Translation of lyric elements in Roald Dahl’s prose tales

Поэтический перевод является в первую очередь формой межъязыковой и межкультурной коммуникации, направленной на репрезентацию в принимающей культуре культуры иностранной. С. Ф. Гончаренко выделял три вида такого перевода: филологический, стихотворный, поэтический. Филологический перевод, нацеленный на максимально точное воспроизведение не эстетического, а фактологического содержания оригинального произведения, часто бывает прозаическим. Перевод стихотворный стремится как можно полнее передать вербальный и стилистический аспекты подлинника. По мнению ученого, он не тождественен собственно поэтическому переводу, потому что речь стихотворная не тождественна речи поэтической. Стихотворная речь всего лишь ритмизирована особым образом, в то время как речь поэтическая не только имеет ритм, но и реализует в себе эстетическую и эмотивную функции языка. Поэтический же перевод ставит перед собой цель адекватно отобразить концептуальное и эстетическое содержание переводимого текста при помощи всего разнообразия средств переводящего языка, а также включение в его литературный процесс продукта литературы иностранной. Из-за большой индивидуализации такого перевода в научной среде до сих пор ведутся споры о том, существует ли он на самом деле или же он является новым оригинальным произведением, создаваемым поэтом-переводчиком по мотивам исходного [1].

Первое и главное обстоятельство, затрудняющее перевод лирических элементов в составе прозаического произведения, – это ряд принципиальных отличий между прозаическим и поэтическим текстами. В своей работе «Проблема стихотворного языка» Ю. Н. Тынянов подробно описывает эти отличия. Самое очевидное из них – наличие рифмы, которое делает стихотворную строку гораздо «теснее» и информативнее строки прозаической. Рифма является не только важнейшим ритмическим фактором, но и мощным семантическим рычагом, способным усиливать или ослаблять значения слов (в основном за счет длины или краткости ряда), а также изменять их вплоть до противоположных. В стихотворении слова связаны не линеарно, как в прозе, а сопряжены со всеми остальными как по горизонтали, так и по вертикали, из-за чего каждая вокабула несет в себе не только свое собственное значение, но и некую долю смысла всех окружающих её элементов. Известна также способность слов и рифм вызывать те или иные ассоциации, которые как бы дают реципиентам поэзии особые «подсказки» и меняют направление речи в стихотворении. Эта особенность объясняет существование «устоявшихся» рифм, некой инерции, заставляющей читателя ожидать, что определенное слово будет иметь определенную пару. О полисемантичности и сопряженности слов в стихотворении Тынянов говорит следующее: «Слово поэзии, являясь членом сразу двух рядов, – сукцессивно. “Развертывание материала” (термин В. Шкловского) в поэзии поэтому также идет сукцессивным путем, и здесь образ – своим отрывом от предметности и возникновением колеблющихся признаков за счет основного признака, этим моментом семантического усложнения, – является специфической формой развертывания стихового материала» [2]. Образ поэтический оторван от предметности и несет на себе отпечатки множества других, поэтому он отличен от образа в прозе. Кроме того, развитие сюжета в прозе и стихотворении происходит по-разному. Тынянов объясняет это ещё одним отличием прозаических произведений от стихотворных: несмотря на то что временные отношения в прозе отличаются от реальных, благодаря её симультанности, время в ней всё же ощутимо, тогда как в поэзии оно отсутствует из-за того, что «перспектива стиха преломляет сюжетную перспективу» [3].

Исходя из этих отличий, мы уже можем выделить универсальный ряд трудностей, с которыми столкнется переводчик любых лирических элементов в любом прозаическом тексте. Это необходимость учета разницы между информативностью строки, образностью, семантикой слов и временными отношениями в прозе и поэзии. Кроме того, перевод поэтического произведения всегда менее эквивалентен оригиналу, чем перевод прозаический. Его основная задача – вызвать у реципиента, представителя культуры переводящего языка, те же чувства, что вызывает подлинник у носителя родной культуры автора. Разница культур и языковых картин мира в любом случае вынуждает переводчика вносить определенные изменения, порой весьма значительные, и отступать от эквивалентности.

