Marina VasukovaВ произведении Людмилы Евгеньевны Улицкой «Зеленый шатер» в центре находится проблема художественной рефлексии 1950 – 1980-х годов. В романе достаточно широко и смелоанализируется диссидентское сознание, описываются взгляды и ментальность поколения шестидесятников.
Автора интересуетпрежде всего человек в его отношении к себе и времени. «Что такое собственно человеческая составляющая в человеке? Способность к самосознанию? Религиозное чувство? <…> последовательность генов, трудноопределимая совесть, неуловимая душа» [1, 388], - задает вопросы Людмила Улицкая в эссе 2009 года «Неоязычество внутри».
Особенно интересует современного автора «инструмент измерения нравственности» [1, 389]. Отвечая на вопросы о романе «Зеленый шатер», Л.Е. Улицкая обратила внимание на то, что в этом произведении не конфликт между тоталитарной властью и немногочисленной группой противостоящих её смельчаков является ключевым, а «распад человеческой личности».Она утверждала, что написала «о достоинстве, чести, порядочности. А власть? Когда и где она хороша бывала?» [1, 452].
Очевидно поэтому, создавая «роман о диссидентах», как его воспринимают большинство читателей и критиков, современный писатель использовал парадоксальные приемы художественного изображения, подчеркивающие драматизм и даже трагизм существования шестидесятников, посмевших противостоять власти. При этом драматизм создается с помощью «бронебойной ироничности», способствующей травестированию высокой трагедии, совмещению драматического с комическим и сатирическим.
Мы понимаем термин «ироническое» в том смысле, который указан в справочнике «Поэтика: слов, актуальных терминов и понятий» под редакцией Тамарченко. «Ирония (ироническое) – 1. одна из наиболее употребительных в художественной литературе фигур риторических, состоящая в отрицании того, что притворно утверждается; 2. один из модусов художественности, эстетическая модальность смыслопорождения, диаметрально противоположная идиллике. Принципиальное отличие иронии от драматизма состоит во внутренней непричастности иронического «я» внешнему бытию, превращаемого ироником (?) в инертный материал» [2, 84].
Ирония переводится с греческого, как притворство, насмешка, это «осмеяние, содержащее в себе оценку того, что осмеивается; одна из форм отрицания. Отличительным признаком иронии является двойной смысл, где истинным будет не прямо высказанный, а противоположный ему, подразумеваемый» [Н, 316].Известно, что ирония обычно «превращается в сарказм как средство осмеяния пороков действительности» [3, 171].
Частный случай инакомыслия – диссидентство, «более или менее активное противостояние советскому режиму» [4] стало для писателя способом познания человека, «раздавленного временем». Очевидно, чтобы не впасть в пессимизм при раскрытии этой трудной темы, Людмила Улицкая создает иронический тон.
В центре повествования судьбы четырех друзей – «заложников» времени: Михея Меламида, Ильи Брянского, Сани Стеклова и их наставника, учителя Юлия Викторовича Шенгели. Все они оказываются в непростых жизненных ситуациях и каждый сам для себя решает, как ему жить. В этом плане обращает на себя внимание авторская ирония, «разлитая» уже на уровне композиции художественного текста: в его заглавиях. Иронией пронизаны все названия тридцати двух глав.
Пролог включает иронию на сюжетно-образном уровне. О смерти Сталина извещается по радио, которое «извергало торжественную музыку» [5, 7].
Тамара и ее семья ожидали воспринять известие о «ерундовой простуде» вождя, о которой будут вещать на всю страну. Под стать школьнице бабушка равнодушно провозгласила на «потаенном древнем языке», что «Самехсдох» и надо купить чего-нибудь сладкого. Ирония усиливается страхом матери, которая дергает дочь, «что было силы за гребень», так, что «голова Тамары резко откинулась, и она клацнула зубами» [5, 7].
Совмещение авторской «скрытой насмешки» у героини и явно комического изображения восприятия ими эпохального события – смерти «вождя народов» в этом первом эпизоде романа явно налицо.
Второй эпизод Пролога написан в том же комическом ключе. Дочь (Галя) ищет пропавший фартук, а мать врывается с воем с ножом и картофелиной в руках, как будто отрезала себе палец. Орет перепуганный пьяный с вечера отец. Автор иронизирует, что сквозь «невнятные вопли <…> прорезался драматический вопрос: <…> Что будет теперя со всеми нами?» [5, 8], под который Галя находит мятый фартук и решает его по поводу смерти отца не гладить.
