Full text

Аллюзивный антропоним является разновидностью аллюзии, основанной на использовании интертекстуально отмеченного имени собственного. Данный стилистический прием представляет собой значительный интерес для исследования, поскольку он часто используется в структуре других стилистических приемов, таких как метафора, эпитет, образное сравнение и другие. В каждом художественном тексте он индивидуально окрашен, поскольку отражает автора и читателя как языковых личностей. Аллюзивный антропоним благодаря своей лингвокультурной отнесенности обогащает художественный текст отсылками к другим произведениям, придает индивидуальную окраску тексту.

Исследование использования аллюзивных антропонимов в художественном тексте также является актуальным в связи с широким интересом филологов к взаимодействию текстовых пространств, различных точек зрения в современной художественной литературе и культурном пространстве в целом.

Надин Гордимер, известная южноафриканская писательница, поэтесса, активный политический деятель и борец за мир и равноправие, была удостоена Букеровской премии 1974 года за роман «Хранитель», Нобелевской премии в 1991 году, а также более двадцати различных премий мира таких стран, как Англия, Франция, Бельгия, Канада и другие.

Красной нитью всего творчества Гордимер проходит основная тема – разрушительное влияние апартеида на взаимоотношения между людьми, как с белым, так и с чёрным цветом кожи [1]. Это можно проследить на материале многих её произведений, в том числе «Земля чужестранцев» (“A World of Strangers”, 1958), «Почётный гость» (“A Guest of Honour”, 1970), «Дочь Бургера» (“Burger’s Daughter”, 1979) «Народ Джулая» (“July’s People”, 1981), «Сказание моего сына» (“My Son’s Story”, 1990), «Прыжок и другие рассказы» (“Jump and Other Stories”, 1991) и ряд других. По словам писательницы, она всегда старается разграничить литературную деятельность, творчество и политику. Однако это не всегда удаётся, особенно талантливому писателю: то, что воспринимается близко к сердцу, не может не найти отражения в творчестве.

Материалом исследования данной статьи является роман Н. Гордимер «Сказание моего сына», в котором она демонстрирует верность постоянной теме, а именно проблемам ЮАР. В романе показывается, как трудно во времена политических перемен сделать правильный выбор между своими обязанностями и долгом, понять мотивы выбора того или иного решения и смириться с нежелательными последствиями тех решений, которые человек принимает без тени сомнения [2].

Несмотря на то что заглавие романа намекает на присутствие одного рассказчика, в романе в действительности звучит несколько голосов. В этом, на наш взгляд, заключается своеобразие, авторская индивидуальность и одно из главных достоинств произведения. Часть романа написана от лица отца мальчика, чернокожего школьного учителя с ироничным именем Санни, оставшимся с ним с детства, значительная доля повествования ведётся от лица сына – Вильяма, студента, а также от лица белокожей любовницы отца – Ханны Плауман, защитницы прав человека, с которой Санни познакомился ещё в тюрьме.

Роман не замыкается только на политических проблемах, в нём явно присутствуют темы морального выбора, предательства и верности супругов в браке, особых отношений доверительности, их культивирования и разрушения между людьми, влияния разрыва отношений доверительности и лицемерия на состояние души детей в браке. В связи с рассматриваемой проблематикой предметом нашего исследования стали аллюзивные антропонимы, используемые в романе. В частности, вызывает интерес функциональный аспект аллюзивных имён, их вклад в общую картину развёртывания романа, развитие темы, обрисовку образа персонажа, обстановки действия, раскрытие основной проблематики романа, создание неповторимой индивидуальности стиля писателя.

В настоящее время проблема изучения аллюзивных имен получила особую актуальность в связи с достижениями когнитивистики, теории прототипов и анализа лингвокультурных концептов [3–6].