Рассмотрим переводы песен в произведении Р. Даля «Чарли и шоколадная фабрика». Русскоязычному читателю известны два варианта текста: достаточно свободное переложение текста С. Кибирского и Н. Матреницкой, переложение поэзии – А. Усачева [4]; также перевод Е. и М. Барон, перевод поэзии – Н. Злотниковой [5]. Сопоставление последнего с оригиналом – главный предмет рассмотрения данного параграфа. Переводы-переложения А. Усачёва сделаны свободно и не следуют фактуальному содержанию поэтических текстов Р. Даля, однако довольно полно воспроизводят заложенную автором дидактическую функцию. Они будут привлечены в качестве дополнительного материала.

Опыт Натэллы Злотниковой, переводчицы песен в книге, имеет свою специфику. В этой книге пятеро детей вместе со своими родителями прибывают на шоколадную фабрику по приглашению её владельца – мистера Вилли Вонки. Во время экскурсии все дети, кроме Чарли Бакета, периодически шалят, капризничают и не слушают ни родителей, ни мистера Вонку, из-за чего попадают в серьезные неприятности. Так, Август Глуп пригоршнями глотает шоколад в первом зале, не обращая внимания на предупреждения матери и мистера Вонки, и падает в шоколадную реку, а затем – в трубу; Виолетта Бьюргард в зале изобретений начинает жевать особую жвачку, ещё находящуюся в стадии разработки, из-за чего превращается в огромную чернику; Верука Солт, игнорируя запрет владельца фабрики и увещевания отца, входит в комнату сортировки орехов и пытается поймать одну из трудящихся там белок, после чего зверьки хватают её и сталкивают в мусоропровод. Майк Тиви пытается телепортироваться в зале телешоколада, но всё идёт не так, как он планировал, и после перемещения он становится очень маленьким. После каждого такого эпизода песню о случившемся поют умпа-лумпы, крошечные работники фабрики, которых мистер Вонка привез из далекой Лумпландии. В этих песнях они иронично описывают произошедшие события и дают отрицательную оценку поведению детей и их качествам, а также вредным привычкам, ставшим причиной их злоключений.

Ранее мы уже упоминали, что текст является поэтическим, если речь в нем ритмизирована и реализует в себе эстетическую функцию. Исходя из этого, мы можем сказать, что у лирических элементов есть два важнейших аспекта, без синтеза которых они теряют свою сущность: форма и содержание. Стихи в сказках Роальда Даля нельзя назвать шедеврами с точки зрения формы и техники. Стихотворный размер, ритм и рифмы в них просты (оригинал, к примеру, содержит достаточно много глагольных рифм), они лишены поразительной аллитерации или блестящего анжабемана. Однако ритм таких стихов задорен и энергичен, усиливает комичный, игривый тон повествования, они приятны и легки для восприятия, особенно для восприятия читателя очень юного и неискушенного, ищущего в поэзии не сильные чувства и совершенство техники, а нечто смешное и непосредственное, активное. Динамичность стихотворений Даля соответствует непоседливости детей.

В данном случае лирические вставки являются полноправными элементами повествования и их сюжеты во многом повторяют основной сюжет произведения; вместе с тем они носят ярко выраженный дидактический характер. Читатели ранее узнали о событиях, описываемых в песнях, из прозаического текста. Поэтому перед переводчиком стоит задача сохранить и передать как фактуальный аспект стихотворных текстов (нельзя переводить так, чтобы их сюжет значительно расходился с сюжетом прозаического текста, поскольку это исказит логику повествования, помешает реализации авторского замысла и введет читателей в замешательство), так и их концептуальное (размышления автора о том, как устроен мир вокруг него и каким он должен быть, сообщение, которое он адресует читателям) и эстетическое содержание, в частности легкость и простоту рифмы и динамичность, бодрость ритма. Разница между мировоззрением британцев и россиян, их бытом, системами знаний, которые разделяют представители этих двух культур, тоже влияет на решения, которые принимает переводчик, и заставляет его искать компромисс между эквивалентностью и адекватностью. Кроме того, сказки Даля ориентированы в первую очередь на детей, поэтому переводчик должен подбирать простые и понятные слова, соответствующие общей стилистике текста всего произведения.