Третья сцена изображает испуг дочери (Оли) и неуместную «торжественность» матери. И девочка засыпает вновь, радуясь, что это только смерть вождя, а не война и на фронт ее пока не возьмут.
Во всех эпизодах присутствует комическое поведение героев и в результате обнаруживается их истинное отношение к «отцу всех народов».
Иронично название первой главы, представляющее собой цитату из известной советской песни «Школьные годы чудесные».
Школа показана как территория социального конфликта, где властвуют пролетарии, которые уверены в своей «гегемонии» с сатирическими говорящими фамилиями – Мурыгин и Мутюкин, это «два вождя», державшие всех остальных в руках и разделявшие класс «на две враждующие партии», державшие всех «в страхе и беспокойстве» и постоянно напоминавшие, что они – «нормальные ребята» [У, 16], он главные, а не «очкарик, музыкант и еврей», которые увлекались русской литературой и называли себя «Трианон».
В «школьные годы чудесные» Саня Стеклов был покалечен «нормальными ребятами» и не смог стать музыкантом. «Беда» пришла и к Михе Меламиду: подаренные ему коньки стали косвенной причиной гибели Мурыгина под колесами трамвая. И Миха считал себя виновником этой смерти, наложившей трагический отпечаток на всю его дальнейшую жизнь.
Совмещение драматизма событий и комизма символизирует переплетение радости жизни и ужаса мгновенной смерти, или рокового увечья, что мастерски передается автором романа посредством иронического тона описания ситуаций.
Глава «Новый учитель» (как и главы «Люрсы», «Дом с рыцарем» и другие, посвященные Виктору Юльевичу) имеет только один комичный эпизод.который усиливает трагизм пребывания человека на войне. В нем рассказано, как будущий учитель Шенгели девятнадцатилетним пареньком, курсантом Тульского училища был брошен на фронт, подошедший к Туле. Он приказал рядовому принести ящик со снарядами, а пожилой ополченец «обматерил командира» и тот единственный остался жив, так как пошел сам за снарядами.
На уровне авторской иронии повествователь высказывается о жизни учителя в поселке Калиново Вологодской области: «Все в Калинове было бедным, в изобилии только нетронутая робкая природа <…> и люди были получше городских, тоже почти не тронутые городским душевным развратом» [5, 47].
Комично также искреннее стихотворение Михи «Смерть Сталина», которое он отдал Виктору Юльевичу, хотя Миха испытывает драматический пафос по поводу смерти вождя.Здесь комизм содержания стиха выполняет функцию характеристики образа, наивного искреннего человека.
Комизмом наполнен рассказ Нино о том, как им заказывали в Грузии плач по Сталину. Эффект комического возникает из-за столкновения высоких слов «официальных представителей» власти («мир потерял», «народ безутешен», «всенародное горе») с искренним желанием Нино запеть молитву от Бесов: «Да приидет Бог, да расточатся врази Его!» [5, 62].
На уровне сюжета рассказ Нино комичен действиями властей, то назначающих народный плач («языческий вой»), то отменяющих его [5, 69]. Название главы несет ироническую нагрузку, так как Шенгели – фигура уважаемая и драматическая в восприятии автора-повествователя.
А в главе «Дети подземелья», повторяющей название известного одноименного произведения В.Г. Короленко, ирония все же заложена. Заголовок имеет и прямой (сюжетно-архитектонический) смысл, и иронический оттенок, намекающий на рабскую покорность и наивную верность и веру советских людей в своих «вождей».
Иронична также позиция повествователя, описывающего «приключения» Ильи во время «невиданной демонстрации» по поводу похорон Сталина со множеством «концов-хвостов» [5, 64], на которую вышел советский народ, стремящийся почтить память о существе «древней породы, из подземного мира <…> с усами» [5, 56].
Символами сталинизма становятся слова «тьма» и «глухонемой», которые повторяются в главе многократно. Но Илья на этот раз «сквозь решетку», выбивая ее, выбирается из тьмы к свету. А в следующий раз, уехав во «тьму» эмиграции, он уже не сможет освободиться от пут мрака души.
Юмор и ирония повествователя в этой главе рассеивают «древний, знакомый лишь по греческой мифологии» ужас, заливающий Москву «черной водой», когда «какая-то подземная прорва излилась наружу, угрожая любой человеческой жизни» [5, 72].