А. В. Суперанская проводит обзор имеющихся в филологии точек зрения по вопросу о функциях антропонимов и выделяет четыре речевые функции собственных имён: коммуникативную (сообщение, репрезентация), апеллятивную (призыв, воздействие), экспрессивную (выразительную), дейктическую (указательную). Кроме данных, выделяются ещё специфические ономастические функции [7]. Литературная ономастика в лице таких учёных, как Ю. А. Карпенко, В. В. Бардакова, Н. В. Васильева, И. Б. Воронова, В. М. Калинкин, Г. Ф. Ковалев, Э. Б. Магазаник, В. И. Супрун и ряда других исследователей, различает текстообразующую и стилистическую функции онимов [8]. Текстообразующая функция проявляется в способности ономастических единиц быть связующим, конструктивным элементом текста, участвующим в организации основных текстовых категорий. Согласно исследованиям В. И. Супруна, текстообразующая гиперфункция конкретизируется в следующих аспектах: 1) способности имени собственного служить текстовой вехой (обозначение главного/-ых персонажа/‑ей); 2) способности создавать ономастический фон; 3) способности выступать в качестве опознавательного знака факультативного характера [9, 10]. Данные функции выполняет любой оним, не обязательно аллюзивный. В художественном тексте аллюзивный антропоним в качестве образного средства выполняет стилистическую функцию, по-разному преломляющуюся в тексте и включающую, как принято в стилистике, выражение экспрессивных, эмотивных, оценочных и собственно стилистических коннотаций [11]. Как отмечает Т. А. Знаменская, стилистическая функция реализуется не в использовании одного отдельно взятого слова, а в результате взаимодействия языковых единиц в художественном тексте [12]. Поэтому стилистическая функция аллюзивного антропонима связана с широким взаимодействием аллюзивного имени с прецедентными текстами и вследствие этого с созданием вертикального контекста. Кроме того, при использовании аллюзивного антропонима экспрессивный потенциал возникает в плане синтагматики, а именно в результате использования аллюзивного имени в структуре другого стилистического приема, такого как метафора, образное сравнение, метонимия и других.

В рассматриваемом романе автор повторяет имя Shakespeare и его производные при описании семьи главного героя, привычек, профессии, образа мыслей. Например, имя мальчика, одного из главных повествователей романа, Уильям, в честь Уильяма Шекспира: The boy was Will, diminutive of William. He was named for Shakespeare, whose works, in a cheap complete edition bound in fake leather, stood in the glass-fronted bookcase in the small sitting-room and were ornamental pretentions to culture [13]. В данном примере налицо оценочные коннотации, поскольку имя Шекспира – это безусловное свидетельство устоявшихся культурных традиций. Но в данном контексте романа это имя используется рядом со словосочетаниями «дешевое собрание сочинений», «поддельный/фальшивый кожаный переплет», «претензии на культуру». В результате создается впечатление, что люди только хотят казаться культурными и образованными, а на самом деле такими не являются. На наш взгляд, стилистическая функция аллюзивного имени в примере заключается в создании противоречивых оценочных коннотаций, которые способствуют прорисовке образа семьи в романе.

Также аллюзивный антропоним является средством выражения социального статуса персонажей, их начитанности, внутреннего мира, стремлений, их духовной сути. Имя Шекспира постоянно фигурирует в романе: для отца Уильяма важно самоуважение, знаком которого является наличие книг Шекспира и сами эти книги. Мальчик отмечает, что книги Шекспира в дешёвых переплётах составляли предмет гордости родителей. Шекспир был безусловным авторитетом Санни, отца Уилла, он обращался к произведениям Шекспира для решения любых проблем. Сын пишет об этом с иронией: But he was set on sitting up at night studying for a higher qualification, maybe even getting a university degree; that was how he would better himself, not by going to meetings or getting arrested on the march. Equality; he went to Shakespeare for a definition with more authority than those given on makeshift platforms in the veld [14]. Отец Уилла верил в образование, а не в популистские лозунги. Идея равенства была обоснована и понята им на материале произведений великого английского барда.

Уилл, сын Санни, отмечает, что Шекспир сыграл важную роль в обстоятельствах жизни и образовании самого Уилла, он иронично сравнивает отца с королём Лиром, а себя – с бедным Томом, простаком: What a buffoon he made of me, his son, backward, stumbling along behind, aping his lies. Poor Tom to his Lear (I should have told him that, sometime, it’s the sort of sign he’d appreciate that my education hasn’t been wasted) [15].

