциональных изменений и ограничений могут вызваться изменения привычного образа мыслей и поведения», в российском обществе пока не сформировалась [20].
Инвестиции, осуществляемые с помощью развитых финансовых институтов, являются как одним из факторов роста экономики, так и инструментом повышения благосостояния самих инвесторов. Таким образом, благодаря инвестициям повышается общественное благосостояние. Однако уровень инвестиционной активности россиян низок. Именно недоверие к финансовым институтам и инвестиционной деятельности является еще одной институциональной ловушкой.
Важная причина несклонности россиян к инвестициям – социетальный фактор, страх потерять средства, накопленные за длительное время большим трудом, вызванный болезненным опытом участия в финансовых пирамидах, таких как МММ, девальвацией рубля 1998 г., экономическим кризисом 2008 г. Все это усиливает недоверие к более доходным, но более рискованным финансовым инструментам, таким как ценные бумаги. Люди предпочитают не рисковать и выбирают, по их мнению, самый надежный способ сохранения средств – депозит в банке. Таким образом, данная норма действительно является неэффективной, но крайне устойчивой, так как она закреплена, на наш взгляд, одним из самых сильных сдерживающих факторов – культурной инерцией.
Разработанная В. М. Полтеровичем концепция институциональных ловушек демонстрирует, к чему могут привести поспешные реформы, высокий темп их проведения. Терминология, разработанная российским академиком для анализа появления, закрепления, выхода из институциональных ловушек, позволяет анализировать эти процессы, упрощает идентификацию новых неэффективных, но устойчивых институтов [21].
Таким образом, многие институциональные ловушки являются результатами проведения реформ и преобразований. В России ловушки были обусловлены высоким темпом реформ, которые привели к негативным для экономики последствиям (высокая инфляция в результате либерализации цен), с одной стороны, и культурной инерцией – с другой, что вызывало институциональный конфликт.
Наиболее характерными институциональными ловушками для начального этапа рыночных преобразований в России были бартерные отношения и неплатежи. Сейчас это рентоориентированное поведение, заключающееся в извлечении природной ренты, а также уклонение от налогов, негативное отношение к частной собственности, недоверие к финансовым институтам и инвестиционной деятельности.