Песня, которую поют умпа-лумпы после того, как Виолетта превращается в огромную чернику, – пример того, какие незначительные изменения фактуальной стороны оригинала может себе позволить переводчик. В оригинале говорится о мисс Бигелоу (“Did any of you ever know // A person called Miss Bigelow?” [6]), а в переводе Н. Злотниковой – об Энни Керр («Но у меня другой пример – Жевала жвачку Энни Керр» [7]). Данного персонажа автор книги вводит только для того, чтобы в комичной и гротескной манере предупредить детей о последствиях чрезмерной любви к жевательной резинке, в песне он появляется в первый и последний раз за всё повествование и на развитие сюжета практически не влияет, поэтому его имя не имеет значения. При переводе других песен Злотникова также прибегает к несущественным искажениям информации подлинника ради рифмы, однако они однотипны и не заслуживают детального рассмотрения.

Более существенны и интересны отступления от эквивалентности, вызванные, вероятно, тем, как переводчик понимает разницу мировоззрения детей и взрослых из России и Британии. Во всех песнях умпа-лумпы высмеивают определенные вредные привычки и увлечения детей, из-за которых те попадают в неприятные, часто опасные ситуации. С помощью этих песен автор дает юным читателям совет о том, как не следует себя вести, а их родителям – о том, как воспитывать детей. Иными словами, их содержание имеет аксиологический аспект: автор дает читателям примеры неправильных жизненных стратегий, основанных на выборе ложных ценностей, которые служат причиной бед героев. Пример верного выбора дается в прозаическом тексте: им служит поведение Чарли – вежливого, послушного, доброго и любознательного мальчика. Известно, что дети лучше всего воспринимают эмоционально окрашенную речь и часто делают выводы о предметах и явлениях, исходя из того, как, с какими чувствами о них говорят окружающие, а не из того, что о них говорят. Поэтому стихи в сказке Даля наполнены эмоциями: помимо отрицательной оценки поступков персонажей умпа-лумпы дают нелестную характеристику и их личностям и физическим данным. Чтобы детям не хотелось следовать примеру персонажа, весь его образ должен быть отталкивающим. Для этого Даль использует черный юмор, а также много достаточно резких эпитетов и сравнений.

Перевод Злотниковой, с одной стороны, полностью отображает большинство из них ради сохранения аксиологического компонента, с другой стороны, намеренно смягчает и упускает некоторые факты. Примеры эквивалентного перевода в эпизоде с попаданием Августа Глупа в трубу выглядят следующим образом. “The great big greedy nincompoop!” [8] переведено почти дословно как «Огромный жадный дурачок» [9]. “This boy, who only just before / Was loathed by men from shore to shore, / This greedy brute, this louse’s ear, / Is loved by people everywhere!” [10] переведено как «Был обжора и урод, / Стал совсем наоборот! / Был как хвост у грязной киски, / А теперь – кусок ириски» [11]. Эти четверостишия эквивалентны с точки зрения чувств, которые они призваны вызвать у читателей: в обоих описывается трансформация мальчика из чего-то раздражающего и скверного в нечто приятное всем – в ириску. Однако переводчица опускает многие нелестные характеристики, которые Даль дает своему персонажу. В оригинале песни Август Глуп описывается как beast (зверь, чудовище), pig (свинья), brat (сопляк, баловник, плохо воспитанный ребенок), unutterably vile (невыразимо гнусный), greedy (жадный), foul (испорченный), infantile (инфантильный, капризничающий, как маленький ребенок) [12]. В переводе от этих характеристик не остается и следа. Кроме того, упраздняется и часть черного юмора, одна из ярчайших черт сказок Даля. В оригинале о том, что ожидает Августа после того, как закончится его вынужденное путешествие по трубе, говорится следующее (см. табл. 1).