В некоторых главах, посвященных Виктору Юльевичу Шенгели («Последний бал») и Михе Меламиду, очевидно, являющихся «рупором идей» автора, драматизм в чистом виде преобладает, а разбавляется только комичными по неловкости и неправильностистилистическихвыражених в стихах Михи.
Например, хор учеников поет гимн, сочиненный Михой в честь учителя литературы:
«Он многорук и многоглаз,
От смерти каждого из нас
Он хоть единожды, да спас,
И потому идет рассказ
Начистоту и без прикрас,
Да, Виктор Юльевич, про вас!
Вы показали высший класс,
Что в жилах кровь течет, не квас…» [5, 113].
Ироничны также названия глав «Дружба народов» (повествующая о Всемирном фестивале молодежи и студентов, проходившем в 1957 году в Москве); «Все сироты» (рассказывающая о преследовании священников и их потомках); «Отставная любовь» и «Головастый ангел»(посвященные вечной любви и предательству); «Бредень» и «Беглец» (в которых говорится о всесилии КГБ).
Например, в главе «Беглец» утверждается, что «убежать» от всевидящего ока Комитета госбезопасности не удастся никому и никогда.Л.Е. Улицкая изображает диссидентское противостояние власти художника Муратова Бориса Ивановича. С сарказмом повествователь подчеркивает, что ссылка на закон (нет ордера на обыск) не действуют на сотрудников «Органов», а вот «Почетная грамота с красной казенной шапкой и профилем «самого великого» оказывает волшебное воздействие [У, 319], что позволяет опальному оппозиционеру, изобразившему Мавзолей Ленина, сделанному из Любительской колбасы, на котором слово «Ленин» было написано связками из сосисок» [У, 323], убежать (как оказалось временно) от стражей порядка.
До этого Муратов действительно художественно украшал саркофаг «вождя и учителя времен и народов – Ленина» [5, 320], за что и получил почетную грамоту от Сталина. А затем стал «злостным рисовальщиком» и убежал в самую глубину России, в заброшенную деревушку. Иронически повествователь констатирует, что бабка, у которой ночевал Борис Иванович, «оказалась святая – на утро не донесла на него» [5, 323].
Жизнь в деревне названа персонажем каламбурно – «мимосоветской». Борис Иванович сразу перестал «наливаться злобой и сатанеть», как в городе. «Про колбасу Муратову рисовать совсем расхотелось», - иронизирует повествователь, потому что она в этих краях «потеряла свой символический смысл, как предмет давно забытый и полностью вышедший из обихода» [5, 331].
Характеристика бабок тоже дается автором юмористическая: они сравниваются то с изношенной одеждой, то со смиренной картошкой, то объявляется, что они свободны, «как облака». Они празднуют «большой праздник» Введения, а куда введения и кого введения толком объяснить не могут» [5, 333], - иронизирует автор.
Иронию как будто создает и сама жизнь: Бориса Ивановича арестовали через четыре года и «дали» всего два года, и статью подобрали удивительную – за порнографию» [5, 340].
Финальная фраза построена на контрасте. Она передает трагизм жизни, и юмористически-сатирическое к ней отношение: все старухи давно умерли – «Все в порядке» [5, 341].
Горький сарказм присутствует в главе «Потоп», рассказывающей о другом типе диссидентства: марксисте Валентине Кулакове, который провозгласил себя последовательным и настоящим, а всех прочих объявил окопавшимися «извратителями» марксизма [5, 342].За издание подпольного марксистского журнала и пересылку его за границу, он был арестован и посажен в тюрьму, а единственная его дочь Марина стала «бессемейной девочкой», общалась только с собакой Герой и не знала, как ей выжить.
Диссиденты-родители из-за фанатизма сделали единственную дочь Марину жертвой судьбы. Ее родители, увлеченные идеями Маркса и Энгельса, никогда не обращали внимания на дочь. Они были представителями «целого сообщества людей, которые на костер готовы идти за какие-то цитатки из «Государства и революции» [5, 343]. Валентин Кулаков, отец Марины, был «уперт» в своих убеждениях, искал правды, проверял показания и сличал тексты, стал издавать подпольный журнал, и передавал его за границу, из-за чего его и посадили, а заодно и его жену Зину, которая перепечатывала материалы мужа и в идейном смысле от него не отставала.