С нашей точки зрения, аллюзивный антропоним Shakespeare со своими связанными ассоциативно именами выполняет текстообразующую и стилистическую функции. Оно создаёт ономастический фон для обрисовки образа Санни, отца мальчика. Фальшивая кожа переплётов произведений Шекспира выступает как символическая деталь облика Санни и его жизненного кредо: его неверность жене, лицемерие служат маской, под которой скрывается истинный Санни, уже давно чуждый семейным делам и проблемам своей когда-то горячо любимой жены Эйлы. Иррадиация имени Шекспир на весь текст произведения выполняет стилистическую функцию в данном тексте. Имя Шекспира, имеющее огромный положительный ассоциативный потенциал в культурной мировой традиции, получает здесь новую коннотацию, становится символом избитости, отрешённости от реальной жизни и её насущных проблем.

В романе также встречаются библейские и мифологические аллюзии. Любовница отца называет Уильяма Меркурием: He must have told her, she was expecting me. Oh, it’s Will, isn’t it – as if the helmet and stuff prevented her from recognizing me, from remembering the cinema that time. It also playfully implied, determined to be friendly, that I was rude, not taking the helmet off. So I did. So she could see it was me, Will, yes. I gave her whatever it was he’d sent me with. It was a package, books or something, he told me ‘Miss Plowman’ needed urgently. – You’re the family Mercury now, with that wonderful machine of yours – off you go, son, but don’t tear along like a Hell’s Angel, hey. – A perfect performance in front of my mother [16]. Меркурий известен как вестник богов в древнеримской мифологии, поэтому Уилл уподобляется гонцу, несущему вести. Мальчик не только буквально выступает в данной ипостаси, выполнив просьбу отца передать книги Мисс Плауман, но и символически в романе все основные события всегда связаны с ним, с его чувствами и переживаниями, он первый узнаёт о важных делах: о том, что отец завёл любовницу и обманывает мать, что, возможно, мать догадывается об этом, но не подаёт вида, что сестра Бейби знает обо всём и пытается покончить жизнь самоубийством, испытывая разочарование в отце и сочувствуя матери. Уильям является как бы провозвестником последующих событий, о чём он прямо пишет в романе, говоря, что ничего бы этого не было, если бы он однажды, выходя из кинотеатра, не увидел отца в компании с Мисс Плауман. Образ Меркурия, таким образом, также символичен, служит текстовой вехой, выполняя текстообразующую функцию. Стилистическая функция проявляется в создании экспрессивности образа Уилла.

При описании слежки полиции за отцом Уилл использует аллюзивный антропоним Око Циклопа в стилистической функции, позволяющей представить наглядный образ действий полиции и её восприятие мальчиком: He believed he had learnt to be alert without becoming paranoid, but the place where this intruder was waiting – waiting for him, clearly – her cottage, their room, to which he would return again and again, unable to keep away, and the move – the entry restriction timed to get rid of her without arresting or deporting her – these circumstances experience entitled him to interpret as put together by the people who knew all about him, the majors and sergeants who had interrogated him in detention, watched him through the Cyclops’s eye of his cell door in prison, and were aware, without seeing, when she took him into her body in this cottage [17]. Стилистическая функция аллюзивного имени the Cyclops’s (eye) заключается в создании вертикального контекста, связывающего данный текст с текстами греческой мифологии. Кроме того, аллюзивное имя используется в составе стилистического приема метафоры, в основе которого лежит образное сравнение, позволяющее по-новому, с иронией взглянуть на процесс наблюдения полицией за преступником через специальный глазок. В данном случае в контексте реализуются эмотивно-оценочные коннотации.