В переводе Н. Злотниковой Августу не грозят ни шестеренки, ни острые зубцы, ни сотня ножей и никто не собирается варить его, пока из него не выйдут вся жадность и желчность, его жизни и здоровью ничего не угрожает.

Переложение С. Усачёва также смягчает характерный для Р. Даля чёрный юмор, также полностью исчезает фактуальная информация, содержавшаяся в песне. Тем не менее текст переложения обладает высокими эстетическими характеристиками. При описании судьбы Августа Глупа, угодившего в ловушку из-за своей жадности и невоспитанности, внимание сосредоточивается на перечислении десертов, дополнением к которым может выступить персонаж. Одним из наиболее ярких мест переложения является ироничное замечание о необразованности Августа и о возникшей после попадания в трубу шоколадной фабрики возможности «поступить в Лимонный Мусс».

Смягчение чёрного юмора мы наблюдаем и в песне о Виолетте. В оригинале автор детально, во всех пугающих подробностях описывает незавидный финал судьбы вечно жующей мисс Бигелоу – довольно подробно описана сцена, во время которой девушка откусывает себе язык.

Таблица 1

В то же время в переводе Н. Злотниковой этот эпизод не имеет настолько ярких физиологических описаний, ему уделяется всего две строчки. В отличие от бедной мисс Бигелоу, Энни Керр всего лишь, «жуя во сне с ужасной силой, язык себе перекусила» [16].

Переложение С. Усачёва сохраняет дидактическую функцию текста, но в нем полностью меняется сюжет. Стихотворный размер, ритм и искажение слов ради рифмы максимально приближают лирические тексты к детским стишкам и обладают большим эстетическим эффектом (табл. 2).

Таблица 1

Смягчение чёрного юмора мы видим у Н. Злотниковой и в песенке о Майке Тиви – в переводе, несмотря на все проявления негативного влияния телевизора, у детей от него не выпадают глаза, как в оригинале (“Last week in someone’s place we saw / A dozen eyeballs on the floor”) [20], и не остаются лежать на полу. Переводы, сохраняя свой поучительный смысл, всё же менее жестоки и схожи с детскими страшилками. Черный юмор в них часто трансформируется в юмор обычный. Кроме того, наказание, которое получают персонажи, соответствует их проступкам, которые не так страшны. Они расширяют свою целевую аудиторию – такие стихи можно читать и совсем маленьким, и впечатлительным слушателям.

В песне о вреде телевизора мы видим также искажения фактуальной информации, к которым Н. Злотникова вынужденно прибегает из-за разницы культур. Вместо Беатрикс Поттер и героев её произведений, широко известных и горячо любимых в Британии, но не знакомых большинству россиян, Злотникова упоминает популярных в России авторов и героев – Скотта, Диккенса, Родари, Сервантеса, Бэмби, Алису Льюиса Кэрролла и Синюю Птицу. Свой совет родителям ограничить доступ детей к телевизору Роальд Даль подкрепляет эмоционально, упоминая писательницу и сказочных героев, знакомых им с детства, вызывая у взрослых читателей чувство ностальгии. Чтобы вызвать похожее чувство у русскоязычной аудитории, Злотникова приводит известные ей примеры, вызывающие положительные ассоциации и приятные воспоминания.

А. Усачёв, как и прежде, не сохраняет фактуальную и концептуальную информацию, в его тексте не сохраняется даже оригинальное противопоставление телевизора и книги. Вместо этого автор переложения продолжает широко использовать реалии и стилистику детских стишков и детских страшилок, вводит грубую лексику. Переложение получается довольно экспрессивным и злободневным, обретает высокую эстетическую ценность для русскоязычных читателей, но всё же оказывается совершенно не адекватным оригиналу (табл. 3).