Очистительным потопом в жизни Марины оказалась залитая соседями квартира с книгами отца. Драма жизни девочки состояла в её ненужности родителям, которых она искренне ненавидит за их «марксизм». Она мечтает после потопа сделать ремонт и сделать комнату белой и чистой: «и синего Ленина, и красного Сталина, и весь истмат, диамат, и всю политэкономию…» вместе с клопами выбросить на помойку, создав жизнь «белую и чистую» [5, 356]. Безжалостная к родителям «диссидентская дочь» начала новую жизнь, не зная, «как она продержится одна столько лет» [5, 357].
В приведенном эпизоде иронический контраст создается с помощью символики цвета синего, красного цвета собраний сочинений Ленина и Сталина и белого цвета стен, очищенных от скверны квартиры.
Интересны также сатирические средства, примененные писателем в главе «Тень Гамлета». Название главы представляет собой варьированный интертекст В. Шекспира, у которого есть персонаж в трагедии «Гамлет» - Тень отца Гамлета, который «вопиёт» из гроба об отмщении своему убийце, женившегося на его вдове.
В главе идет речь о слежке за иностранными диссидентами. А спектакль в любительском театре на Таганке служит только фоном и поводом к сюжетным перипетиям, начавшимся со встречи Ольги во время спектакля с бывшим однокурсником КарикомМирзояном, который изгнал Ольгу когда-то из комсомола, а потом и из университета.
Выступая переводчиком у приехавших из Колумбии писателя и профессора, которых ей дал Карик, Ольга, по их просьбе читала роман «Евгений Онегин», потому что речи функционеров не поддавались переводу. И Пабло вместо ответной речи спел «Ла Макорину» под пляс Хосе, который «прикладывал руку Хосе к разным частям своего тела, постепенно приближаясь к месту максимальной мужской ответственности» [5, 367].
Поданная в комическом ключе сцена завершилась призывом Пабло: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и экстренным отъездом писателя и профессора в Москву.
Скандал имел последствия для Ольги: ее заставили писать отчет в КГБ. Когда она отказалась, Карик рассказал ей о своей драматической судьбе, о резне армян в Турции, о том, что в их время защищают не деньги, а власти, которым надо служить. Он рассказал, что и Пабло, и Хосе тоже служат органам и пишут отчеты, что Пабло организовал поездку для испанского приятеля, чтобы ему в России с родственниками встретиться. И Ольга написала отчет. И подумала: «И никто ее не видел. И никто ничего никогда не узнал. Главное, конечно, чтобы Илья не узнал» [5, 371].
Так юмористическая сцена о скандале иностранных «хулиганов» приобрела не комическое, а драматическое наполнение, свидетельствуя об отсутствии свободы и всевластии КГБ в советском государстве.
Такую же закономерность: переход комического в трагическое, можно наблюдать и в главе «Бедный кролик». Содержание главы подводит к пониманию смысла термина «имаго», введенного в роман «Зеленый шатер» вместе с термином «детскость».
Интеллектуально недалёкий Дулин, изучавший кроликов, находящихся под воздействием алкоголя, сам превратился в «бедного кролика», потому что «Здешняя власть тоже не дает человеку выхода. Ни одного. Она всегда переигрывает тех, в ком есть честь и совесть», как говорил врач-психиатр Винберг [5, 397].
От «пьяных» экспериментальных кроликов Дулину пришлось перейти к экспертизе на вменяемость генерал-майора с фронтовой биографией. Ничипорук Петр Петрович, которого обвинили антисоветчиком, хотя он создал организацию СИЛ – союз истинных ленинцев. Ничипорук критиковал ввод советских войск в Чехословакию. Дулин понял, что перед ним не сумасшедший, а чудак, но поставил «красивую подпись» под преступным ложным диагнозом. Напившись от угрызений совести «в стельку», Дулин сам стал «бедным пьяным кроликом» [5, 408].
Финальная фраза главы «Бедный кролик» саркастична: «Дулин плакал — потому что был кроликом, а не мужчиной. Так Нина ему сказала» [5, 408].
Жена была права: Дулин не сумел противостоять Системе и был ею раздавлен. Героя оставалось только пожалеть.
Сатирические и юмористические приемы употребляются автором-повествователем даже в самой напряженной по драматизму главе «Демоны глухонемые», в которой рассказано об аресте Михи.