Помимо греческой мифологии, в романе используются библейские аллюзии, составляющие огромный пласт наиболее частотных отсылок. Рассмотрим пример ссылки на образ Иуды, также выполняющей стилистическую и текстообразующую функции. Текстообразующая функция реализуется в создании ономастического фона произведения, на котором отец воспринимается как предатель не только партии, но и семьи, жены и детей: ‘…Are we to watch our words and stick out our necks to the knives of potential traitors here in this place where we meet to put our minds and hearts in the struggle… are we to sit with Judas in our midst…’ [18] Аллюзивное имя используется в структуре метафоры, позволяет актуализировать в сознании читателя библейский образ предателя. Стилистическая функция состоит в выражении эмотивных, оценочных и экспрессивных коннотаций.

В следующем примере мальчик сравнивает образ отца со Святым Себастьяном: если Святой Себастьян был неуязвим благодаря вере в Бога, то отец был неуязвим, потому что сам был не чернокожим, в душе он не чувствовал себя чернокожим, не чувствовал никакой неполноценности, унижения чернокожих применительно к себе, он был сконцентрирован на внутренней духовной жизни: If, like the rest of his kind, he was aSebastian, the arrows did not penetrate his sense of self. If they had – if he had been really black? – he might have joined, waved a fist [19]. Помимо текстообразующей функции, присутствует стилистическая функция, заключающаяся в создании вертикального контекста, связанного с религиозным планом повествования, а также в выражении экспрессивных коннотаций, позволяющих глубже и ярче понять психологические основы внутренней защищенности и неуязвимости Санни.

Далее встречаются библейские аллюзии на образ Давида и Голиафа: He had stayed the children’s hands when they picked up stones. But words, too, are stones. Now he had taken up the sling, another David among many singling themselves out to be marked – again, by the eyes of Goliath [20]. Стилистическая функция аллюзий заключается в создании яркого образа отца, действиям которого мальчик симпатизирует, понимает непростое душевное состояние Санни, его новый образ. Аллюзивное имя используется в структуре стилистического приема метафоры, позволяющей реализовать огромное богатство смыслов в нескольких словах. В данном контексте проявляются эмотивные, оценочные и экспрессивные коннотации.

Еще одним аллюзивным именем является отсылка к библейскому образу Самсона, обладавшего большой силой, содержавшейся в волосах. Самсон доверился своей любовнице Далиле, которая предала его. Далила обрезала волосы Самсону во время сна, в результате богатырь потерял свою необыкновенную силу. Именно так чувствует себя Ханна, не знающая, когда будет уместно сказать Санни о своём новом назначении, карьерной удаче, в то время как Санни оставлен своими товарищами как неблагонадёжный и подавлен неуспехом: If she brought up the subject after they’d made love, it could seem calculated to catch him in a mood of tenderness, shorn like Samson, not fit to put up resistance [21]. Аллюзивное имя выполняет стилистическую и текстообразующую функции. Уточним, что аллюзивное имя использовано в структуре образного сравнения и реализует экспрессивно-оценочные коннотации.

Таким образом, аллюзивные имена в романе Н. Гордимер выполняют текстообразующую функцию. Особенно заметной является способность имени Shakespeare и его производных участвовать в текстовом развёртывании, выражении глубинного смысла произведения. Другой важной функцией служит стилистическая, заключающаяся в апелляции к экспрессивным характеристикам образа персонажа или ситуации, а также в создании эмотивных и оценочных коннотаций, позволяющих вызвать эмоциональный отклик у читателя, обеспечить личностное восприятие художественного текста. Использование библейских аллюзий, аллюзий на Шекспира и его произведения, отсылок к греко-римской мифологии позволяет ввести в ткань произведения глубинные, вечные смыслы, заявить о необычайной важности возникающих проблем, их вечной сути. Данные аллюзии способствуют созданию вертикального контекста, поднимают все произведение на высокий духовный уровень, помогают воспринять проблемы, поставленные в тексте, сквозь призму вечных ценностей. Благодаря таким отсылкам читатель по-новому воспринимает события, поступки, мотивы и характер персонажей. Аллюзивный антропоним часто используется в структуре стилистического приема метафоры, образного сравнения или метонимии, в результате чего реализуются экспрессивные, оценочные и эмотивные коннотации аллюзивного имени, представляющие собой его стилистическую функцию.