Таблица 2

Один раз в данном произведении поёт и Вилли Вонка – это происходит после того, как испуганные дети во время путешествия на ладье спрашивают его, видят ли умпа-лумпы, куда плыть в темном тоннеле. Он не дает четкого ответа, вместо этого он поёт незамысловатую песенку о гребцах (табл. 4).

Таблица 4

Н. Злотникова сохраняет большую часть фактуального содержания оригинала и крайне точно передает информацию концептуальную – конкретное видение мистером Вонкой окружающего его мира в данный момент и его отношение к сложившейся ситуации, безразличное и беззаботное, а также его намерение подшутить над детьми и их родителями – напугать их.

Обратимся к лирическим элементам в других произведениях Р. Даля. В первую очередь надо указать на детскую песенку в произведении «Фантастический мистер Лис», которая заключает знакомство с тремя антагонистами истории (табл. 5).

Таблица 5

Сравнивая три современных перевода сказки, мы можем наблюдать различные стратегии перевода лирических элементов. За исключением И. Кастальской, опускающей детскую песню, каждый стремится к созданию полноценной коммуникативной замены оригинала. А. Нестеров стремится к максимальной адекватности текста, ему удаётся сохранить фактуальную и концептуальную сторону, однако использует в переводе несколько старомодную лексику, снижая экспрессивность песни. У Р. Даля для описания фермеров употребляется “horrible crooks” [30] – дословно «ужасные жулики»; у Нестерова это выражение заменено характеристикой «плуты», т. е. хитрые и ловкие обманщики, что не вполне соответствует «ужасному» впечатлению, которое фермеры производят на детей и зверей долины, о которой идёт речь в повествовании. Более того, употребление слова «аршин» (в значении измерительного инструмента) выглядит достаточно спорным, поскольку текст адресован младшей школьной группе, которая, скорее всего, не представляет, как выглядит упоминаемый прибор.

В переводе Е. Суриц фактуальной и концептуальной информации сохранено куда меньше. Внешние характеристики антагонистов опущены, вместо этого описываются зловещие последствия от встречи с жуликами, которые в данном переводе обозначены «кошмарами» [31] (близко к эпитету “horrible” в оригинале). Достоинство этого перевода заключается в поэтическом воздействии – ритмической близости к детским песенкам и, за небольшим исключением, простоте слога.

Таким образом, к универсальному ряду трудностей при переводе лирических элементов в прозаическом тексте следует причислить необходимость учета разницы между информативностью строки, образностью, семантикой слов и временными отношениями в прозе и поэзии. Перевод поэтического произведения всегда менее эквивалентен оригиналу, чем перевод прозаический. Его основная задача – вызвать у его реципиента, представителя культуры переводящего языка, те же чувства, что вызывает подлинник у носителя родной культуры автора. Перед переводчиком стоит задача сохранить в производном тексте фактуальное, концептуальное и эстетическое содержание стихотворения.

В лирических элементах текстов Р. Даля стихотворный размер, ритм, рифмы и сама лексика довольно просты, в них не встречаются сложные лингвостилистические приёмы, характерные для прозы писателя (например, широкое употребление неологизмов, малапропизмов, спунеризмов). Ритм этих стихов задорный и энергичный, усиливает комичный тон повествования, они легки для восприятия ребёнка. Трудность для переводчика при работе с лирическими элементами – чёрный юмор и повседневные реалии. Задача переводчика здесь – правильно оценить разницу мировоззрения детей и взрослых из России и Британии.

Чёрный юмор оказывается главным фактором трансформации текста в современных переводах – или опущения значительных отрывков текста, или смягчения их до простого юмора. Смягчение чёрного юмора при сохранении семантико-смысловых, стилистических и прагматических аспектов перевода является, на наш взгляд, верной стратегией перевода лирических элементов в произведениях Р. Даля на русский язык.