В главе «Демоны глухонемые», название которой точно совпедает со знаменитым произведением Максимилиана Волошина, показано, как «уровень жизни» Михея Меламида, по словам повествователя, «из низины поднялся на высокогорье» [У, 414]. Автор вводит метафору разбитого стакана, от которого остались «только никчемные осколочки прежних увлечений» [5, 414]. Стакан с водой – известный образ-символ «революционной любви», который был провозглашен Кларой Цеткин простым утолением жажды любовной страсти.
«Миха встретил Алену и полюбил ее так безвозвратно и окончательно, что вся прежняя его жизнь с милыми девочками, легкими и необязательными свиданиями и деятельными ночами в общежитии разбилась, как стеклянный стакан», - пишет повествователь [5, 414].
Герой созрел для создания семьи и настоящей любви, а также понял свое призвание: учить глухих детей, реализовывая свое главное качество – «всемирную жалость». Повествователь с юмором говорит об усилиях тети Гени противостоять этим двум серьезным увлечениям Михея. И с истинным глубоким драматизмом рассказывается в главе о борьбе с ними сошедшего с ума в застенках КГБ бывшего СМЕРШевца, а ныне учителя – Глеба Ивановича Косачева.
С иронией автор пишет о том, что Миха «приостыл в своем революционном порыве», а Саня «увяз в своих звуковысотных системах», что мешало их общению с Ильей, который знал лучше всех «способы избегания, ускользания, растворения» [5, 445].
Илья объяснил Михе, что существуют две разные вещи: заниматься интересным делом и зарабатывать деньги, а сам знал, что для счастья нужно их совпадение.
Роковая встреча Михи и Ильине случайно произошла в Милютинском саду (глава «Милютинский сад»), где много лет «клубились в темнеющих углах оскудевшего сада мелкие бесы русской революции – те самые, достоевские», где двадцать лет назад погиб Мурыгин, «визжа и скрежеща» под трамваем», - с иронической издевкой повествуется в романе [5, 448].
Михе не на что было жить. И Илья сделал его распространителем запретной литературы, несмотря на то, что Миха был «слишком заметный, слишком общительный, слишком неосторожный» [5, 449]. Бесы явно попутали Илью.
Трижды употребленное слово «слишком» определило трагизм судьбы Михи. Повествователь вновь с юмором и сарказмом описывает отношение Ильи к «глухонемому интернату» - мечте Михея Меламида. Ирония распространяется на Миху и тогда, когда повествователь отмечает, что восторженный герой был готов и участвовать в издании самиздатского журнала «открывающему глаза и уши темному человечеству» [5, 451].
В романтическом описании посещения друзьями дома Волошина в Коктебеле присутствует тоже достаточно едкая ирония (например, описание «старушек-девочек и старушек-ящериц) или «конкурирующей вдовы Волошина», названной Ассолью, «отсидевшей срок и вернувшейся в Старый Крым к обязанностям гриновской вдовы» [5, 460].
Иронией наполнены многие определения автора романа: «фасонистый обед», «бодрый завиток» на голове старушки, «бывшие люди», «музейная женщина», «обычное провинциальное убожество» и другие [5, 461].
Образом авторской иронии является и описание самиздатского журнала, «худеющего непредсказуемым образом в художественной части и прибывавшего в политической» [5, 466].
Иронически обыгрываются автором и заметки Михи, которые он пишет в журнал. Материал о демонстрации в Москве по поводу ввода войск в Чехословакию, которую провели семь человек, вышедших на Красную площадь, Миха назвал пафосно: «Пятиминутное стояние великолепной семерки на Лобном месте» [У, 468].
Ирония выполняет в данном случае роль характеристики образа, как и в случае с высказываниями меркантильного Марлена о Михе: «Он просто сумасшедший! Это выше моего понимания! Ну при чем тут татары! Крым! О себе бы позаботился! Еврею сесть за возвращение татар в Крым! Уж лучше сел бы за свое собственное возвращение в Израиль!» [5, 480].
В последней главе, посвященной гибели Михи, названной «Имаго», почти нет иронии. Очевидно, потому, что в ней драматизм, напряженный до предела, переходит в трагизм. Исключением является последняя записка, призванная смягчить трагизм бытия мягким юмором, ведь смеются только над тем, чего не боятся. «Я в человекахтож», - это выражение Михи вызывают улыбку добрую и примиряющую всех со всеми.
Иронический подтекст присутствует в главах, посвященных Сане, в более тонкой и скрытой форме.
Например, в главе «На первой линии», говоря об аполитичности Сани, бабушка заявляет, что он относится к родной стране, как иностранец. Автор как будто бы искренне поддерживает мнение родных, но его комментарий, указывающий на недопустимость пропуска таких событий, как «недород в Африке или цунами в Японии» убеждают в иронии повествователя [5, 482].
Такой же род иронического осуждения присутствует во фразе о том, что Саня «первым узнал» о беременности Алены и отговорил ее от аборта, увел от врача, который должен был произвести «любимую операцию советских женщин» [5, 483].
Иронизируя по поводу советских женщин, повествователь травестирует не только поведение Алены, но и Сани, который не мог «преодолеть ее капризное обаяние», но «утекал, как вода в горлышко раковины» от «женских сигналов Алены» [5, 484]. «Алену, в конце концов, можно перетерпеть» решил Саня.
Ирония сосредотачивается вокруг образа Сани, а Миха изображается с искренним сочувствием. В конечных главах о Сане («Endegut», «Эпилог», «Конец прекрасной эпохи») можно обнаружить различные виды разнонаправленного иронического подтекста: по поводу иностранцев, «влюбленных в Россию до беспамятства», которых «влекла загадочная русская душа» [5, 554]. Иронизирует автор над девушкой Аллой «с северными серыми глазами» [5, 556] и над невестой Сани. Ирония в данном случае строится и на контрасте желаний мнимой невесты и Сани. В связи с этим необходимо вспомнить, В.Я. Пропп справедливо подчеркивал, что «противоречие между двумя началами есть основное условие, основная почва для возникновения комизма» [6, 165], в том числе такой его формы, как ирония.
«Потом начинается бред. Женщина с лентой встает. Провозглашает: «Гражданка Соединенных Штатов Америки Дебора О'Хара и гражданин Союза Советских Социалистических Республик Александр Стеклов подали заявление о заключении брака в соответствии с законами нашей страны…» Деби хочет свадьбу. Саня хочет исчезнуть. Деби хочет свадебное путешествие. Саня хочет исчезнуть с лица земли. Деби хочет брачную ночь. Саня хочет исчезнуть с лица земли навсегда» [5, 575].
Так через контраст отношения к жизни: у Деби поверхностной (главное в жизни – физическое удовольствие), а у Сани внутренней (главное в жизни духовное состояние, гармония) проявляется иронический подтекст ситуации фиктивного брака, на который согласился Саня ради свободы творчества: «Фарс под названием «Женитьба» заканчивается. Остается немного: подать заявление в американское посольство и ждать, ждать, ждать» [5, 576].
В главе «Конец прекрасной эпохи», название которой представляет интертекстему из поэзии Иосифа Бродского, нет авторской иронии. Ирония возникает в речи героев, обсуждающих, почему не поженились.
Разочарование героев в заграничной свободе отражается в их анализе стихов Бродского. Поэт назвал бури, которые ощущают люди в своем сердце, самодельными, а Саня считает, что «здешние все бури – только отражение, бледные тени тех, которые он назвал самодельными» [5, 584].
Русская почва искусства перестала питать талантливого музыканта Саню, и он чувствует, что свобода творчества – это только тень, иллюзия, эфемерность. Возможно, поэтому глава заканчивается смертью поэта Иосифа Бродского, «не отступившего в мясорубке времени», с которым только что беседовали Саня и Лиза.
Ирония повествователя в главе «Орденоносные штаны» направлена на деспотическую политику государства. Название главы представляет собой оксюморонное выражение. Ордена носит только прославенный героический человек, и носят ордена на пиджаках, чаще всего форменных. А здесь ордена разжалованного за противостояние генерала попадают на женские подштаники, их прячут, чтобы они совсем не пропали. Применяя прием травестии, подмены верха низом, автор показывает, что важнее героизма в стране лояльность к властям.
Генерал Ничипорук, лишенный по бумагам наград, не хотел отдавать властям свои, как оказалось, не боевые награды, а «железки». И отдал их подруге жены, чтобы сберегла. Та поручила своим дочкам спрятать их, а они прикрутили ордена к тряпкам, которые оказались в шкафу под бельем.
Чудесным образом «военный иконостас» дошел до девяностолетнего генерала, и «он сподобился умереть героем». Повествователь иронизирует в финале: «И лучшие времена наступили. Встретились в конце концов генерал и его награды. Генерал жил в стране, где надо жить долго» [5, 513].
В этой главе особенно горькая ирония, создающая трогательный образ поруганного честного человека, отдававшего жизнь за родину и воевавшего до конца за свои идеалы, на благо родной страны.
В романе «Зелёный шатер» автор показывает и судьбы «простых» людей, попавших под «колесо эпохи» (глава «Свадьба Короля Артура). Артур Королев (Король Артур) – отставной моряк, пенсионер, работает подсобником в конторе по приемке макулатуры. «Сначала в книгах мало что понимал, но за годы насобачился»[5, 193], - иронизирует Улицкая. В кучах старых газет и учебников он иногда находилредкие издания книг, реставрировал их, а потом продавал. Иногда переплетал самиздат. К нему, как и к остальным, нередко приходили с обыском, но Артур всегда находил способ выпутаться.
Название главы тоже несет иронический подтекст. Она имеет сюжет комический: Артура женит на своей сестре его любовница Лиса, поскольку он потерял мужскую силу. Странная свадьба происходит на глазах у Ольги, которая никогда не встречала «особенных» людей, что была «личность выдающаяся, со странными интересами, редкостными знаниями в немыслимых, в нормальной жизни совершенно лишних областях <…> творческие, рук не покладающие бездельники, тунеядцы, изгои, опасные и притягательные» [5, 188].
В этом отрывке ирония строится на столкновении несовместимого, типа «рук не покладающие бездельники», которые «отказываются работать на государство, или государство не желает иметь с ними дела…» [5, 188].
Так иронически восприятие творческих людей, многие из которых слывут чудаками.
Ольга, любившая «сливаться с массами», быть «частицей многого», была в восторге от особого короля Артура, к которому жена-красавица, актриса, летала через тысячу верст… Но Лиса появилась – и он был ей верен. Все «особенные личности» были «завязаны на книгах» [5, 198].
Лиса была «хулиганка», но умела любить Артура до самопожертвования. «Нелепая пьяная свадьба» была актом любви к Артуру и одинокой сестре Шуре. Ирония в этой главе строится на грубом несоответствии в Лисе физиологической страсти и внутреннего благородства: она вывезла «в укромнейшем месте» микрофильм, сделанный Винаром, финном, обожавшем русскую жену. «запрещенная рукопись, автор которой сидит в лагере, ляжет на стол издательства, которое эту книгу давно ждет» [5, 207].
В следующей главе «Маловатенькие сапоги» описана анекдотическая история о спасении рукописи, случайно засунутой в сапоги дочерью Шуры, которая вместо того, чтобы отправить деньги деду, купила себе «дефицитные» модные сапоги маленького размера. И спрятала в уборной на полке, где во время обыска ничего не нашли. Артура не посадили, он недоумевал, куда делась рукопись. А Маша спала, как с юмором подчеркивает автор-повествователь, «истомленная сапожными переживаниями» [5, 214].
Иронический подтекст, являющийся излюбленным средством характеристики персонажей, присутствуют в большом объеме и в более резкой или в инвективой форме в тех главах романа, где идет речь о злоупотреблениях и даже преступлениях властей, направленных против граждан («Дети подземелья», «Дружба народов», «Отставная любовь», «Бредень», «Беглец», «Потоп», «Тень Гамлета», «Демоны глухонемые», «Орденоносные штаны»).
Мягкая ироничность повествователя характерна для глав, где изображены герои-жертвы времени (Миха Меламид, Саня Стеклов, Оля, Тамара, Марина, доктор Дулин, Костя, Афанасий Михайлович и Софочка).
Ироничное изображение персонажей-иностранце включает в роман «Зеленый шатер» прием контраста (главы «Дружба народов», «Тень Гамлета», «Endegut», «Эпилог.Конец прекрасной эпохи»); каламбуры, комические и анекдотические ситуации («Маловатенькие сапоги», «Свадьба Короля Артура», «Орденоносные штаны», «Кофейное пятно», «Беглец» и прочие).
Авторская ирония подчеркивает многозначность и неоднородность диссидентства, его зыбкость и в то же время необходимость для творческой личности, жаждущей свободы. Поэтому автор, как показывает анализ, использует для многоаспектного показа проблемы диссидентства различные приемы при создании иронического модуса: каламбур, антитезы, оксюморонные выражения, юмор, сарказм, столкновение высокого и низменного, грубую просторечность, и утонченную остроумную игру словом, анекдотичность ситуаций, травестирование, интертекстуальность и другие приемы.